Давно это было, но человек жив и жива в нём память… До войны жила обычная семья: мать, отец и двое ребятишек. Девочке, Валюшке, было десять лет, когда началась война, а её братику, Генке, почти три годика. Отца сразу же мобилизовали и отправили на фронт. И осталась мать одна с ними, в тылу. Мать сразу же пошла работать в госпиталь, а Валюшка с Генкой одни оставались дома. Старалась Валюшка помочь матери, как могла. Воды и дров наносить, за братом присмотреть. Раненых с каждым днём становилось всё больше, и мать всё реже могла вырваться домой, к детям. Вот и случались казусы. Но выручали соседи, жившие с ними в одном доме. - Валюшка, поди сюда! – крикнула соседка, с первого этажа, тётя Шура. – Мать-то, небось, в госпитале, а вы-то как? Есть чего в доме поесть-то вам? - Да, тетя Шура. Мамка, нам с Генкой, картохи наварила и хлебушка немного оставила. – ответила Валюшка. – Обещалась прийти сегодня… - Ох, вы, горемычные… - и тётя Шура, погладив Валюшку по голове, повела её к себе, налила миску горячего супа. – Иди, Валюшка, да, не расплескай… Пришла Валюшка домой, а Генка на полу возится, играет. Умыла она братика, за стол усадила, и принялись они суп хлебать: Генка - две ложки, Валюшка – одну. Поели, понесла девочка миску соседке. - Спасибо, тётя Шура. – сказала она, отдавая миску. - Ох, ты умница, и миску вымыла. А что же ты, Валюшка, тыльную-то сторону не помыла? - А я её не мыла, тётя Шура… - отвечала Валюшка, покраснев и опустив глаза. – Мы с Генкой её вылизали… - Ой, Господи! – только и смогла сказать соседка, вытирая передником, набежавшие слёзы. – Валюшка, ты заходи почаще, я вам супа наливать буду… Но заходить почаще, девочка стеснялась, поэтому и суп они с Генкой ели редко. Только тогда, когда соседка, тётя Шура, случайно вылавливала Валюшку, и силком совала ей миску с супом, или когда у матери бывали редкие выходные. Война продолжалась.Отец писал с фронта письма и мать читала их детям, когда бывала дома. Мать, приходя домой обессилившая, и едва не падавшая от усталости, всё-таки, старалась приготовить еду и накормить детей. Потом топила печь, мыла их по очереди. А когда они засыпали, стирала и штопала их одежонку. Становилось всё голоднее. И мать оставляла свой паёк детям, но и его им не хватало. Однажды, когда Генка ревел от голода, сидя на полу, Валюшка нашла чуть-чуть манки. Варить её она не умела, но Генку надо было чем-то накормить. Она налила в ковшик воды и поставила его на керосинку. Потом в кипящую воду высыпала всю манку. Каша стала разбухать, и норовила вылезти из ковшика. Испугалась Валюшка и выключила варево. Кое-как, беря варево ложкой сверху и обжигаясь, поели. Варево было несолёным и пресным, но Генка успокоился и уснул на кровати, свернувшись калачиком. Валюшка сделала уроки и прилегла к нему, вдвоём было теплее. Проснулась Валюшка от шороха. Мать пришла домой. На столе стоял ковшик с резиновой, недоваренной манной кашей. Мать посмотрела на ковшик, на детей и слёзы потекли по её щекам. Валюшка встала, обняла мать. Она плакала и рассказывала матери, как варила кашу. - Ничего, Валюшка, не плачь. – сказала мать поглаживая её по голове. – Мы всё с тобой исправим. И каша твоя не пропадёт и будет, вам с Геной, угощение. Мать взяла марлю и протёрла через неё недоваренную кашу, добавила чуточку соли, сахара и муки. Слепила маленькие биточки и обжарила на масле. Запах вкусной еды разбудил Генку. Поспел и чайник. Мать заварила чай, из морковной ботвы, и все уселись за стол. Биточки были вкусными, сладкими и таяли во рту. На всю оставшуюся жизнь запомнила Валюшка эту манную кашу, и эти, вкуснейшие, мамины манные биточки. Даже теперь, вспоминая об этом, ей кажется, что никогда в жизни она не ела ничего вкуснее…