ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОЯ - Читал тут новый роман Петра Иваныча, - начал Гофман, - совершеннейшая писанина! Сюжет обыденный: молодая девушка без средств и приданного, разумеется, вся пропахшая остатками дорогих маменькиных духов, обремененная добродетельным воспитанием и кротким нравом, да еще и хорошенькая собой, влюбляется в совершенно отставного генерала, эдакого брошенного всем миром старикана, который только и делает, что пьет и философствует! Впрочем, как и мы с вами, - Гофман поглядел на меня и улыбнулся, затем продолжил, - далее следует женитьба. Торжество, на которое по сути никто и не явился, потому как и не был никто приглашен. В общем, семейная идиллия - он старый, болтливый выпивоха, она теперь уже обеспеченная и скучающая молодая дама. Разумеется, дальше все только ухудшается. Появляется некий юный хлыщ, кажется какой-то дальний родственник генерала, который мгновенно нараспашку влюбляется в нашу молодую особу и, по законам тысячелетней трагедии, она отвечает ему неминуемой взаимностью. Объяснение, терзание, надрыв! бултых и...постельные сцены, свечи, романтика, солома в нижнем белье, прости Господи, и вечное русское похмельное раскаяние! Она в слезах, он пьян, как сапожник. И тут, в лучших традициях русского романа, генерал обо всем узнает. То ли шепнул кто в его пьяное ухо, то ли сам как додумался, но в общем вызывает хлыща на дуэль. Жена в ноги, мол, не губи он так молод и совершенно не военный человек - пистолета не держал в руках, смилуйся! Генерал неумолим! Угрюм, уверен в себе и, главное, не пьет! - Гофман взял со стола рюмку и залпом осушив ее, поморщившись продолжил, - ну а далее, классика! Генерал убивает хлыща! Жена запирается у себя в комнатах, не ест, льет слезы и проклинает свою сытую и безбедную судьбу, ну и, разумеется, старика-генерала! А тот вдруг осознает себя мерзким и ревнивым старцем, понимает, что натурально убил хлыща и...кончает жизнь самоубийством! Финал, надо сказать, открытый. Ничего не ясно, ничего не понятно! Только вдова ходит на могилы и льет слезы! И самое интересное, что она беременна и не знает от кого! Вот он вечный бабский сюрприз! Таков сюжет! Гофман замолчал, наполнил свою рюмку и добавил: - Люблю на ночь коньячку выпить! Как-то успокаивает! Даже иной раз совесть обмануть удается - сплю как младенец! - Бог мой, и это всё? - воскликнула Вероника Аркадьевна, округлив свои миндалевиные глаза. - Помилуйте, я имела удовольствие беседовать с Петром Ивановичем, и нахожу, что это совершенно не в его стиле - оставить даму в столь двусмысленной ситуации! Не томите же, милостивый государь, я просто сгораю от любопытства! - Однако, мадам, Вы догадливы - слегка улыбнулся Гофман, - разумеется, сия история имела продолжение. Несчастная вдова, безуспешно гадая, кто из усопших оставил ее в интересном положении, в одно из посещений дорогих ее сердцу могил, увидела на кладбище совершенно душераздирающую сцену. Юноша, прекрасный, как белый день, лишился чувств, обнимая в рыданиях могильный камень. Дамочка наша, будучи особой чувствительной, не смогла пройти мимо, не оказав посильную помощь... кроме того, как я уже сказал, юноша был весьма хорош собой. Далее, вероятно, мадам, вы в силах предугадать развитие сюжета. Свежеиспеченная вдова прониклась живейшим участием к молодому человеку, недавно потерявшему возлюбленную.... участие вскоре переросло в нежную дружбу, а далее - в неминуемо пылкую страсть. - О, кажется, я могу предсказать финал! - персиковые щечки Вероники Аркадьевны запылали игривым румянцем - Две молодые, исстрадавшиеся души обрели друг друга! - Не спешите с выводами, сударыня - лицо Гофмана было столь непроницаемо, что Сфинкс, вероятно, удавился бы от зависти. - Увы, юноша так и не смог забыть свою безвременно усопшую невесту. Дамочка, неистово влюбленная, не в силах смириться с превратностями судьбы, вскоре убивает себя а заодно и нерожденного младенца, так, кстати, и не разгадав тайну его зачатия...А юноша, отплакав уже двух женщин, оставивших его в цвете лет, через год чрезвычайно удачно женился, впрочим, как поговаривают, время от времени он все же навещал могилу несчастной! Такова жизнь, дамы и господа! ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МОЯ - Надо сказать, что женился он весьма и весьма выгодно! - задрав указательный палец в потолок и вытаращив для эффекта глаза, объявил вдруг капитан Килькин, - там такое приданное, что...- протянул он многозначительно. - Верно, - с каким-то негодованием в голосе проговорил Гофман, - там полный, так сказать, пансион. Дама, конечно, не первой свежести, но уж такая родовитая, что, безусловно, осчастливила молодого человека. - То есть страшна бродяга, - констатировала Матильда Арнольдовна, неожиданно вмешавшись в разговор своим прокуренным меццо-сопрано, - знавала я таких: сама из себя кухарка, а форсу, как у породистой княжны. Да никуда не денешься - порода нынче все еще в цене! Да и миллионы никто не отменял! Гофман поглядел на нее с учтивой брезгливостью. - Да что же вы? - снова зарумянилась Вероника Аркадьевна, - дама все же, а вы бесстыдства говорите... - Да, что тут говорить - дело ясное - всей своей неприглядностью в юного сокола окунулась. Моя подруга в прошлом году овдовела и с тех пор все никак не угомонится на тему близости с каким-то миловидным поручиком. Стыд, конечно, неимоверный, но кто ж при ее-то состоянии станет осуждать ее поступки? Гофман снова залпом выпил коньяку, а Килькин поморщился, наблюдая за ним и оттого не стал пить. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. НЕ МОЯ - Впрочем, и это еще не все - продолжил Гофман, и розовые щечки Вероники Аркадьевны приобрели уже несколько свекольный оттенок - Сей молодой человек, как я уже сказал, весьма осчастливленный, вынужден был соответствовать запросам своей новоявленной супруги....немалым, надо сказать запросам... - Гофман многозначительно кашлянул, отчего покраснел отчего-то и капитан Килькин. - В общем, через год счастливого супружества юный муж скоропостижно скончался от избытка счастия.... бывает и такое, дамы и господа! ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МОЯ - Загоняла юное дарование, - хрипло усмехнулась Матильда Арнольдовна, - загоняла, не иначе! Хлипковат оказался...не вынес тяжести миллионов! - Что вы, право, - попыталась возмутиться Вероника Аркадьевна, но запнулась. Килькин, как настоящий военный, внезапно, почувствовал непреодолимую тягу сказать что-то значительное, но вместо этого протянул какой-то нечленораздельный звук, после чего покраснел и как-то совсем скис. Гофман оглядел его в ног до головы, причмокнул губами и продолжил: - Ну да и тут история не иссякла. Ненасытная вдова снова кинулась искать себе мужа, еле-еле провдовствовав с месяцок для порядка. И понеслись кутежи. Бал за балом - у нее бывал весь свет! Говорят, даже князь Бабский, который разменял уже девятый десяток и тот явился подпираемый своим племянником под локоть. Племянник, надо добавить, все ждет не дождется, пока князь однажды не отдаст свою душу куда положено и не озолотит его. Уж, говорят, кутнет он так, что и в летописях не писано. Сам-то князь тоже был падок до кутежу! Так падок, что чуть было весь не протратился, да вовремя слег с какой-то нервной болезнью, от которой говорят у него неблаговидно подергивается левый глаз, отчего дамы стараются теперь не глядеть в его сторону, потому как вроде бы от одного виду сразу же пропадает всякий аппетит. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. НЕ МОЯ В дальнем углу внезапно очнулась от векового сна почтенных лет Софья Порфирьевна - Да неужто? Знавала я князя Бабского… Ах, как хорош был, отменно хорош! Матильда Арнольдовна заинтересованно поправила брошь на мощном бюсте: - Однако признайтесь, сударыня…. Дело-то прошлое….Небось доводилось вам знавать почтеннейшего князя с той стороны, кою он уж показывать не решается? Капитан Килькин издал ржание породистого жеребца, которое, впрочем, неумело попытался замаскировать под приступ бронхиальной астмы. Отчаянно набеленные щеки Софьи Порфирьевны приобрели несколько даже синеватый оттенок. - Да как у Вас, милочка, язык-то повернулся! Я своему покойному Ивану Ильичу и в мыслях изменить не смела! А уж с фатом этим, князем-то…. - Отчего ж это он фат? – нисколько не смутившись, изогнула угольную бровь Матильда Арнольдовна - Да оттого! – Софья Порфирьевна уж вовсе расколыхалась внушительными телесами- Разумеется, он фат! Видели бы Вы его белье – черное, шелковое, разве только не кружевное! В комнате повисла тишина, густая, как яблочное повидло, нарушаемое лишь смущенным похрюкиванием капитана Килькина… ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. МОЯ - Черт знает что! - как-то пробубнил Гофман и снова махнул рюмашку. Матильда Арнольдовна, которая всегда отличалась тем, что не удостаивала никого своим взглядом, тут неожиданно даже для самой себя, оглядела Софью (СЕМЕНОВНУ!!!), усмехнулась каким-то неповторимым смешком и расплылась в несколько неприличной для ее стоматологического состояния улыбке. Килькин бегал глазами по лицам присутствующих и все ждал, пока кто-то разрядит атмосферу, но так как все выдержанно молчали, а сам он не знал, чего бы такого сказать, то он снова вытаращил глаза и откашлялся, кажется, вперемешку с офицерской послеобеденной отрыжкой, отчего в комнате временно повис какой-то любопытный кавалерийский аромат. Вероника Аркадьевна встала и подошла к окну. Она всегда избегала неблагозвучных объяснений и потому и теперь решилась перевести тему, благо и дождь заморосил за окном. - Экая нынче непогода, - проговорила она, и все тут же поворотились к окну, а Гофман под шумок снова наполнил свою рюмку и уже было приготовился осушить ее, но тут, неожиданно, ожила Софья Семеновна. ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. НЕ МОЯ - Негоже, матушка! – Матильда Арнольдовна, приняв сие изречение на свой счет, моментально извернулась и уперла было руки в бока с изяществом королевы торговых рядов, но осуждающий взгляд некогда голубых глаз почтеннейшей матроны был устремлен на Веронику Аркадьевну, которая все еще пыталась развить синоптическую тему. - Негоже к почтенному обществу эдак кормой поворачиваться! – негодующая Софья Семеновна раздувалась, как хомяк после горохового супа. Услыхав слово «корма», Килькин случайно снова разрядил атмосферу жизнерадостным гоготом, не пытаясь более замаскировать сей звук кашлем, а Гофман, вместо рюмки, нечаянно осушил графинчик с водкой ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. МОЯ Надо сказать несколько слов о наших героях и прежде всего о колоритнейшей из них, а именно о Матильде Арнольдовне. В юности Матильда Арнольдовна была хороша собой, но с годами, как это нередко бывает - все куда-то подевалось и от былой роскоши остался огромный бюст, который впрочем приносил своей хозяйке куда больше неприятностей, нежели удовольствий, которые, будет не лишним заметить, также случались с поразительной для ее густых лет частотой. Бюст же ее был столько велик, что танцевать с ней некоторые даже вальсы было совершенно невозможно и потому на балах она в такие моменты обычно курила с нескрываемым скепсисом наблюдая за безгрудыми кокотками, которые кружили по залу блистая румянцем и взглядами полными надежды на замужество. Один капитан Килькин отваживался приглашать Матильду Арнольдовну на вальс, да и то, потому что не замечал ее величавого бюста из-за природной скудности своей грудной клетки, обремененной всякими заболеваниями, от которых человек всегда как-то гаденько покхекивает. Однако, Матильда Арнольдовна не всегда доставляла ему удовольствия танцевать с собой, потому как Килькин имел привычку, всякий раз в момент наиболее сложного па наступать ей на ногу, да так, что несчастная Матильда Арнольдовна только успевала выкрикнуть какое-то уличное ругательство, к счастью заглушаемое стараниями неутомимого оркестра. Матильда Арнольдовна побывала даже замужем, и была настолько любима мужем, что тот однажды, желая угодить обожаемой жене, принял крайне престранную смерть, свалившись в пылу исполнения очередного каприза Матильды Арнольдовны с моста, где его и нашли спустя неделю, благодаря торчащему из воды резиновому сапогу. С тех пор Матильда Арнольдовна жила, довольно, уединенно, давая впрочем изредка грандиозные балы куда съезжался закусить и выпить весь свет.