Спасаясь от зноя, дождей и студёного ветра в стандартном проекте безликого серого зодчества на площади тридцать квадратных (с погрешностью) метров ютилось, вживаясь в хозяина роль, одиночество. С момента торжественной сдачи минуло полгода… ко въезду счастливца-хозяина в горе-квартиру там корни пустила субстанция среднего рода, царя в микроклимате ей подчинённого мира. Сочилось из стен через серые поры бетона, цеплялось за холст потолка и сползало по стенам, и быт человека своим подчиняла законам, склоняя семейство к разводу, разъезду, размену. Его потешала гримаса испуга на лицах и ритмы чечётки в ночи отбивавшие зубы: стучало по рамам и шлепало по половицам в улыбке беззубой раздвинув бескровные губы. И нужно отметить, что цели своей добивалось в манере своей инквизиторской сил не жалея, пока полноправной владычицей не оставалось квартиры, жильца одинокой душою владея. Да скольким хозяйкою стало за многие годы! Из душ, как из блюдца, лакало эссенцию боли… Тоску вечеров разбавляя эрзацем свободы, стакан наполняя рукою жильца алкоголем. Теперь и не вспомнить того, кто был номером первым, быком, убиенным в поддержку традиций корриды: чем дольше в агонии бьётся страдалица – жертва, тем к ней благосклонней её одиночества идол. Стряслась с одиночеством как-то досадная странность, которой ни с кем из подобных ему не бывало: к страдальцу-жильцу снизошло, проявляя гуманность, задатки эстета в бездушном нутре отыскало. Прониклось страданием, вникнув в души алгоритмы. Подсунуло ручку, тетрадь и обрушившись шквалом волны-вдохновенья, как паззлы, рассыпало рифмы, спрягало в строку и на ухо стихи диктовало. Шли ночи ко дну от удара торпеды рассвета, неся в тёмных трюмах вагоны житейского груза. Так выпало стать одному из страдальцев поэтом… так вышло, что стало ему Одиночество музой…