Она просила крылья одолжить у птиц - у перелётных, у зимующих. Суха, как стернь, её простая жизнь - прополка поутру, а в полдень - мужу щи. К вечерней дойке надо б поспевать, да смежила глаза, не довязав носок. Казалось, будто смежила едва, как сразу подхватил её всё тот же сон: от ветра искры сыплются из глаз, как купол юбка, рот от страха бел и нем. Зазывная под ней - речная гладь. Да руки - будто крылья неумелые. И чайкою ныряет в глубину. Потом - под облака, где синий стужи нимб. Бояться стала отходить ко сну. Всё прятала свои глаза от мужниных. Ходила в церковь, ставила свечу. О милости молила сына божьего. Надеялась - авось не полечу. Но чуяла подвох. Да всею кожею. Просила крылья одолжить опять. У всех летящих. Не было ответа, и забыв, что в печке щи давно кипят, сбежала пополудни. Глядь - ан нет её... Лугами ли, полями в зеленях взбежала на высокий по-над речкой мыс. Всю жизнь вложив в полёт, и жизнь кляня, таки расправив крылья полетела вниз...