А Сашке – десять. В веснушках – нос, И бантики – в тон глазам. И лучший день жизни – подарен пёс! И не забалуешь, - ведь имя всерьёз Присвоено псу – Гроза! Семнадцать Саше. – Сама весна. Сменила банты на ленты, Видно, на них с обожаньем (как знать?) Из институтского даже окна Заглядываются студенты! Двадцать. И Александра – жена. Пакует вещи – маршрут их долог. Судьба – с путешествий семью начинать. Муж у Саши – геолог. К отлёту готова любовь детворы: Намордник. Пристойна. Шикарна. Под крыльями плавно – полей ковры. И вот – могучий рёв Ангары, Раскатистый, будто звериный рык, И дивная ширь Байкала! Муж – в экспедицию, вглубь, в пещеры, Куда еще не ступала нога. Дома ждут, обожая и веря, Зверь с сердцем самого доброго зверя И хранительница очага. Утро поёт. Крылья пробует лето, Байкальские маки в полях горят, Господи! – Создана для поэтов Волшебная эта земля! Ночь разрывается от трезвона, Грозящего гиблой вестью. Трубку не хочет брать телефонную Рука ни за что на свете. Снимает. - А там говорят про пласт, Коварный и ненадежный. Обвал. Но слышит она сейчас Всего три слова. – В висках стучат: Выжить. Еще. Возможно. И они начинают ждать. Ждут его вдвоем. Как еще никого никогда, неистово и отчаянно. И можно железа сто тысяч тонн Расплавить играючи от и до Горечью их молчания. День. Полтора. Так умеют ждать лишь женщины и собаки, -Безмолвно сердца обнажив, Веру стиснув в кулак до крови, Внутри мёртвой хваткой безумия сжав атаку, Снаружи этот ад отразив лишь тонким изломом над бровью. Ждут, как ушедшего на войну, Ждут под проклятый грохот минут. Странно… -Отчего же еще не вспять Спокойно Земля вращается!? Живыми приходят лишь потому, Что вот так их умеют ждать. Только так их принято ждать. Звонок. И он возвращается.