Кто-то строчкой нацелился в вечность, пишет – стиль необычно высокий. Я ж стремлюсь показать человечность, даже, если герой мой неловкий, а порой, что скрывать, грубоватый, матюгами не брезгует даже. Но не скажешь, что он виноватый, в том, что мир в нечистотах и в саже. Этот мир он своими руками от дерьма, что есть сил, очищает. А «элита» брезгливо веками его быдлом за то величает. Он, по сути, ведь – ассенизатор и создатель уюта элиты. Но сегодня никчемный оратор оскорбить его может открыто. И высокого ранга поэты не замолвят о нём ни словечко Старику, мне несвойственно это, аллилуйю пою ему вечно. Пусть бывают слова некрасивы, предложения неэстетичны, и за это читатель спесивый не поставит оценку «отлично». Но собою доволен я буду: отразил тех, с кем в шахте работал, всех, кого никогда не забуду, чьей бывал окружён я заботой, грубоватою часто, но честной, без эпитетов высокопарных. «Награждённый» их речью нелестной, я лишался привычек бездарных, характерных в среде неумелых, становился профессионалом, и в горняцкой среде среди смелых стал своим уважаемым малым. Моего не чурались там мненья, заслужил я, что вскорости сталось – приглашали меня в дни рожденья и делились бедой, что случалась, говорили мне о сокровенном, содержанием не для газеты… Всем, кто были со мной откровенны, говорю я «спасибо!» за это. Нет о людях труда слов порочных, восхищён ими я постоянно. Им в своих зарифмованных строчках аллилуйю пою неустанно.