«Поэзия – это отражение, в котором человек может поймать себя». Кто-то очень мудрый ... Поэт не живет в нашем мире, или вернее, живет время от времени. Настоящая его жизнь проходит в другом измерении. Он гость из другой реальности, нам не доступной. И пусть вас не смущает, что он ходит за покупками, варит борщ, общается с коллегами по работе… Он старается соответствовать. И это требует от него немалых усилий. Пусть не обманывает вас его сходство с другими, это — иллюзия. Поэты – апостолы параллельных миров. А зачем нужны они нашему миру? Поэзия – вершина бытия. Мы к ней вольно или невольно стремимся, а они уже там… .......................... Г.С. - Как-то мне довелось присутствовать при встрече двух поэтов. И на вопрос одного о том, как обстоят дела, другой ответил: «Нормально, по-прежнему стараюсь казаться таким же, как все». Я тогда подумала, что это шутка. Наверное, так оно и было, но они знали, о чем говорили, а я — нет. Татьяна, Вы ощущаете свою непохожесть на большинство других людей? Т.Л. - В общем-то, да. Во времена Серебряного века был культ этой непохожести. Коль поэт несколько ненормален, значит так и надо жить в повседневности. Я тоже задумывалась над этим. Каждый решает для себя — размахивать знаменем непохожести либо нет. Я еще в юности решила, что нельзя декларировать свое отличие от других как нечто драгоценное. Поэтому стараюсь соответствовать, насколько это возможно… Г.С. - Позвольте заглянуть в «святая святых» поэта. Фет писал о приближающихся стихах так: «Не знаю то, что буду петь, но песня зреет». Пушкин чувствовал «пробегающие волны», Блок говорил: «Я вижу», Маяковский – слышал гул, а как Вы предощущаете свои стихи? Т.Л. - При написании стихов я испытываю состояние, которое называю «движением по каналу» или по тоннелю. Оно сопровождается огромным подъемом и ощущением, что тебя «впустили». Происходит какой то сдвиг сознания, ты как бы перемещаешься в иное пространство … это состояние можно описать только в каких то условных терминах. Поэты называют его разными словами, говорят о тотальной захваченности чем-то, что тебя ведет, кружит… А дальше… И, будет стих, как жизнь, Выпрастываться из Коры и кожуры В отверстые миры — Из лон, из чрев, из недр, И мёд стиха и медь, — Продлив творенья миг Для царствия музЫк. Г.С. - Ну и как происходит возврат в наш мир? Т.Л. - В том случае, если задача выполнена, возврат происходит плавно. Ты дописываешь стихотворение с ощущением, что тебе что-то удалось. Если по каким-то причинам ты не можешь писать, а состояние длится, то возникают негативные моменты. Бывает, с ног валишься от усталости, но не дописала… заснуть невозможно. В голове муравейник, надо принимать валерьянку… А когда это случается утром и тебе нужно идти на работу, то происходит настоящая «ломка»… Вечер для меня лучшее время. Голова и душа лучше воспринимают и передают. Если бы я была свободным человеком, то писала бы и днем. Были времена, когда период «захваченности» почти не прерывался. Я писала и утром, и вечером, и ночью, и днем. Г.С. - Выходит, что стихи ниспосылаются свыше, а поэт только должен успеть записать их? Т.Л. - Это состояние приносит энергии, а воплощение происходит на вербальном уровне. Энергии воплощаются в слова, которые ты располагаешь в определенном порядке. Это уже твое. Интонация, какую задает тебе энергия, встречается с той, которая дремлет в тебе. И встречаясь, они преобразуются в словесные образы. Г.С. - А как же муки творчества? Т.Л. - Малая форма должна рождаться сразу. Конечно, бывает, что после убираешь какую- то строфу или меняешь строчку, но не часто. Г.С. - Таня, а нет боязни, что источник, из которого рождаются стихи, однажды иссякнет? Т.Л. - В юности у меня был такой страх. Сейчас он ушел. В последние годы у меня появился страх «ухода от жизни» в сторону творческого существования. Оно одновременно реально и виртуально. Когда очень много писала, то ощущала, что реальной жизни остается очень мало. Это беспокоило, хотелось удержать какой-то баланс. Я ведь живой человек и хочу прожить жизнь, а не только многое из этой жизни воплотить в стихах. Г.С. - Кого в поэзии Вы можете назвать своими учителями? Т.Л. - Рильке, Борхес, Мандельштам, Блок… но это не учителя, мне очень нравится их поэзия. Она захватывает меня так же, как канал. Я обожаю Блока. По взаимодействию с собственной душой и отображением мира души он мне ближе всех. Я, как мне кажется, пишу в русле, которое условно можно назвать руслом неоклассики. Это очень широкое поле, где работает символ. Это символическая поэзия, но не в том смысле, в каком символизм понимали на заре ХХ века. Это попытка схватить какие то невыразимые вещи. И сделать это можно только при помощи символа, потому, что символ не исчерпывается до конца, он многослоен. Г.С. - Неужели нет среди поэтов никого, кто бы кардинально повлиял на Вас? Т.Л. - Есть в поэзии человек, которая воздействовал на меня не только как поэт. Иосиф Бродский повлиял на становление моей личности. Это гораздо более глубокое влияние. Он отличался чудесным восприятием жизни при трагическом мироощущении и достаточно гармоничным его разрешением в стихах. Для меня он образец того, как нужно взаимодействовать поэту с жизнью как таковой, и в стихах, и в жизни. Г.С. - Как всякий творческий человек Вы, наверное, не избежали кризисов? Т.Л. - У меня в поэтической жизни было два кризиса. Из одного из них мне помог выйти Иосиф Бродский. Это был конец 80-х -- я подошла к периоду, когда обострились поиски смысла жизни… У меня было ощущение, что я исчерпалась как поэт. В то время Бродский стал нобелевским лауреатом, и его, слава богу, напечатали у нас. Он расширил мое личностное и поэтическое поле. После этого я стала писать по-другому. Я думаю, Иосиф Александрович – последний гений русской поэзии. Г.С. - В каком периоде вы находитесь сейчас? Т.Л. - Мне кажется, как поэт я движусь по восходящей линии, если позволено будет так о себе сказать. Это связано с тем, что в моей жизни произошли важные события. Попробую сформулировать. Однажды я остро почувствовала, что мне надо многое пересмотреть и изменить. И этот пересмотр был мучительным. У меня поменялась семья, работа, окружение. Сейчас я «обросла» новыми людьми. Это был трудный период. Мне тогда помогли работы Карла Густава Юнга, его рассуждения о том, что должен человек делать со своей душой. Там нет конкретных советов, но если человек вчитывается, то это – путь к Звезде. Он может ползти, лететь, падать, но Звезда указана. Г.С. - Вы ощущаете себя счастливым человеком? Т.Л. - Я не была обделена счастливыми моментами, теми, которые Сартр называл «совершенными мгновениями». И, я уверена, что они еще будут. Бог щедр ко мне. Счастье, на мой взгляд, это прежде всего предощущение счастья, и важно не потерять его. Как писал М.Ю.Лермонтов: «Жалок, кто находит счастье, чувство счастья потеряв…» Г.С. - А самый яркий момент в своей жизни можете вспомнить? Т.Л. - Когда я родила дочь, то ощутила счастье, которое не с чем сравнить. В первые часы я испытала озарение — увидела свою жизнь на много лет вперед, но не обычным зрением, а душой. Г.С. - Знаю, что Ваш первый муж Иосиф Курлат тоже был поэтом, а дочь унаследовала от родителей литературный дар? Т.Л. - Она пишет прозу и стихи. Но наиболее ярко Наташины способности проявились в ее студенческих литературоведческих работах. Г.С. - Ваш нынешний муж понимает всю сложность вашей натуры? Т.Л. - И понимает, и принимает. Павел человек творческий, это существенно облегчает нашу жизнь. Между нами существует понимание без слов, без объяснений. Г.С. - Вы стремитесь к известности? Т.Л. - Нет, тут у меня «пониженное либидо». Но вот держать в руках сборники своих стихов очень хотелось бы. Книга позволяет увидеть этапы духовного роста, а это необходимо, чтобы двигаться дальше. Г.С. - Вы легкий человек в быту? Т.Л. - Нет, я следую за «извивами умственных зараз». Домашние терпят, хотя для них это тяжело. Можно, конечно, оправдаться эгоизмом пишущего человека, но мне бы не хотелось этого делать. Г.С. - Творческие люди нередко страдают от депрессивных состояний, у Вас они бывают? Т.Л. - Да, такое бывает. Это очень угнетает… никогда не знаешь, сколько продлится депрессия и нужно прилагать серьезные усилия, чтобы соответствовать первой реальности… где-то это удается, где-то нет. Г.С. - Вы часто увлекаетесь людьми? Т.Л. - Часто, особенно если это «говорящие» люди и возникла «волна». Я сразу «клюю» на человека, который мне интересен… Я не просто с ним беседую, я пытаюсь вытащить его на общение «при повышенной температуре». Человек должен раскрыться. Я и сама готова это сделать. Уайльд говорил: «Раскрыться — это подать о себе весть». К чему сводится жизнь? К двум вещам — подать весть самому себе (это что-то вроде индивидуации) и подать весть другому. Когда общаешься с человеком «на волне», он подает весть тебе, ты — ему. Это дает ощущение радостного подъема. Вы попадаете куда-то… И вместе создаете новую эмоциональную вселенную. Здесь работает эффект синэргии. С одним человеком это исчерпывается одним разом, с другим — несколькими, с кем-то — возникает периодически, с кем-то — всегда. У меня есть такие строки: Мы будем жить с тобою на холме, Кузнечик будет стрекотать в подушку. Мы будем жить с тобою на волне — Волне холма и на волне воздушной. Г.С. - Вот вы говорили про взаимоотношения поэтов с миром, а каковы они у вас? Т.Л. - Я мир воспринимаю через любовь. Это моя основная призма. Это не только взаимоотношение с любимым человеком, но вообще с людьми. Если есть круги ада, то есть и круги любви. Кто-то находиться в самой середине, в сердечке, кто-то по краям… Говорят, в индийском языке нет понятия дружба, только – любовь. Действительно, нас с миром связывают любовные отношения разного порядка. Все в моей жизни связано с поэзией и любовью. Для меня это – одно целое. Вне любви меня нет. Когда я не люблю, я не ощущаю, что живу, и не пишу стихов. Хотя это не означает, что я пишу только о любви. Сколько еще в глубинах Чувств вертикальных шестых? — Причисленность к лику любимых Важнее, чем к лику святых. Галина Синаревская для «Северодонецких вестей» 2003 г.