– Двести тринадцать, – небесное создание, восседающее в конце раздачи, томно улыбалось. Долженков метнулся взглядом по окошечку кассового аппарата, где ясно виднелось: «123. 00», порылся в карманах и начал стремительно краснеть. – Девушка, у меня только двести рублей, – прошептал он. – Что же вы без денег-то ходите? – в глазах кассирши вспыхнуло голубое презрение. Оглянувшись на соседей, Долженков потоптался на месте и вдруг возмутился: – Полтора года обедаю здесь. Я уже привык, что вы берете рублей на тридцать-сорок больше. А сегодня – девяносто… Ему было ужасно неловко перед согражданами за задержку, мучительно стыдно за вынужденную мелочность. Но неожиданно его поддержали. – Девяносто рублей это, пожалуй, слишком, – донеслось из очереди. – Почти сотня, да что она о себе возомнила? – И без всякого предупреждения… – Кровопийцы! – ни с того ни с сего вскричала бабка в платочке. – Тише, бабушка, тише, – покосился на нее солидный мужчина при костюме. – Не о том вы. – Как это не о том? Эта чертова кукла регулярно, – бабка особо выделила слово, – регулярно обсчитывает меня на червонец. – С вас, бабушка, и лишний целковый грех брать, – тонкая улыбка скользнула по губам солидного. – Вестимо, грех, – не поняла бабка иронии. – Креста на них нету! – Бросьте вы свои крикливые обобщения, – поморщился солидный и отодвинулся. Помолчали и, наконец-то, дождались разумного требования: – Директора, позовите директора! Пришел директор, очень интеллигентного вида, кстати. Внимательно всех выслушал и безоговорочно стал на сторону посетителей. – Ты, Анюткина, действительно забываешься, не зав. производством пока еще. Гоголя как-нибудь на досуге почитай. За Гоголя кассирша, естественно, обиделась, но с сутью однако согласилась. Вежливо извинилась перед Долженковым и пообещала следующую неделю – всю неделю – брать с него точно по прейскуранту. В кафе восстановился привычный порядок.