Как вдруг… — старичок со статуэтки неожиданно стал увеличиваться: медленно приближаясь к обычному человеческому росту. Он будто шел по длинному пути из далекого неведомого леса… и вот оказался рядом с кроватью Снежаны. Это происходило так плавно, словно во сне, и Снежана испытала не страх, а скорее восхищение. Точно такое же восхищение она ощутила, когда увидела странный свет, идущий от статуэтки. Просто тогда, когда она увидела статуэтку возле помойки, она не отдавала себе отчета в этом восторженном чувстве. А сейчас она уже не могла отличить сон от реальности, и это чувство не омрачалось никакими устоявшимися представлениями об этом мире. Оно было основным, единственным, естественным и упоительным. Старичок же был теперь, словно живой. Поймав внимание Снежаны, он стал медленно удаляться, маня ее за собой. И она… «пошла» как по воздуху: по странному белому пути. Они дошли до такого же белого леса, и старичок остановился. Повернувшись к Снежане, он сделал знак рукой, желая остановить свою спутницу, но Снежана, боясь прервать восхищение, овладевшее ею, сделала еще шаг, и старичок «сказал»: — Нет. Дальше тебе пока нельзя, — он говорил не словами, а мыслями. И Снежана слышала их. И удивляясь, также… мысленно «спросила»: — Почему? — Еще рано. — Рано? — Да. Войти сюда может не каждый…. Но ты можешь! Только не сейчас…. — Почему? — Для тебя путь сюда пока закрыт…. Их телепатическое общение было медленным и плавным, как небесная мелодия. И Снежана слушала ее со стороны — из космоса и замирала от восторга. Ее даже не огорчало, что старичок не разрешает ей войти. — Ты должна найти ключ, — продолжал старичок. — Ключ? — Да. — Но где я найду его? — Он уже близко, скоро он будет рядом с тобой. — Со мной? — Да. — А какой он? — Ты узнаешь его. — Узнаю? — Да. Если будешь правильно думать. — Правильно думать? — Да. Ты задаешь много вопросов…. У нас мало времени… — старичок стал таять — исчезая. И белый путь, по которому она пришла, тоже стал таять. Все стало исчезать, и Снежана ощутила, что висит ни на чем в полной темноте — в космосе. Ей стало холодно и страшно… она забеспокоилась, стремясь обрести опору. Еще помня тот восторг, который только что испытала, и который сулил безмятежную защиту, она желала снова оказаться в нем. Спастись от темноты и страха. И она крикнула изо всех сил: — Как он выглядит? Ключ! Как он выглядит!? Холод и неизвестность подступили ближе, почти сковав ее, но до нее долетели остатки слов, а точнее мыслей: — …омни выемк…. — слова резко приблизились к ней, заставив вздрогнуть. Космическое пространство, в котором она висела, отпустило ее, отшвырнув — она резко полетела и опомнилась со странными словами в памяти. И, опомнившись, громко произнесла их, удивившись этому: — …омни выемк…! Несколько минут Снежана лежала, пораженная своим странным забытьем и этими последними словами, не совсем понимая, что она… в своей комнате. Когда это состояние рассеялось, Снежана осознала, что лежит в своей постели, и уже наступило утро. «Вот это да! — подумала она в изумлении. — Что это было? Я спала? Или это и вправду происходило?». Она посмотрела на статуэтку и сразу вспомнила последние слова, долетевшие издалека: — Омни выемк, — проговорила она, прислушиваясь к себе. — Странно.... Интересно, что это может значить? — задумчиво произнеся их, она не нашла никакого объяснения и, не думая серьезно, что это может что-нибудь означать, заключила с сожалением: — Конечно, это был всего лишь сон…. А статуэтка и, правда, похоже, волшебная… Все еще находясь под впечатлением своих неожиданных эмоций, похожих на чудо, которые, по сути, начались еще вчера, а сегодня уже получили конкретные выражения, Снежана некоторое время лежала, упиваясь этим. Чувствуя, что лежит слишком долго, она встала и, одевшись, отправилась завтракать, не забыв, однако, положить статуэтку под подушку. Спускаясь по лестнице, она все еще мысленно переживала свое ночное «приключение». «Если бы это был не сон, я бы не проснулась в девять часов, как обычно» — немножко досадовала она, почему-то желая, чтобы это чудо происходило в реальности. Она даже заглянула на кухню, перед тем как зайти в ванную, стремясь убедиться, что все как обычно. Флор был на кухне. Снежана умылась и тоже вышла на кухню. Обычно утром Флор уезжал по делам, а возвращался всегда в разное время: чаще всего после пяти, но бывало и позже. Однако перед тем как уехать он постоянно отдавал «распоряжения» своей подопечной. Эти распоряжения были почти каждый день одинаковы: Флор не уставал напоминать Снежане, что она не должна никуда ходить без него. Он внушал ей, что она еще не выросла, так как несовершеннолетняя. Поскольку она находится под его опекой, то он отвечает за нее и требует послушания. Он каждый раз повторял ей это снова и снова, словно «кодируя» эту и без того послушную безропотную девушку. Если же Снежана пробовала возразить, что это несовременно и сейчас уже никто не дожидается совершеннолетия, то опекун моментально выходил из себя и девушка всегда отступала. Она уже почти смирилась со своим положением «узницы». Но сегодня ей, наконец, исполнилось восемнадцать а, следовательно, наступило долгожданное совершеннолетие, поэтому Снежане было крайне интересно, что же опекун скажет на этот раз. — Доброе утро, — пожелала она. — Доброе, — ответил он. Она налила себе чаю и стала завтракать (завтрак стоял на столе, Феликса уже пришла и приготовила его). Стараясь не глядеть на дядю, Снежана сидела, опустив глаза, ела и усиленно ждала, что же он скажет. После примерно десятиминутного молчаливого Флор, наконец, изрек: — Сегодня у нас прием по случаю твоего дня рождения. Приготовься! Я приеду не один. Это была новость: дядя еще никогда не приглашал гостей. — У нас будут гости? — Да. — Значит, мое заточение кончилось! — моментально взбодрилась Снежана, с восторгом взглянув на опекуна. До сего дня она вряд ли бы осмелилась сказать такое, но сейчас совершеннолетие, так часто упоминаемое дядей как главный аргумент ее несвободы, наконец-то наступило, поэтому Снежана немного расслабилась. — Какое еще заточение?! — дернулся дядя. Снежана на секунду замерла, но неожиданно для себя, продолжила: — Но… вы говорили после совершеннолетия? — уже настроившись выяснить этот вопрос. — Опять хамство?! — выпучил глаза опекун. — Похоже, ты, не успев вырасти, сразу выучилась хамить! Сразу после вчерашнего?! — Понравилась распутная жизнь? — Нет, но… — Что но? Что но? Не хватает тусовок? Развлеч-е-ний?! — взвился он. Снежана затихла, почувствовав возвращение вчерашнего выговора, но она так долго ждала этого дня, что, несмотря на свой страх, снова спросила: — Но… разве я не могу хоть иногда, днем просто прогуляться? — Нет, не можешь! — Флор ударил кулаком по столу. — Не можешь! — впившись в Снежану гневным взглядом, подтвердил он. — Ты что, вчера мало разгулялась? Так и тянет в вертеп? Снежана опустила глаза, понимая что дальше настаивать опасно: «Значит, все по-старому», — подумала она, но неожиданно для себя, еле слышно уточнила: — Выходит, я всегда буду обязана подчиняться? — Пока да. Сегодня вечером я кое-что разъясню тебе, — безапелляционно отрезал дядя, так же категорично пояснив: — Везде, где надо, ты бываешь. А все остальное: тусовки, дискотеки тебе ни к чему! Это распущенность и хамство! Запомни раз и навсегда! — и, желая закончить разговор, сурово подытожил: — Это все! До вечера. После этого дядя, уже закончив завтрак, встал и вышел из кухни. Спустя несколько минут он уехал. Снежана же, все еще сидя за столом, горько размышляла: «Он даже не поздравил меня с днем рождения», — правда этому она не очень удивилась: Флор всегда был скуп на похвалы и сух ко всяким поощрениям и поздравлениям. И Снежана знала это. Сейчас ее гораздо больше тревожило, что дядя так и не соизволил признать ее совершеннолетие и, похоже, не собирается пересмотреть ее ограничения. «Неужели он так и будет всю жизнь контролировать меня?» — с досадой думала девушка, понимая, что вряд ли сможет этому противостоять. Это серьезно огорчало ее: «Как же убедить его, что я уже взрослая и сама могу принимать решения? Ведь он никогда не хотел даже слышать об этом, — думала Снежана, понимая, что не знает ответ на этот вопрос. — Он вроде сказал, что вечером хочет что-то разъяснить, — вспомнила она, слабо усмехнувшись: — Что он может разъяснить? Как всегда, наверное, начнет убеждать меня в том, что дискотеки — это «распущенность». — Но не отсутствие возможности ходить на дискотеки огорчало ее. — Дело даже не в дискотеках, для меня это не столь важно, — тревожила суть его запретов: должен же он когда-нибудь понять, что я не могу постоянно подчиняться ему. Я даже не слышала, чтобы кто-нибудь из моих сверстников находился в таком плену…. Обычно в такие моменты Снежана начинала припоминать гневные незаслуженные оскорбления, страдать и чувствовать себя совершенно несчастной, но сегодня все было как-то по-другому. Девушка неожиданно для себя, хоть и робко, но решила: — Я должна как-то это пересилить. Должна обязательно! Иначе я навсегда останусь его пленницей!» — шепотом проговорила она, все же сомневаясь в своих силах. Надо было знать ее дядю, для того чтобы понять ее сомнения. Флор вырастил ее с самого раннего детства, но всегда настолько подавлял волю у своей подопечной, что она, привыкнув к этому, и сама будто утратила ее. Поэтому и сомневалась и не знала, сможет ли противостоять. Убедить опекуна в чем-либо казалось ей неразрешимой проблемой. — И все же надо хотя бы попытаться. Сегодня! Можно даже сейчас! Можно попробовать сейчас выйти одной прогуляться! Снова после вчерашнего! — вспомнив недовольные слова опекуна, предположила она, схватившись за первую пришедшую ей мысль. Снежана встала и подошла к окну. Раздвинув тяжелые шторы (Флор редко открывал их даже днем), она посмотрела на улицу. Утро был пасмурным, дождливым и мрачным. «Ну и погода!» — Снежана поморщилась, но тут же одернула себя: — «Да это и не важно, какая погода» — попутно все же понимая, что пойти ей некуда. И все же подчиняясь порыву настоять на своем, она прошла в прихожую. Надевая сапоги и куртку, она представила, как будет сердиться дядя, если она снова ослушается его, сразу после выговора. Но старая обида на это, а также то, что дядя не соизволил отреагировать на ее совершеннолетие, сейчас наоборот немного подстегнули ее. Одевшись и взяв свою пустую (после того, как Флор вытряхнул из нее все содержимое) сумочку, которая все еще лежала на тумбочке в прихожей, Снежана подошла к двери. Но без ключа открыть дверь было нельзя. И Снежана, вспомнив о ключах, стала искать их на тумбочке и в карманах куртки. Ключей нигде не было. Поняв это, она позвала: — Феликса! Подойдите сюда. Через минуту Феликса медленно и грузно вышла из комнаты и, хмуро оглядев Снежану, проговорила: — Это что еще за новость!? Ты далеко собралась? — несмотря на то, что Феликса была домработницей, Флор поручил ей присматривать за Снежаной, и Феликса восприняв это как должное, считала своей главной обязанностью. То, что Феликса дублирует поведение дяди, вызывало в Снежане возмущение. Ей было отвратительно, что домработница смеет так откровенно командовать, но она понимала, что так распорядился Флор. Хотя глядя на эту мрачную, хмурую, грузную и неряшливую старуху можно было предположить, что она и сама не прочь распоряжаться. И все же Снежана, переборов брезгливость, ответила: — Я хочу пройтись. Где мои ключи? — Ишь чего захотела. Ключи! Не пойдешь ты никуда! — злобно огрызнулась Феликса. — Это не вам решать! — возмущенно обрезала Снежана, изо всех сил стараясь оставаться непреклонной: — Где ключи? — Говорю тебе: не пойдешь! — прошепелявила старуха (у нее не хватало нескольких зубов). Цинично разглядывая обескураженную Снежану, она многозначительно уточнила: — Флор их забрал! — и, наслаждаясь эффектом сказанного, добавила: — Так что забудь об этом! Иди лучше приготовься к приему. Флор велел напомнить тебе об этом. Снежана уже беспомощно кусала губы: — Дайте мне свои ключи... — не слишком уверенно, но все-таки рискнула потребовать она. — Еще не хватало, — усмехнулась Феликса и, исподлобья глядя на Снежану, произнесла: — Если только Флор разрешит! — зная, что такого не будет, она с ухмылкой подсказала: — Можешь ему позвонить, — взглядом показав на телефон на тумбочке (телефон тоже со вчерашнего вечера все еще лежал там). От безвыходности и досады Снежана только сильнее закусила губы: она хорошо знала, что звонить Флору по этому вопросу бесполезно. Лихорадочно соображая, что еще можно предпринять, она поняла, что больше ничего нельзя. Бросив быстрый взгляд на Феликсу, угрюмо ожидавшую дальнейших распоряжений, Снежана тихо произнесла: — Хорошо, Феликса. Вы можете идти. — Значит, звонить не будешь? — хмуро уточнила домработница. — Нет! — почти сорвалась на крик Снежана. Чувствуя, как Феликса упивается ее бессилием, Снежана еле сдержала себя, ощущая, что готова закричать: иди отсюда! И чтобы Феликса не заметила ее раздражения, опустив глаза, начала торопливо складывать косметику в сумку. — Не буду, - тихо, с внутренним напряжением голоса подтвердила она. Со злорадной усмешкой Феликса удалилась. «Глупо срываться на домработнице, — думала Снежана, судорожно собирая косметику: — Тогда она нажалуется, и Флор будет долго изводить меня — выговаривая.... Как же все это отвратительно!» — Снежана «в сердцах» резко закрыла сумку, чувствуя досаду и возмущение от разговора с прислугой. А главное оттого, что ее попытка настоять на своём — сорвалась. Скинув куртку и сапожки, она быстро поднялась к себе и, закрыв дверь, легла на кровать лицом вниз и некоторое время пыталась успокоиться. Она снова принялась, было, себя жалеть, как обычно после подобных инцидентов, но на этот раз заметила, что не столько расстроена, сколько раздражена и очень удивилась этим своим ощущениям: «Я чуть не накричала на Феликсу, — вспомнила она, и это даже немного развеселило ее. — Я готова была на нее накричать...», — повторила она, осознавая, как это ново для нее. Это отвлекло ее от обиды. Удивляясь себе, она перевернулась на спину, размышляя: «Что это со мной такое? — и, прислушавшись к переменам в себе, предположила: — Так, может, у меня все-таки хватит сил преодолеть этот диктат?». Но почти сразу опять засомневалась: «Хорошо бы.... Только Флор холоден как всегда, а Феликса стоит за него как стена! А я так ничего и не добилась», — снова загрустив и не зная, как отвлечься, она вынула статуэтку из-под подушки и, положив перед собой, стала печально гладить ее пальчиком, думая: «Я ничего не могу сделать, чтобы избавиться от своего плена…», — едва Снежана прикоснулась к статуэтке, как снова ощутила «одухотворенность» этой вещи: какую-то особую энергетику. Незаметно для себя Снежана плавно слилась с этим ощущением и почувствовала, что ее мысли, словно по волшебству, начинают принимать более оптимистический характер. Прижав статуэтку к себе, она вдруг вспомнила: «Флор сказал, что сегодня у нас прием. Неужели он собрался пригласить гостей? Это так ново...». Снежана не помнила ничего подобного. Правда, иногда дядя все-таки выходил с ней, например, пообедать в каком-нибудь ресторанчике, но такие обеды всегда проходили очень скучно: дядя почти не разговаривал, а Снежана не должна была ни на шаг отходить от него. Он не разрешал ей даже смотреть по сторонам, находя это неприличным, и строго выговаривал за это. Не имея других развлечений, Снежана была словно оторвана от реальности и жила в замкнутом пространстве, установленном ее угрюмым опекуном. Такая жизнь все больше и больше погружала молодую девушку в беспросветную депрессию. Но сейчас воспоминание о том, что у них будут гости, неожиданно оживило ее и заставило волноваться — почти трепетать в предвкушении этого. «Надо переодеться!» — решила Снежана и, на время забыв о своей меланхолии, поставила свою странную игрушку на тумбочку возле кровати, поднялась, и начала вдохновенно собираться.