ДРУЖОК Был у меня дружок школьный. Хороший дружок! Сошлись мы с ним ещё в пятом классе. До этого мы жили и учились в разных местах, а после Великой Победы судьба свела нас в захудалом сибирском степном городке, и подружила на всю жизнь. Несмотря на то, что после окончания школы судьба развела нас, дружеские чувства нас не оставили. Мы не переписывались, но наши родители тоже подружились, и при встрече друг другу поверяли всё, что нам преподносили наши судьбы. Встречаться в родных пенатах нам как-то не приходилось: мы посещали стариков своих в разные времена. Но я знал, что мой Васька женился, имел дочку и сына, и он знал, что у меня двое сыновей. Наши отпрыски каким-то чудом встретились и подружились, благо, старики наши жили не далеко друг от друга, а нам свидеться удалось только через добрый десяток лет. Вместе почти три недели, и мы почти не расставались: навёрстывали то, что упустили. Отпуска наши попали на наше любимое время: сентябрь. В это время обычно в степях Кулундинских стоит, именно «золотая» осень. Степь уже лишена летней красы: травы пожухли, но зато она одарена красотой осенней - чистое небо, по-летнему жаркое солнце над головой, хлебные поля с уборочной техникой и головокружительными ароматами созревших хлебов, заваленные арбузами и дынями баштаны-бахчи, тучи птичьи, жирующие на скошенных и нескошенных полях. Весь наш отпуск мы провели, рыбача и охотничая, почти не появляясь дома. У Васькиного соседа мы, как бы взяли в аренду, мотоцикл с коляской, и шлялись по степи, где хотели. Посетили все наши заветные места: заветные места детства: покидали спиннинги на реках и озёрах, постреляли гусей из засады на местах кормления, а уток на плёсах даже стыдно было стрелять – сидишь в камышах и палишь в них , и в лёт, и садящихся на воду, прилетевших с кормёжки. Мы не злоупотребляли: брали только то, что могли съесть, а с выпивкой было посложнее: в уборочную страду на деревне водку не продавали. Мы с Васькой были в курсе и посему имели запас. Зная, что возимый с собою недельный запас, имеет обыкновение исчезать в первый же день, мы собою брали минимум, припрятав основное дома у Васьки, на отцовском сеновале. Ночи, уже длинные и прохладные мы коротали у костра, докладывая друг другу свои радости и печали, которым мы подвергались после расставания. Я со своей благоверной доживал последние дни совместно, а Васька уже два года холостяковал: подошёл пресловутый семилетний пероиод семейной жизни, который, по словам учёной хитрмудрой братии, самый опасный для семейного сосуществоаания. Не знаю, так ли это, но знаю, что в этом что-то есть. Васька женился позже меня, хоть был на два года меня старше. Война ему, в отличие от меня, вовремя пойти в школу помешала. А я, наоборот – пошёл в школу, когда мне не было и семи лет, и потому Васька считался в нашем тандеме более опытным, и более жизньзнающим. О семейной жизни мы говорить долго избегали, а потом прорвало и мы крепко выплакались в манишку друг другу о невезучей нашей семейной жизни. Со своей возлюбленной Василий познакомился ещё на первом курсе военного училища. А потом полюбились крепко-крепко! А потом она уехала с ним к месту его службы, в Сибирское захолустье. Василий рассказывал, что они ни минуты не могли друг без друга: после службы он спешил домой. Она не работала: там негде работать, но у неё была масса семейных забот, особенно после рождения дочки. Сослуживцы над ним посмеивались: «У твоей Любки кованный каблук, из-под которого трудно выбраться!» А ему поначалу этого и не хотелось. Пока детей не было, Васька таскал её за собой – и на охоту, и на рыбалку. А после появления дочери он оставлял её одну. А она плакала и ругалась, а он на это злился. Да и друзья поджужживали: мол, беги скорей домой! И здесь, (а, может и не здесь?) пошла трещинка по семейной жизни. Но пока всё обходилось: неприязни не проявляли ни он, ни она. Потом они уехали в большой город: Василия направили в военную Академию, появился ещё один ребёнок – сын. Любка, вроде, как-то присмирела: двое детей, это не шутка, и они решили пригласить тёщу, чтобы помогала растить детей. Тёща, по Васькиным словам, очень хороший человек - она взвалила на себя семейные заботы, а Любка решила устроиться на работу. Ну, устроилась, и устроилась! Но они уже были сами по себе: Ваське в Академии, в общем-то жировать некогда, а Любка почувствовала вкус свободы. А возраст-то «бальзаковский», самый тот, полный страстей, ну, и… Стала Любка дома мало бывать, то там, то тут, у неё дела неотложные, а потом и подруга появилась, у которой можно переночевать. И кончилось тем, что тёща сказала Ваське, что что-то делать надо. Он и сам чувствовал, что что-то делать надо, но не знал что. Он чувствовал, что у Любки равнодушие к нему, переходит в ненависть, хотя поводов к этому он никаких не давал. У него никого не было на стороне, он считал, что его задача – вырастить детей, которых он любил. После того, как тёща сказала, что Любка втайне сделала аборт, она ему опротивела: он её телом стал брезговать, и они стали спать отдельно. Надо было рвать, рвать по живому, а живое – это дети, а жить в такой обстановке было невозможно, и закончив Академию, к месту службы он уехал один, так и не решив, как ему дальше быть. И уже третий год он живёт один. Остаток семьи тёща увезла к себе домой, благо дом она свой сохранила. Изредка пописывает Ваське, как растут дети, а про дочку помалкивает: видно, ничего хорошего ей про неё сказать нечего. Он туда не показывается: не хочет бередить детей души, а видеть свою «благоверную» без брезгливости не может. А чем я ему могу помочь? Я сам точно в таком же положении! Не знаю что да как, но дружок мой в конце концов спился и погиб. Я себе этого сделать не позволил: велика честь блядям!