Человек сочувствующий: Джереми Рифкин о цивилизации, осно...
Давайте на секунду отправимся в начало девяностых годов. Маленькая сонная лаборатория в итальянской Парме, ученые изучают МРТ макаки, которая пытается расколоть орех. Они хотят понять, какие нейроны активизируются в ее мозге в этот момент. Макака раскалывает орех, нужные нейроны активизируются, и тут происходит счастливая случайность: не знаю, по ошибке ли или нет, в лабораторию входит голодный человек, который тоже решил перекусить. Он подходит к миске с орехами, берет один, раскалывает скорлупу, макака замирает в шоке, пытаясь понять, кто этот чужак в ее лаборатории. Она внимательно смотрит на его действия, и в этот момент исследователи видят на мониторе, что в ее мозгу активизируются те же самые нейроны, которые только что работали, хотя на этот раз она не совершает никаких действий — просто смотрит, как то же самое действие совершает человек. Никто не понимает, что происходит, сначала все решили, что оборудование сломалось. Но потом провели еще ряд экспериментов на приматах, в частности, на шимпанзе, а затем — на людях, и везде обнаружили одно и то же: так называемые зеркальные нейроны.
Эти нейроны отвечают за то, что люди и приматы (возможно, еще слоны, мы не уверены по поводу дельфинов и собак, мы только начали) — связаны одной «эмоциональной прошивкой». То есть, когда я смотрю на вас, в моей голове активизируются те же самые нейроны — что бы вы ни испытывали: радость, ненависть, злость. То есть я практически переживаю ваш опыт. В этом нет ничего необычного — каждый знает, что если мы видим ползущего по чужой руке паука, нам становится не по себе. Мы привыкли относиться к этому без удивления, но дело в том, что мы действительно физически устроены так, чтобы переживать состояния, которые испытывают люди рядом с нами. Зеркальные нейроны — лишь самое начало огромного ряда исследований, проводящихся в нейропсихологии, детской психологии и других областях. Эти исследования позволяют предположить, что мы на самом деле запрограммированы не на агрессию, эгоизм, насилие и утилитаризм, а на принятие, социализацию, чувство локтя и, главное, — ощущение причастности. То есть на эмпатию.
Что такое эмпатия? Это довольно запутанная вещь. Когда в роддоме один ребенок начинает плакать, остальные тут же плачут вместе с ним, они просто не знают, почему, но это заложено в них биологически. Примерно в возрасте двух с половиной лет ребенок начинает узнавать себя в зеркале, и тогда же у него появляются зачатки зрелой эмпатии. Как только он понимает, что видит свое отражение, и осознает себя, он начинает понимать, что если он испытывает чувства, глядя на кого-то, с кем что-то произошло, то это не его чувства. Начинает разделять свои и чужие эмоции и понимать их. Вместе с осознанием себя у ребенка повышается способность к эмпатии. Примерно к восьми годам ребенок начинает узнавать о жизни и смерти, понимает, откуда он взялся и что у него одна единственная жизнь в распоряжении, хрупкая и драгоценная, и однажды он умрет. Здесь начинается его экзистенциальное путешествие.
На этой планете очень сложно выжить — будь ты человек или лиса, прокладывающая маршруты по неизвестной местности. Как только ребенок понимает, что жизнь хрупка и заканчивается смертью, а каждый ее момент драгоценен, это позволяет понять ему ценность остальных жизней вокруг. И когда мы сочувствуем другим людям и другим существам, это происходит от того, что мы знаем по собственному опыту, как им сложно в борьбе за жизнь. Своей отзывчивостью мы показываем свою солидарность с ними в этой борьбе. Эмпатия — противоположность утопии. В раю эмпатии нет, я гарантирую вам это, даже не побывав там. Ее там нет, потому что там нет понятия смертности и нет страдания. Эмпатия базируется на осознании смертности и борьбе за возможность для себя и ближнего выжить и процветать. Она держится на нашем несовершенстве, страхах и взаимопомощи. Так что когда мы говорим о сочувствующей цивизизации, мы не говорим об утопии. Мы говорим об обществе, построенном на эмпатии — желании помочь себе и особям своего вида прожить лучше ту единственную жизнь, которую мы имеем, на этой маленькой планете.
Мы — homo emphathicus, люди сочувствующие, и здесь появляется интересный вопрос. Мы знаем, что мозг человека развивался на протяжении истории: мозг средневекового человека был устроен и запрограммирован иначе, чем наш с вами мозг сегодня, и уж тем более отличался от мозга человека двухтысячелетней давности. Когда я начал это исследование шесть лет назад, меня интересовало, как сознание меняется на протяжении истории? Если мы, люди, запрограммированы на то, чтобы отражать удары жизни и помогать другим людям делать это, возможно ли, что рано или поздно поле нашего сочувствия расширится до сочувствия всей человеческой расе, как нашей большой семьи, и на соседние виды, как на часть нашей эволюционной семьи, а также на всю биосферу — как на часть нашего сообщества? Если бы это можно было представить, мы могли бы спасти свою планету и свой вид. И если это невозможно представить, то уж тем более невозможно представить, каким образом мы выживем на этой планете.
Читать полностью: T&P
Источник – сайт «Глобосфера» http://www.globosfera.info/