Комната была маленькой и убогой. В левом углу доживала свои последние дни старая, обшарпанная многочисленным использованием кровать, а в правом гордо стояла, хотя и неуверенно деревянная, покрашенная в отвратительный серый цвет тумбочка, по всей видимости того же возраста. Изорванные обои «украшали» кривые, сыплющиеся старинным бетоном стены. Из предметов роскоши было окно, которое, несмотря на грязные разводы, всё же пропускало хоть какой-то солнечный свет. Да уж, ну и в дыру меня поселила инквизиция! Но что делать? Когда работаешь под прикрытием нужно быть крайне осторожным и полностью соответствовать роли. На этот раз я играл обычного слесаря-сантехника по имени Толик, который по неизвестным мне обстоятельствам за сорок лет не успел обзавестись какой-нибудь семьей и соответственно собственным жильём и теперь ютился в общежитии, скрашивая время от времени свою одинокую и ничем особо неприметную жизнь пьяными посиделками с друзьями. Ну и задание я получил. То ли дело Лёха из второго отдела: живёт сейчас в шикарном коттедже, под видом племянника какого-то пузатого таможенника, наблюдает, каждый день шлёт отчёты и бед не знает. Мне же нужно не просто следить, а стать так сказать соучастником происходящего. Моей целью был Петрович – старикан лет шестидесяти, и по совместительству лучший самогонщик в общаге, а может быть и во всём районе. Он живёт через две двери, и в отличие от некоторых коммерсантов, свой продукт не продаёт, а использует по применению сугубо для себя и для гостей, заскочивших якобы за солью или за каким-нибудь другим, подходившим на эту роль продуктом. Ходили слухи, что, мол, самогон Петровича вызывает галлюцинации. Трудно было поверить в то, что инквизиция заинтересуется обычным стариком-самогонщиком, однако две недели назад, именно в его комнате была обнаружена высокая нечеловеческая активность. В следствии чего меня направили сюда разобраться наконец с этой чертовщиной. И сегодня я намеревался посетить жилище этого «химика». Приходить к Петровичу с пустыми руками было, как мне сперва показалось, не удобно, но в результате не долгих напряжений извилин своего мозга, я всё же принял решение идти «голым». Потому как брать с собой бутылку, было бы даже не то что не нужным, а оскорбительным по отношению к такому опытному собутыльнику. Ну а закуску как-то нелепо, ведь я иду, вроде как чтобы познакомится. Я подошёл к зелёной двери и постучал в неё кулаком.… В ответ - ничего. Повторив эту процедуру (с большей силой, для увеличения громкости), стал прислушиваться, но наткнулся на всё ту же знакомую тишину. Третий раз я вложил в стук столько сил, сколько позволял мой кулак, дабы не быть разбитым в кровь. - Кого там хрен несёт!? – донеслось из-за двери, - Стучат, как будто гвоздь вбивают! Дверь, нагло скрипнув, отворилась, и в ней появилось седое, небритое лицо Петровича, который что-то жевал, смачно причмокивая при этом. - Здравствуйте, - начал я - Ну, здорово. - Я ваш сосед, живу через две двери. - Новёхонький шо ли? - Да, только сегодня заселился. Зашел вот сигарку стрельнуть, а то курить охота, а курево закончилось. - Ну, я и смотрю, шо новый, раньше то не видел. Да ты заходи, заходи не пужайся, нихто не укусит. Признаться, я думал, что попасть вовнутрь будет сложнее, но Петрович был человеком неимоверной гостеприимности и щедрости, и если уж зашёл, трезвым не выйдешь. За это он и получил неформальный статус самого уважаемого человека в этом общежитии. - Как кличут то? – поинтересовался Петрович, матерясь на никак не закрывающийся дверной замок. - Толик,- ответил я. - Толяном значит, а меня Петровичем,- он сжал мою руку так крепко, что я даже чуть не вскрикнул, - Да ты сынок не стой, садись. А сигарки вон тама на столе лежат. Устроившись на старом, потёртом диване, я закурил противную «приму» и, сплёвывая после каждой затяжки табак, нахально попадающий в рот, стал осматривать скромную комнатку. По размерам она ничем не уступала и ничем не превосходила мою, но отличалась наличием различных предметов роскоши, таких, как например: стол, табурет, маленький телевизор и, конечно же, гордо занимавший своё почётное место в самом центре жилища самогонный аппарат. Я пристально присматривался ко всему, что представало перед моими глазами, но ни в чём не заметил ничего вызывающего и выделяющегося. Но что-то здесь определённо должно было быть. - Ну рассказывай, чем занимаешься, шо творишь? – раскладывая на небольшом столике тарелки с солёнными огурцами и картошкой в мундире поинтересовался Петрович. - Я, батя, сантехник по профессии. - Да ты шо? Значится коллега мой, говнюк. Хе-хе… я ведь тож двадцать годков этим дельцем занимался, пока на пенсию не отправили. Так я тебе скажу, шо в то время я был уважаемым человеком, и деньгу не малую получал. А теперь? Пол дня в дерьме провозишься, а тебе после этого и на бутылку не дадут. Вот так-то. Построили капитализм, мать его! - говорил Петрович, вытирая при этом гранёные стаканы, поросшие слоем пыли, тряпкой, которая в прошлой своей жизни была то ли майкой, то ли трусами, - Сейчас мы, Толик, с тобой за знакомство шандорахнем моего самогончику. Я оглянутся не успел, как на столе уже красовались выложенные со всей любовью на тарелку солёные огурцы, два, пока еще пустых, стакана и гвоздь программы – двухлитровая стеклянная бутылка, хоронящая в своём чреве чудодейственную (по словам Петровича) жидкость. - У меня самогон то ядрёный, - ловкой, намётанной рукой старикан мастерски разлил «горючку» по стаканам, - Это тебе ни «сивуха» какая-нибудь с магазина, а чистый, натуральный продукт. Ну, давай, сынка. Мы взяли по стакану, налитые до половины, чокнулись и Петрович, уверенным движением руки, в миг опрокинул содержимое себе в рот. Затем, зажмурив оба глаза, взял самый большой огурец и со смачным хрустом отгрыз от него половину, после чего глубоко вздохнул и с выдохом произнес: - Хорош первачок зараза. Я же повторил практически то же самое, за исключением того, что перед употреблением вовнутрь, вылил всё в стоявшую рядом пустую консервную банку, исполнявшую роль пепельницы. А что мне было еще делать? Я ведь на работе, а у нас с этим строго. - Рецепт этого самогона я у Яшки – соседа своего былого выведал, а его еще дед этому делу научил. Это ведь тебе не водка, он и от болезней лечит, - с гордостью рассказывал Петрович, - Давай, Толян, рассказывай, как живёшь то? Семья да детки есть? - Да нет, как-то не получилось. А у тебя? - Это шож ты так? Конечно, жинка, правда, пять лет назад померла, царство ей небесное, но сынка и даже двое внучат имеются. Правда, они далёко щас. Сынок всё к себе зовёт, приезжай мол, батя, с нами будешь жить. А я шо, совсем чё ли, я ведь тута и родился и женился, а значится, и помирать буду. Ну, давай, как говорится между первой и второй… Только голову повернул, чтоб в окно глянуть, а он уже налил. Надо же, ну и шустрый дедуля. Петрович, всё с той же уверенностью, отправил очередную дозу спиртного в своё нутро. - Эх, хорошо пошла, - проговорил он, занюхивая, неполноценным огурцом. - Да хорошо, - симулировал я. Петрович вытащил из пачки две сигарки и мы, облокотившись на спинку дивана, закурили. - Вот помнится случай был. Я тогда еще молодчиком был. Значится пошел я с утра на работу, а жинка то моя заболела, ну и наказала мне, шоб я Ваську – сына в детсад отвёл. Ну и иду я, солнце светит, Васька всякие вопросы задает мудрёные, а сам чувствую, шото у меня живот крутит. Видать молочко со свеклухой о себе даёт знать. Ну думаю, щас сынку в сад отведу, а потом на работе и буду этот вопрос решать. Проводил его значит до ворот, и тут меня так, Толик, прихватило, шо врагу не пожелаешь. Иду, по сторонам смотрю, а вокруг то люди на работу или ещё куда, ну в общем трындец. Тут гляжу, вроде бы лесок какой-то тихий, ну я туда бегу и чувствую, шо сил терпеть больше нет. Добежал и давай штаны расстегивать и шо ты думаешь, тока я к ремню притронулся, чувствую муляка в туфли по штанам потекла. Етишь твою мать! ну и дела! Ну шо делать, пошёл на работу, а сам иду и чувствую, как в туфлях хлюпает. К охраннику подошёл, шоб пропуск предъявить, а он: «Давай, давай, мужик, проходи скорей!» Я примяком в душ, тама постирался, помылся. Носки да трусы, правда, стирать не стал, выкинул на хрен. Домой пришёл, а жинка на меня давай бычится, мол, где ж ты шляешься, шо домой без трусов приходишь. Так я ей потом неделю цветы после работы таскал, шобы тока не обижалась. Вот таки пироги, Толюха. Рассказ Петровича меня искренне повеселил и вообще этот старик мог здорово поднять настроение. Я не мог понять, что же тут могло вызвать не человеческую активность, вроде бы всё как обычно, нет ничего, что могло бы насторожить. - Ну, что, Толян, покурили, теперь ни грех и выпить. - Отчего не выпить то, батя? - вот зараза, всё ему неймется. - Давай, вздрогнем! – Петрович мастерски, повторил процедуру описанную выше. Я же наткнулся на некую неурядицу. Оказалось, что банка-пепельница, в которую я так удачно слил предыдущие дозы огненной жидкости, была наполнена. Но паниковать я не стал, ведь в нашей работе это не приемлемо, и вылил самогон в банку возле, покрытой старой ржавчиной трубы, которая собирала протекающую из неё воду. Надо что-то делать, а то ведь так никаких банок не хватит. - Ну, вот уже вдарило малость, - рассуждал Петрович, - Скоро начнётся. Так, а вот это уже интересно. Что же он имеет ввиду? Наверняка что-то здесь неспроста. - Что начнётся? - Ах, совсем склероз замучил, ты же новёхонький. - И что? - Шо, шо? Мальчуган щас появиться. - Какой такой мальчуган? – наверное у деда крыша поехала, но он говорил на полном серьёзе. - Какой, да какой? Тьфу ты! Всё тебе объясняй, обожди немного и сам увидишь. Всё это веяло чем-то странным. Я решил послушаться Петровича и подождать в тишине. Через минуту ожидания эта затея показалось мне глупостью и бессмыслицей, но только я опустил взгляд, что бы поинтересоваться у часов который час, как вдруг Петрович заорал: - Гляди! А вот и он! – он указывал пальцем на стоявшую не далеко тумбочку. Я поднял глаза и увидел маленького, пузатого человечка, который весело и непринужденно резвился на тумбочке. Он прыгал, делал различные сальто, танцевал. Всё это смахивало на выступление уродца из бродячего цирка. С виду он был не больше двадцати сантиметров, кожа нежно-розоватого цвета, необычно блестела под светом лампочки Ильича, лицо практически не отличалось от обычного человеческого (разве что размерами). И конечно нельзя было не заметить наличие огромного, в соответствии с размерами живота, забавно трясущегося при исполнении различных трюков. - Во даёт зараза! Я же говорю, самогон то у меня ядрёный, - Петрович был в неописуемом восторге от происходящего выступления и то и дело хлопал в ладоши, чтобы поощрить артиста. Что же это за… ах да! Да это же чувствоед! Как же я раньше не догадался? Чувствоед – это маленькое существо, которое питается различными эмоциями человека, т.е. своего рода паразит. Ты смотри какое брюхо наел! Видать хорошо его Петрович кормит, ведь если они плохо питаются, то выглядят худыми и костлявыми. Давненько не было сведений об этих тварях, последнее где-то в восемьдесят третьем – пять лет после того, как их паразитизм признали не законным и запретили им использовать человека как «кормителя». Я сам первый раз вижу такого в живую, до этого только читал. - Давай малец! – старик прямо таки светился от восторга и удивления. Вот зараза! Это ж надо было так пристроиться. Живёт себе здесь потихоньку, питается вдоволь, а все кто его видят, думают, что это всего лишь действие хваленого самогона. Ну и хитрец! Нет, так дело не пойдёт! Использовав специальное заклинание, я усыпил заведённого Петровича, ведь очевидцы мне не нужны. Впрочем он бы всё равно рано или поздно уснул – именно так реагирует человеческий организм, когда из него высасывают много эмоций. Чувствоед тем временем стал жонглировать кусочками сахара, при этом подпрыгивая то на одной, то на второй ноге. Я стремительно вскочил с дивана, и резким движением руки, схватив его, гордо заорал: - Именем инквизиции вы арестованы! Лицо этого малявки сразу изменилось – оно стало жалким и беспомощным, а кожа, некогда излучавшая столько жизни, приобрела серый оттенок. Чувствоед жалобно пропищал что-то на своём родном языке, которым я не владел, но прекрасно понял, что он просит отпустить его. В какой-то момент мне даже стало жаль его, но что поделаешь, ведь закон суров, но это закон. Найдя на столе небольшую жестяную банку, я заточил в ней своего заключённого и направился к выходу. Всё! Больше мне здесь делать нечего! Петрович спал сидя, время от времени тихонько похрапывая. Через пару часов он проснётся, и больше никогда не ощутит на себе действие так любимого им напитка.