:angelsmiley: Дуга 26 Подойдя к двери, ведущей в мастерскую художника, Магдалина обнаружила, что она не заперта. Через щель едва приоткрытой двери на лестничную площадку едва пробивалась тусклая полоска света. Откуда-то из глубины до Магдалины едва доносилась какая-то музыка. Затаив дыхание, Магдалина прислушалась. Это был "Реквием" Моцарта. Но внимание Магдалины переключилось на другое. Она вдруг поняла - что у неё нет точных инструкций; и, видимо, ей придётся ориентироваться по обстановке. Это был всплеск сознания Магдалины-Марии. Но в следующий же момент другая сущность - Магдалины-музы, - прошептала едва ли не вслух: "Господи! Да все они одинаковы, эти художники. Я их столько перевидела, что не приведи господи. Немного детства, много ума, очень много воображения и целая пропасть тщеславия... Зато, кто мы: женщины, - они не знают - и знать никогда не будут. Им, попросту - не до нас. И когда мы появляемся перед их глазами - они принимают нас за некое воплощение своих дурацких идей... Поэтому - не трусь. Больше обаяния, больше загадочности, больше выдержки, лукавства, - и художник - наш"... "С вашей-то внешностью", _ смеясь, добавила Магдалина-душа Магдалине-телу. Открыв дверь, Магдалина оказалась в большом коридоре, стены которого были увешаны картинами. Не зная, с чего начать - она стала их рассматривать. Её внимание привлёк, висящий на видном месте, портрет неизвестного ей человека. Он был написан рукой и в манере хорошо известных Магдалине. Ещё в бытность Марией, она часто бывала на выставках словесной живописи, где обратила внимание на работы Автора (тогда ещё никому не известного в их мире). Зная это, Автор подарил ей несколько своих работ (точнее, они просто однажды возникли на стене в её квартире, с его дарственными надписями). Но этот портрет был особенно хорош. Было видно - что этот человек чем-то особенно близок Автору. И Магдалина вдруг поняла - что этот человек на портрете и есть их с Шербурским художник, и что этим портретом Автор даёт ей ключ к его загадочной душе. Внутренне поблагодарив Автора, Магдалина углубилась в созерцание портрета художника, - который Автор назвал - "Вершина". Вершина. Художнику, князю Андрею Боголюбскому Наша страсть делает нас великими. Она же нас губит. И когда мы превращаемся в полные ничтожества, она, - насытившись своей дьявольской властью, взамен утраченных нами добродетелей, - наделяет нашу душу фантастической способностью: уничтожать всё прекрасное, что нас окружает - едва мы взглянем на него или прикоснёмся к нему. Наша ошалевшая страсть словно даёт нам орудие мести. И раз вкусив крови уничтожения, обезумившие, мы уже не можем остановиться... Так все мы катимся в пропасть порока. И чем выше занесла нас наша страсть прежде, тем ниже мы падём потом. В этом - великий закон Возмездия. Те же из нас, кто осмеливается противостоять пороку - закону не подвержены, и на Суд Божий не призываются... ибо сама жизнь их и есть для них Страшный Суд... Жизнь одного из них началась традиционно, почти шаблонно. Хорошая семья. Хорошее воспитание. Рано замеченные и развитые вовремя дарования. Быстрый, почти стремительный подъём в гору славы... Но с того момента, как он перешагнул черту беззвестности, началось непредвиденное. Ещё не достигши славы, он вдруг ощутил веяние холода с вершины. В сущности, обычная вещь. Кто хоть раз бывал высоко в горах, знает о резком холоде и порывистом ветре. Но кого же из альпинистов или любителей гор это останавливает? Гораздо опаснее отвесность скал и могущество лавин. Но и это не останавливает их. Всему этому противостоит безудержная страсть укротителя стихий, издревле обитавшая во всех нас, в большей или меньшей мере. Но те из нас, в ком эта страсть присутствует неявно, те из нас никогда не решатся углубиться далеко в стихию. Инстинкт самосохранения не позволит нам переступить границу дозволенного. Но ведь в жизни достаточно нелепостей, чтобы она не казалась нам скучной... Он переступил эту границу не будучи: ни альпинистом, ни любителем гор. Случайно оказавшись в их среде, он увлёкся общим азартом подъёма... И теперь он стоял у подножия вершины - не в состоянии преодолеть: холода, головокружения, тошноты, удушья, страха. Его недавние товарищи обходили его, искренне недоумевая и удивляясь его робости и нерешительности. Некоторые из них с сочувствием, некоторые с презрением звали его за собой, обещая скорое достижение вершины и сетуя на напрасно пройденный им прежний путь. В самом деле, - для чего было пускаться в этот нелёгкий и опасный путь - если целью его не была вершина?.. Но его тревожило не это. Инстинкт самосохранения шептал ему о смертельной опасности приближающегося урагана. И когда усилился ветер с вершины и над вершиной нависла тяжёлая мрачная туча - сомнений не стало, - он стал поспешно спускаться вниз. Он едва успел достичь нижнего лагеря и укрыться, как начался ураган... Двое суток бесновалась разбушевавшаяся стихия, закручивая и раскручивая смерчами огромные массы снега и камней... Когда на третьи сутки установилась хорошая солнечная погода, он, побуждаемый самыми высокими устремлениями о помощи своим товарищам, превозмогая всё, что прежде удержало его от восхождения, поднялся на вершину... Все его товарищи были мертвы. Их тела были разбросаны у самой вершины в нелепых и безобразных позах. Ожесточение их лиц и напряжение их тел говорило о жестокой борьбе, которую пришлось им вести и которую не пришлось им вынести... Поражённый и раздавленный этой трагедией, он стоял на вершине, - не испытывая: ни наслаждения, ни удовольствия - а только: физическую усталость, душевную боль и духовную скорбь о напрасно и нелепо оборванных жизнях его товарищей. Отдавая последнюю дань их безумному самопожертвованию, он устроил им на вершине огромную общую могилу - из камней, снега и холода... Он провёл на вершине несколько дней и, спускаясь с горы вниз, дал себе слово - вернуться сюда через год... Он уже не мог существовать без гор и вершин; слишком много духовных, душевных и телесных сил было положено к подножию их недоступности. "Вот ключ к душе художника, _ подумала Магдалина. _ Он сознательно отказывается от земной славы - зная, что на пути к вершине её всех (без исключения) ожидает гибель... Силы человеку даются Богом не для того, чтобы рваться к вершине - а для того, чтобы удержаться от этого. И он здесь для того, чтобы предупредить других об этом. Вот почему он совершает свои восхождения тайно. Это его молитва к Богу о погибающих на пути к вершине - которых он пытается остановить, но которые не слушают его... Он, должно быть, очень одинок - потому что такая судьба под силу только сверхгению... Ведь даже гении приходят: по двое - по трое... И хотя они часто не признают творения друг друга - они всё же любят и оберегают друг друга, взаимно поддерживая между собой единый дух творчества... Сверхгению же отказано Провидением и в этой малости - ибо он: основоположник и творец великого Замысла целой эпохи... Поэтому он приходит один... никем не узнанный и никем не признанный...". Теперь Магдалина уже почти знала, как нужно себя вести с этим человеком. Но она не торопилась, наслаждаясь каким-то внутренним трепетом ожидания - что вот, наконец, Бог послал ей человека, - который также одинок, как и она; и которому, также как и ей, нужна (её) любовь. "Как странно, _ думала Магдалина, _ переплетены дела Божественные и дела человеческие...". Открыв следующую дверь, она оказалась в большой прихожей, заваленной чем попало... То-есть, собственно, это была мастерская наоборот. И если в самой мастерской шло созидание, то в прихожей шло разрушение. Здесь хранилось всё, что было забраковано хозяином - едва начатое и уже почти законченное. При том же, хозяин, видимо, был не только художником, но и скульптором. Поэтому, кроме: холстов, рам, мольбертов, этюдников, - наваленных по углам и развешанных по стенам, - здесь покоились: скульптуры, бюсты, слепки, торсы, головы... и прочее. Магдалина едва успела окинуть взглядом все эти неудавшиеся автору творения; едва успела подумать о том - как всё-таки порой прихотливо и капризно воображение художников, и как часто порой оно приводит их в тупик... Как вдруг дверь распахнулась и на пороге появился сам хозяин, взбешённый и раздражённый. _ Убирайтесь отсюда! Вы мне больше не интересны! Я прекращаю работать над вами! _ проорал он кому-то, и швырнул в угол прихожей какой-то неоконченный портрет. Магдалина едва не приняла это на свой счёт и едва успела спрятаться за скульптуру какой-то обнажённой женщины с распущенными волосами. Но дверь с грохотом захлопнулась и музыка за дверью стихла. Воцарилась гнетущая тишина. Магдалина выглянула из своего укрытия и осмотрелась. Её взгляд упал на портрет. Звезда, горевшая (и едва не погасшая от страха) над Магдалиной, позволяла ей внимательно рассмотреть этот портрет. Он был уже почти готов. Это был портрет мужчины лет 35-ти с красивыми длинными волосами и куцей рыжеватой бородой. Кого-то он напоминал Магдалине, но она никак не могла вспомнить - кого. Одет он был в какое-то подобие хитона или кафтана. Некоторое время Магдалина внимательно рассматривала портрет... Наконец, она догадалась, почему портрет был выкинут (точнее, забракован автором). В нём было какое-то непреодолимое противоречие между внешностью мифического бога и выражением глаз земного человека. И всё-таки глаза этого человека были как-то неестественно напряжены, словно бы наполнены ужасом. Как будто автор силился довести их до уровня внешности, но у него, к его ужасу, получалось обратное. И этот человек на портрете, видимо, тяготеющий к обычному земному состоянию, как бы физически испытывал муки от этого противоестественного усилия. И именно этот ужас и отражался в его глазах. Увлекшись рассматриванием портрета, Магдалина не заметила как дверь снова распахнулась и на пороге оказался художник. От испуга Магдалина вздрогнула и из её груди вырвался чуть слышный стон. Руки её ослабли и портрет упал к её ногам. Но всё это мало тревожило художника. Как зачарованный смотрел он на Магдалину. Его взгляд был таким пристальным и жадным, словно он пытался вобрать её в себя... Вдруг он весь как-то засуетился, словно бы уже заработал некий двигатель его мышления, но ещё не набрал полные обороты, и вибрация от бешенного вращения его мыслей сотрясала всё его тело. Он бросился было к ней - видимо, убедиться, что она живая... Но вернулся; видимо, испугался, что это видение и, приблизившись, он может его разрушить... _ Нет... не может быть... Этого не может быть, _ наконец, прошептал он. _ Чего не может быть? _ нежным успокаивающим и ласкающим голосом проговорила Магдалина (уже оправившаяся от испуга), пробуя нужный тон общения с этим человеком. _ Господи, _ прошептал он нервно, _ они уже стали говорить... Было видно, что появление Магдалины его смутило и даже испугало. Однако, дело было не только в ней. Был кто-то ещё, кто безпокоил его какими-то безмолвными посещениями... _ Что с вами? _ сделала было Магдалина шаг к нему, _ вам плохо?.. Чем я могу вам помочь?.. _ но он в страхе кинулся в мастерскую и забился там в угол, крича. _ Нет, нет... Только не сейчас!.. только не сейчас!.. Видимо, у него начался какой-то душевный припадок. Нельзя было терять ни секунды. Нужно было быстро преодолеть пространство, разделяющее их, - иначе буйство, овладевшее его душой, овладеет и его телом, и тогда ей с ним не справиться. Магдалина по своему опыту знала - как часто души людей бывают беззащитны перед жизненными стихиями и как часто им необходима помощь чьего-то сильного и любящего тела. Именно тела, так как душевные болезни способны лечить только тела; и именно чужого тела, так как своё тело при больной душе быстро слабеет и тем ещё более усугубляет болезнь души. Поэтому Магдалина, едва только почувствовала в нём признаки какого-то глубокого потрясения, - готового вот-вот перейти в ураганный распад души и, следовательно, в не менее опасную волевую экспрессию тела, - молнией метнулась к этому человеку - своим безумием просящего её о помощи, желая её и не веря в неё. Одно мгновение понадобилось Магдалине, чтобы преодолеть пространство разделяющее их и прижать к себе этого несчастного. Но она едва не опоздала, так как он уже тянулся к довольно увесистой вазе... Жалость - вот первый шаг ко всему великому в нашей жизни, вот первый шаг к милосердию. Всё, с чем Магдалина некоторое время назад вошла в этот дом, разом вылетело из её прелестной растрёпанной головки. Она забыла о своей миссии, за-была о Шербурском; забыла о себе, о своём наряде. Рядом с ней, - даже более - в её объятиях, - был человек, который был наволосок от гибели души; которому срочно нужна была её ласка, её сила, её молодость, её милосердие. Она сидела на полу в скорбной позе Мадонны Рафаэля и, прижимая к своей мягкой, нежной и тёплой груди его растрёпанную и безумную голову, ласково и настойчиво шептала ему. _ Ну, ну... успокойся. Ты теперь не один... Я пришла, чтобы спасти тебя. Ты очень устал, милый... Ну, ну... всё будет хорошо... Некоторое время его тело ещё извергало в неистовстве тягучую лаву его душевной усталости... Но вот всё утихло, и он успокоился. Все страхи, мучившие Магдалину - минули, рассыпались в прах, стёрлись из памяти. Теперь, держа на коленях большую, лохматую, тяжёлую и упрямую голову этого сильного, но уставшего человека; ощущая своими мягкими чуткими руками судорожные вздрагивания этого затухающего вулкана, - она вдруг поймала себя на мысли, что ласкает его как ребёнка, утешает его как мать. Она испытывала странное ощущение, будто подобное уже было в её жизни... Вот также она сидела на полу чужой комнаты, вот также на её коленях покоилась голова едва знакомого ей мужчины. И ей казалось, что она сжимает в своих объятиях смерч, - готовый в любое мгновение вырваться из её слабых рук, поднять её, закружить и унести куда-то, в неведомые пространства своего могучего воображения... Было ли это - полустёршееся воспоминание; или это была - едва проступившая мечта? Но вдруг она поняла, что держит в своих руках не смерч, полный сил и энергии - а безжизненный потухший вулкан. И тогда по её лицу скользнула ослепительная усмешка. Звезда над её головой погасла. Мерцающий, призрачный, восторженно-поэтический свет её души погас; а с ним вместе погас и её интерес к этому несчастному, но безумному человеку. И когда он открыл глаза, она уже не сомневалась, что на портрете, выброшенном им только что, сквозь величественную внешность полубога настороженно выглядывала мелочная и завистливая душа получеловека... А может быть - это он сам?.. Дуга 27 Она брезгливо оттолкнула его от себя, поднялась на ноги и подошла к полотнам, висящим по всем стенам. Это были портреты людей разного пола и разного возраста. Но все они, - или жестом, или выражением глаз, или сочетанием красок одежды, - выражали одну мысль: "Живём - один раз; поэтому - ничто не слишком". Обольстительные женщины, торгующие своей красотой; самоуверенные мужчины, идущие напролом... Тщеславие и честолюбие, расчёт и цинизм, развращённость и необузданность, - струились из глаз, стекали с губ, прятались в складках одежды... Магдалина обернулась. _ Конечно, художник связан натурой. Но это ложь - что он изображает только натуру. Душа этой натуры - всегда сам художник... Всё это писано рукою большого мастера, _ проговорила она, обращаясь к автору этих сомнительных сокровищ. _ Это можно выставить, можно даже продать... Но это - не вечное. В этом слишком много суеты... _ Слишком много тела и слишком мало души, _ внезапно перебил он её. _ Слишком много земного и слишком мало небесного... Не так ли?.. Я знаю... знаю всё, что вы мне скажете... Вы, наверное, тоже от "них"... Хотя я вас раньше не видел... если только в другой жизни... _ От "них"?.. _ удивлённо переспросила Магдалина. _ Вы говорите - от "них"... Я вас не понимаю. _ Всё вы прекрасно понимаете, _ пристально глядя ей в глаза, проговорил он. Магдалина заметно смутилась. Как, он знает о "них"? она уже хотела... собственно, она не успела понять - что именно она хотела... Он опередил её. Неожиданно он извлёк откуда-то большой серый с красным обшлагом альбом и, возбуждённо перелистывая его, стал показывать ей один за другим эскизы. Это были безконечные варианты всё того же человека в красно-синем хитоне. _ Вот... вот! Вот, смотрите... Ещё смотрите, _ было видно, что он нервничает; но Магдалина никак не могла понять - из-за чего? Видимо, он принимал её за кого-то другого. Но за кого?.. _ Вот всё, что я могу... Я им говорил, что у меня ещё нет веры в это. Даже для предательства нужна вера. А без веры... можно только предать. Нужно быть Каиафой... чтобы без веры... _ он повернул к ней своё возбуждённое лицо и она невольно отшатнулась от его гипнотически-нервозной усмешки, которая словно протягивала к ней руки-щупальца. Смутил её и испытующе-пристальный взгляд его, который словно бы вопрошал её: "Что? страшно? Я сам себя боюсь...". _ Я не знаю - что вы подразумеваете под верой; но мне это нравится... конечно только как натура, одухотворённая вами... Характерное сильное лицо... интересная цветовая гамма... настроение... Кажется, только вам не вполне удались глаза... И тут вдруг её осенило. Её проверяли. Поэтому её привезли сюда, поэтому ей не дали никаких инструкций насчёт этого художника... Его напряжённые глаза... словно бы изнутри этой телесной оболочки на неё смотрели, - а точнее - за ней наблюдали, - глаза другого человека. Магдалина ужаснулась своим мыслям, и от этого произошла некоторая неожиданная пауза. Не обращая внимания на её явное замешательство, художник, усадив её на диван, страстно и настойчиво продолжал убеждать её в том, - что характер, цветовая гамма, интерьер - это всего лишь подсвечник; выражение глаз, настроение и даже психологизм - это всего лишь свеча. Но огонь страсти в глазах, нервически-застывший порыв лица и тела - вот тот огонь, который способен озарить тьму грубости и невежества; вот тот огонь, который именуется верой. И вот что ему не удаётся в портрете. Магдалина его внимательно слушала. Она даже почувствовала, что вновь подпадает под власть его искреннего и страстного голоса. А кроме того, говоря ей всё это, он поминутно вскакивал, бегал по комнате, размахивал руками, жестикулируя; потом вдруг возвращался к ней, склоняясь над ней и завораживая её прикосновением своих чутких и страстных рук... А его глаза словно шептали ей... "В ваших глазах я читаю молчаливый укор своей нерешительности. Вы правы, ожидая от меня решительных действий. Но, может быть, моя нерешительность уже есть молчаливое решение на ваше собственное бездействие. И если вы не умеете прочитать его, не есть ли это уже доказательство вашего ко мне равнодушия. Вы ждёте от меня решительных действий которые могли бы воспламенить вашу страсть. Но ведь и я жду от вас того же". Наконец, Магдалина не выдержала. Испуганная и притихшая, и влюблённая, она вдруг остановила его взмахом своей руки и, глядя на него изподлобья, прошептала. _ Кто вы? Он вдруг сразу смолк, словно этот неожиданный вопрос Магдалины взмахом больших ножниц обрезал в нём нить его рассуждений. _ То-есть?.. Как меня зовут?.. Моя профессия?.. Разве "они" вам не сказали?.. Странно... _ Вы меня не поняли... Я хочу знать - что вы за человек... Вы странный, и страшный. Меня к вам влечёт... и я вас боюсь... Вы - не художник... Но кто?.. Влечение - это вселенная, где вокруг одного маленького желания вращаются по спирали два больших чувства. И когда они достигают центра своего вращения, происходит взрыв, который уничтожает эту вселенную и рождает новую звезду, которой имя - Любовь. Теперь в недоумении был он. В его рассуждениях об этой женщине, явившейся вдруг, как все великие открытия, как бы из него самого - было много белых пятен, - которые лишали его рассуждения своего главного достоинства - связности. В нём шла какая-то душевная борьба. Это было видно по его лицу. Видимо, в его душе властвовали какие-то противоречивые силы, - которые, попеременно одерживая успех, были - то на его, то на её стороне... Наконец, по его лицу пробежала последняя рябь стихнувшей бури - и наступило затишье... И только выступивший на его лице пот и дрожание рук подсказывали Магдалине - какой силы ураган пронёсся мгновение назад в его душе... Подойдя к небольшому шкафчику, он достал оттуда начатую бутылку коньяка и два небольших стаканчика, лимон, немного фруктов, конфет; поставил всё это на небольшой столик на колёсах и уселся в кресло напротив Магдалины. _ Давайте выпьем за знакомство, _ проговорил он хрипло, наливая коньяк в стаканчики. _ Мне очень приятно, что меня посетила женщина прямо-таки божественных достоинств... Знаете, я - художник; точнее, был им когда-то. Но, всё-равно, я знаю - что такое красота и что такое женщина. И, как говорится: "Я в жизни видел много женщин, немногих знал. Но лишь с одною был повенчан любовью зла". Да, я в жизни видел много женщин... может быть, даже слишком много... может быть - даже больше, чем было нужно. Среди них было много красавиц. Когда-то я и сам был очень красив. Да-да, не улыбайтесь... Может быть, это и сбило меня с пути... Но не в этом дело... Давайте выпьем, _ он, размашисто, по-мужски, выпил содержимое стаканчика полностью; она же, деликатно, по-женски, только пригубила. _ Скажите, _ неожиданно проговорила Магдалина, открыто и с вызовом взглянув на него, _ неужели вы никогда не любили?.. Дуга 28 О, безтыжее женское коварство! Есть ли в твоём арсенале более точный удар, нежели этот вопрос? "Вы любили когда-нибудь?", или "Неужели вы никогда не любили?", - томно спрашивает женщина. И разум мужчины тотчас попадает в лабиринт собственных сомнений и переживаний; и блуждает там в одиночестве, пугаясь собственных мыслей и чувств. А женщина, тем временем, - посредством нежного голоса, тонкой мимики и едва уловимых жестов, - сообщает его обнажившейся душе о своих чувствах. И когда, после долгих и больших усилий, мужчина, наконец, мямлит ответ - что-нибудь, вроде: "Видите ли, то, что у меня было однажды с одной женщиной... Я не знаю, была ли это любовь...", - тогда уже мужчина во власти женщины, ибо уже наступило сочувствие, и женщине уже известны чувства мужчины; тогда как мужчине ещё не известны мысли женщины (впрочем, и чувства тоже), ибо ещё не наступило сомыслие... Когда, наконец, он начинает догадываться, что попал в сети любви, бывает уже поздно. Ибо... Любовь - это женщина, - которая, будучи пленённая мужчиной, не даёт ни малейшего повода к тому, чтобы он понял это. Но, наоборот, облачая себя в массивные одежды труднодоступности и придавая глазам своим выражение лёгкого безразличия, она вовлекает его в коварную игру страстей. Она оплетает его тончайшей паутиной ласкового жеманства, имеющей, впрочем, достаточную прозрачность, сквозь которую даже он мог бы видеть её глубоко страстную натуру. Она поощряет каждый его шаг на пути к этой пьянящей, насквозь пропитанной любострастием, ловушке. И едва он, уверенный в своих чувствах столько же, сколько и в своей силе, проникает вовнутрь этого, разбавленного нежностью, коварства, он уже не в состоянии совладать со своей страстью. Принимая её, он мнит себя её владыкой, венчает своё самолюбие лаврами победителя. И далёк он от того, что за ним уже замкнулась паутина её страсти; что её власть свершилась над ним прежде, чем он почувствовал свою над ней. И далёк он от того, что лишь внутри этой паутины он владыка; что он лишь владыка её чувств, в то время как она - владыка его разума. _ Видите ли... _ смутившись, проговорил художник. _ Конечно, всё, что я говорил только что - это вздор... Любовь не может быть зла... И я не любил многих женщин; потому что Женщина, как и Любовь, у Мужчины должна быть одна... Но я был знаком с одной женщиной (в нескольких лицах), которая была... Честно говоря, я так и не понял, кем она была мне... Правда, мне было тяжело, когда мы расстались; но оттого ли... но была ли она мне Любовью... Не знаю. Может быть, это была не Лю-бовь, а только тоска по Ней... Всю свою жизнь я был слишком занят своими идеями и мыслями, чтобы быть интересным женщинам. Женщины ведь любят, когда мужчины заняты исключительно ими... _ Откуда вам знать, _ загадочно улыбнулась Магдалина. _ Знаете, _ продолжал он, несколько размякнув, _ я никогда и нигде не встречал подобной... одухотворённой красоты, как у вас... Только не перебивайте, _ заторопился он, боясь, что она оборвёт его - как это делают обычно все женщины, когда внимание к ним слишком откровенно. _ В вас есть что-то божественное... как однажды сказал один мой приятель... кстати, наш с вами Автор... "что-то от воплощённой мечты мужчин-художников о женщинах-ангелах"... Вы способны... как бы это сказать... пробуждать в мужчине его сущность... Если он ничтожен, завистлив, жесток, - одного вашего жеста будет достаточно - чтобы он совершил какую-нибудь подлость, или даже какое-нибудь преступление. Если он робок, несмел - но честен и искренен, - одного вашего слова будет достаточно - чтобы он загорелся желанием принести себя в жертву во имя чего-то... Но если он талантлив, великодушен, милосерден, - одного вашего взгляда будет достаточно - чтобы он совершил невозможное... Верьте мне. Я никогда не ошибаюсь в людях. Я вам скажу даже больше... Но прежде давайте ещё выпьем... Он налил, и также размашисто выпил ещё один стаканчик. Магдалина не пила коньяк; и следя за тем, как он пьёт - она испытывала ощущение: будто наблюдает, как он живьём ест лягушек. Тем не менее, превозмогая отвращение, она тоже немно-го отпила из своего стаканчика... Её сначала обожгло, и у неё перехватило дыхание; но потом по телу разлилось приятное тепло... Магдалина не была бы женщиной, если бы не оценила этого неожиданного, лестного и столь тонко разыгранного комплимента... Конечно, он был прав. Но надо было обладать сверхчутьём, или чем-то ещё большим - чтобы так сразу сказать ей самое главное о ней, которое даже она сама не вполне ещё осознавала в себе. _ Благодарю вас, _ проговорила она, улыбаясь. _ Вы настоящий мужчина... В том смысле - что сразу берёте быка... корову... за рога... _ Благодарите тех, кто сотворил вас такой... Хотел бы я знать - для чего, _ он вдруг пристально посмотрел прямо в глаза Магдалине, и от этого ей стало не по себе. _ Я далёк от мысли - что всё ваше оружие было приготовлено только для меня... Может быть, я и настоящий мужчина - в том смысле, о котором вы сказали... Но вы же понимаете - что мужчина, даже если он и настоящий, - всего лишь - простой смертный; точнее даже - земной. И ему достаточно - просто настоящей земной женщины... В вас же собраны качества - которыми не обладают земные женщины... Магдалина пристально посмотрела ему в глаза. Он попытался выдержать этот взгляд... "Как же я тебя знаю! _ устало подумала женщина. _ Ты настолько прост, что я могу предупредить каждый твой жест, каждое твоё слово...". "А твоя сложность - это только безчувственность, _ устало подумал мужчина. _ Ты даже не догадываешься, что армии твоего разума противостоит лишь отряд моих чувств. Но тебе не избежать поражения - потому что разум безсилен перед чувствами, потому что я люблю тебя...". "О, как же я тебя знаю! _ радостно вздохнула женщина". Её глаза шептали: "Я тоже...". _ Вы опасный человек, _ кокетливо проговорила Магдалина. _ И всё же я благодарю вас за комплимент. Но ведь это не просто комплимент, не так ли?.. _ Не так, _ хмуро ответил художник. _ Но это к делу не относится... Вы ведь явились не ко мне, а за мной. Или я ошибаюсь?.. _ Давайте ещё выпьем, _ неожиданно предложила Магдалина. _ Давайте, _ согласился он, разливая коньяк. _ За что будем пить?.. _ Давайте выпьем за доверие... _ Доверие?.. Вы шутите?.. Вы пришли за моей душой... следовательно, у меня к вам может быть такое же доверие - как у грешника к чёрту... к чертовке. Магдалина рассмеялась лицом, но глаза её оставались неподвижны и пристальны. _ Послушайте, _ проговорил он, всё больше возбуждаясь, _ ...неужели я так грешен?.. _ и, сделав над собой усилие и стараясь придать своему голосу шутливое выражение, вдруг спросил. _ А у вас что... и хвост есть?.. Магдалина вдруг вся преобразилась ("Попался!"). Глаза её наполнились любовью, и из них брызгами начала выплёскивать страсть. Руки её вдруг превратились в трепетные и пугливые живые существа, покрытые шелковистой кожей - которые вдруг опутали художника затейливой паутиной движений. _ Глупый... смешной и глупый... _ шептали её губы, тёплой страстью разливаясь по всему его телу. _ Ты можешь это проверить... Страсть уже переполнила Магдалину - и теперь безудержным водопадом низвергалась на его и её тела, постепенно заполняя собою всю комнату и весь мир... В пылу страсти они не заметили появления Шербурского... В сознании Магдалины и художника всё завертелось. Их тела обрели чувства, а чувства обрели свободу... Из круговерти красок начали проступать образы какого-то восточного города... дворца... огромного зала...