Владимир Монахов: "ПОКА БОГ МЫСЛИТ - ДО ТЕХ ПОР МЫ СУЩЕСТВУЕМ!" Московский журнал "Вопросы литературы" включил Владимира Монахова в число интересных современных поэтов, работающих в нетрадиционных жанрах русской литературы. Напомним, что литератор выпустил несколько сборников разрифмованной поэзии и философской прозы, среди которых "Второе пришествие бытия", "Правда лица/Завещание пейзажа", "Заросли бесконечного", "Аранжировщик молчания", "Путь поэта", "Негосударственный человек. Этюды неконструктивной созерцательности", "Человек человеку - рифма!", "Это я, Господи!", «Инакомыслящий глагол. Стихобразие»,»Вымысел правды», «Посох философа». Читатели отмечают философскую направленность его поэтического слова, в котором отразился широкий спектр мировой мысли - от китайского даосизма до русского космизма. Член детского литературного объединения "Маленький принц" Евгения Паташникова предприняла попытку осмыслить философские воззрения Владимира Монахова в культурологической работе «Философский мир поэта», которая опубликована в книге «Жизнь творчест ва», увидевшая свет в 1999 году в Братске. А перед этим задала ему несколько вопросов. С этим интервью и знакомим читателей. - Ваше личное понимание философии? - "Жизнь не плоха и не хороша" - так учили древние, и потому жизнь - это то, что мы о ней думаем". Именно то, что мы думаем о жизни и ее производной - смерти - это и есть философия. И не важно, от кого эти размышления исходят. От Лао-цзы, Сократа, Монтеня, Кьеркегора, Федорова, Чижевского, Хайдеггера или безымянного отца, который пытается внушить своему дитя дорогие ему заповеди, помогая заполнить себя собой. Хотя простым нельзя постичь сложное, а сложным - простое, но всегда надо держать в поле зрения то, что многообразие выражения мысли несет за собой и многообразие формы, хотя в основе бытия всегда имеют одну, от силы две-три причины. Докопаться до этой (этих) причины и пытается философия, каждый отдельно взятый мыслитель - построить свою модель понимания (непонимания) жизни-смерти. Поэтому философия имеет сложномногоярусные конструкции, которые складываются в непропорциональные фигуры жизнемыслия. Но это естественно, ведь наш мозг очень индивидуален и отражает не то, что происходит на самом деле, а то, что может отразить. Поэтому мир, который мы видим, нуждается в существенных поправках, поскольку заведомо ирреален. Достаточно вспомнить, что цвет, который воспринимает человек, это всего лишь способности нашего глаза и мозга при определенном угле зрения многообразить черное и белое. Поэтому в философии для меня больше бессмысленности, недаром древние китайцы учили, что истинный мудрец проходит по жизни незамеченным. Вот идеал философа - жить мудро, не обременяя человечество своими видениями и доктринами. Но я до этого еще не дорос. - Вы говорили, что порой ваши стихи - случайные мысли. Согласны ли вы с утверждением З. Фрейда: "Бессознательны многие наши желания и побуждения. Довольно часто бессознательное прорывается наружу в гипнотических состояниях, сновидениях, в каких-то фактах нашего поведения: оговорках, описках, неправильных движениях и т. д.". Можно ли это отнести и к вашему творчеству? - Последователи З. Фрейда считают, что можно. И однажды современный психоаналитик попытался обрисовать мой образ по стихам. Но я не согласился с ним, потому что схематически вроде был я, но по содержанию это можно отнести и к другим людям. Я отшутился, сказав, что весь фрейдизм можно уместить в простую словесную формулу: бытие определяет сознание, а небытие - подсознание. А на самом деле во мне, как и в каждом человеке, живет Я, которое ежедневно множится множеством одиночеств, в разное время выступающих главным действующим лицом. Это не раздвоение личности, как пытаются уличить психоаналитики, а многослойность одной личности. Только из многослойности и рождается цельная личность. Поэтому я скептически отношусь к учению Фрейда, а в творчестве следую проявлению многоступенчатости моего Я, а не гипнотическим состояниям, цитатам из сновидений или оговоркам, неправильным движениям. Но, сказав, что мои стихи - случайные мысли, я имел в виду, что на самом деле это означает не прорыв из фрейдовского бессознательного, а то, что они случились - стихи! Кстати, Фрейд для меня - это не обо мне, а о других. - Придерживаетесь ли вы каких-либо направлений в философии или взглядов определенного философа? Если нет, то почему? - Скорее всего меня можно отнести к философии дилетантизма. Ведь ни одной книжки древних или современных мыслителей я не прочитал до конца, ограничившись лишь наиболее понравившимися местами. Я даже начинаю читать многих мыслителей не с начала, а с конца или середины. С ужасом сейчас осознал, что даже любимого Лао-цзы не прочел полностью, хотя принимался это делать несколько раз, но застревал на каких-то мыслях, которые хотелось развить самому. Пожалуй, этот китайский мыслитель мне ближе всего, и он, несмотря на запутанность идей, точнее других отражает подлинный мир. Среди европейцев его лучше всего растолковал Хайдеггер. Хотя мне симпатичен и Сократ, строящий свою логику на тех же принципах самоуничижающего возвеличивания. Восторг вызывает и космист Николай Федоров. Русские космисты - это самое сильное впечатление последних лет. Их влияние можно отыскать в любой из моих книг. Я даже выдвинул недавно предположение, что Интернет - это начало Ноосферы, одно из фундаментальных положений действия человеческого разума на Земле. - ...если Вселенная сделала все, чтобы человек мог появиться и эволюционировать, то ему надо со своей стороны сделать все, чтобы сохранить космос, а также попытаться познать все его закономерности. Насколько это верно, на ваш взгляд, и как отражается в ваших произведениях? - В текстах это всегда страх за разрушительное продвижение человека в космос, когда мы сжигаем все за собой. Поэта гложут сомнения: а вдруг бесконечности хватило духа только в одной точке, собравшись с силами, создать жизнь. И эта точка - наша Земля. Тогда такая техногенная деятельность человека ставится под сомнение. Недаром в ХХ веке созданы общества по невмешательству в деятельность космоса, и я мысленно присоединился к этому движению, провозгласив в стихах: "Когда руки по локти в солярке, Лучше не трогать звезды. Как обеспечить мыслью неприкосновенность небу?!". Так, в книге "Второе пришествие бытия" пытается думать человек мыслящий, но человек действующий (помните, я говорил о многоярусности человеческого Я) представляет: а вдруг наша Земля - это всего лишь кокон, из которого на просторы бесконечности должна выпорхнуть человекобабочка, легко проникая в отдаленные части Вселенной, не нарушая установившегося равновесия. А нашим потомкам уже не понадобятся сверхтяжелые ракеты и станции. Но для этого мы должны измениться до неузнаваемости - лишиться плоти, как представляли себе это космисты...Например в образе нечеловека-видимки, о котором пора мыслить в рамках расширяющейся виртуальной реальности... Но опять же мы должны преодолеть одно фундаментальное противоречие, образовавшееся на пороге XXI века. Ведь чем больше человек становится разумным, тем более он становится потребляющим. А чем более он становится потребляющим, тем менее его действия выглядят разумно. Этот парадокс должен быть каким-то образом осмыслен. Мы живем сейчас как гробовщики природы, поглощая все накопленное до нас. И включается механизм самозащиты разумной достаточности с идеями безотходного потребления, когда все взятое в природе должно использоваться в экономике бессчетное множество раз. Так мы будем жить долго-долго, двигаясь по замкнутому кругу истории, а в качестве спирали развития у нас будет техпрогресс. Но тогда мы не сможем двигаться в космос. А если у нас есть великий промысел, согласно которому мы должны, ничего не жалея, идти, хоть и слепо, вперед, создавая сеть мирового разума, частью которого мы, бесспорно, являемся? Человек в том виде, как он есть сейчас, за пределами бытия бессилен - он даже не размножается в космосе. Но наш разум, вооруженный искусственным интеллектом, способен расширить границы бытия. И этот процесс идет, идет губительно для всего живого, в том числе и для человека. Должны ли мы остановиться или двигаться дальше? Ответа на этот вопрос философия не дает. Поэтому и я не знаю, как вести себя относительно космоса. Не навреди! - главная заповедь гуманиста. Но вдруг тезис "Не навреди!" и есть наша гибель. "Изменим жизнь к лучшему" - говорят практики. "Сохраним жизнь к лучшему" - щемит сердце у поэта. - Очень часто в ваших верлибрах (особенно книгах "Правда лица/Завещание пейзажа") встречаются слова - молчание, одиночество, бесконечность. В основном на смысле этих понятий строятся многие ваши тексты. Это что-то вроде понятий-символов или эти слова имеют особое значение и место в вашем творчестве? - Молчание для меня - это малоизученная часть речи, хотя и звучит понятно на всех языках. Рассказывают, что поэт, лучший русский поэт Велимир Хлебников, подолгу находясь в одной комнате с товарищами, мог не проронить ни слова. А затем с благодарностью сообщить "собеседнику", что они хорошо пообщались. Если у вас есть человек, с которым вам приятно говорить, - вы счастливы. Но если есть такой друг, с которым вы можете часами "душа в душу" молчать, - это высшее блаженство. Молчащему нужно одиночество, даже вдвоем. Для меня это желанное и постоянное состояние. В гуще людей, наверное, нет более одинокого человека, чем я. Я среди людей больше одинок, чем закрывшись от всех у себя дома. Только молчащий, одиноко мыслящий тростник может попытаться постигнуть бесконечность - самую большую загадку космоса, расщепляя ее на множество горизонтов. Иллюзорное творит лишь иллюзорное - мыслили раньше. Сегодня мы видим, как иллюзорное порождает реальное. - Отражаете ли вы в стихах свои философские взгляды? Если да, то как это получается: случайно или когда вы хотите сказать читателю что-то определенное? - Я бы не стал столь категорично упирать на особые философские взгляды. Я, как река во время разлива, подхватываю многое, но всегда помню, какие бы мысли и формы ни приобретали мои стихи, у них один исток - бесконечность, самый неизученный продукт космоса. В своих текстах я на чем-то определенном не настаиваю, потому что на самом деле беседую только с самим собой, объясняю только самому себе. И если у меня появляется читатель, то я не могу отказать ему в желании читать... - Значит, когда вы пишете, то не задумываетесь над тем, как поймет читатель ваше произведение? - Нет, не задумываюсь. Главное - отразить собственное видение, быть точным с самим собой. А как меня поймут, поймут ли вообще - это уже вторично. Хотя быть понятым - высшее наслаждение поэта. Но не поступаться же достоверностью мысли и образа ради признания публики. И тут спасает мысль Н. Гоголя об А. Пушкине, о том, чем больше поэт отражает чувства, известные пока только поэту, тем меньше вокруг него почитателей, и может случиться так, что поэт может остаться в полном одиночестве. Но и это для сочинителя, который стремится к одиночеству ("ты - царь - живи один"), положительный результат. Искать же признания у публики, воспитанной на текстах типа "Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек", - это сбиться с истинного пути, пожертвовать подлинностью призвания. Мне всегда была несимпатична мысль, что нужно нести искусство в массы. На самом деле массы в искусстве не нуждаются. Для них главный и единственный литературный жанр - лозунг, форма самовыражения - митинг, объединяющий только ЕДОмышленников. Искусство с таким человеческим материалом ничего общего не имеет. В искусстве доминирует личность, которая сама должна подниматься до уровня действующей высокой культуры. И другого пути нет. - Вы сказали - путь. У вас очень много верлибров, связанных с движением. Не только человека, а движением и действием вообще. Значит, и для вас мир пребывает в постоянном движении и изменении, развивается, живет и действует спонтанно без каких-либо причин? - Путь, то, что древние китайские мыслители называли ДАО, пожалуй, занимает центральное место во всех моих верлибрах, где активное молчание синтезируется с глаголом созерцательности. Точнее всего это отражено в таких строках: "Я вышел за пределы естества, где звездочка сладка, как леденец, где больше не нуждается в словах отпущенный за вечностью гонец..." или "Бессмертно все, что смысла не имеет. А что познало форму - разрушимо. Бессмыслица - вот двигатель прогресса, грядущему опора и подмога!" А то, что все действует спонтанно, без каких-либо причин, согласиться нельзя. Причина есть, только нам она пока неведома. И пусть на сегодняшний день это будет Бог! - И каково ваше отношение к Богу, к религии? - В церковь я не хожу и в общепринятом понимании в Бога не верю. Верить в Бога мне неинтересно, а вот мыслить с Богом, держа его в знаменателе как научный термин, мне кажется, вполне продуктивно. Ведь не исключено, что пока мы мыслим с Богом, и Бог мыслит с нами, - до тех пор мы и существуем. Давно замечено, что любая научная задача становится решаемой, если одним из неизвестных выступает Бог. Чем чаще об этом размышляю, тем больше укрепляюсь в мысли, что религия и наука тождественно родственны. Не случайно у современных мыслителей возникло предположение, что религия - это не эволюционный продукт спонтанного, стихийного мышления, а плод чьих-то научных изысканий, изложенных в виде веры, главный смысл которой - бессмертие. К бессмертию, кстати, стремится и современная наука. Поэтому церковь я рассматриваю как лабораторию неба, а науку - как математическое прозрение веры. Недаром сегодня Библия дотошными учеными расписана по сложившимся на сей час научным формулам, ставящим знак равенства между верой и наукой, воспринимающим Бога, как еще нерасшифрованную формулу. Современному человек еще рано оставаться без религии, без Бога, потому что еще сильна тварная часть человека. Человечество не должно оставаться беспризорным ("Бог умер", - слишком рано провозгласил Ницше). Если Господь исчезает, то его место кто-то должен занять более сильный - в результате тотальная вера в пришельцев захлестнула ХХ век. Такова природа человека: он хоть и провозглашен царем природы, но на самом деле кто-то должен быть и над ним. Пусть это будет лучше Бог,хотя бы Бог-внук, потому что он вмещает все наше незнание, которое множится со скоростью роста нашего знания. В результате чем больше мы знаем, тем масштабней Бог и его влияние на нас. Поэтому всегда будут верующие и никогда - знающие Бога.