Буквально метров через сто дорожка сделала изгиб и вывела меня к шлагбауму, от которого ко мне навстречу шел улыбающийся человек. - Граф Эйленбург, херцлих вилькомэн. - Я? – я задал обычный русский глупый вопрос, желая уточнить у него: я ли граф? Это я сделал от неожиданности и с перепугу. Но этот оказался еще дурнее, чем я, так как он мой вопрос принял за немецкое утверждение “я“, то есть “да“. После этого этот мужик начал что-то быстро тараторить по-немецки. - Брат, - сказал я, поднимая вверх ладонь.- я у тебя в гостях. Я уважаю русское гостеприимство, поэтому будем говорить только по-русски. Я надеюсь, что возражений не будет. - О, граф,- продолжил он по-русски,- мне говорили, что вы не разговариваете по-русски. - Я всегда тщательно готовлюсь к тому, что должен выполнить. - Чувствуется германская тщательность и пунктуальность, как я уже говорил. Нам сообщили по рации, что вы вышли и должны быть у нас не позднее, чем через четырнадцать минут. Я вышел встречать ровно через тринадцать минут и вот вижу вас. Люблю пунктуальных людей. - Вы это уже говорили. - Извините, прошу за мной. Подошли к дверям, ведущим в сооружение типа подземного овощехранилища. У входа стоял столик. На столике – чемоданчик. Мой сопровождающий открыл чемодан и извлек из него два белых кожаных фартука, два молотка, два мастерка каменщика, два циркуля, две пары кожаных перчаток и две муаровых перевязи с одинаковыми эмблемами. - Брат,- сказал он, вручая мне половину этого барахла, - меня, как равного тебе по нашей третьей степени масонства, послали встретить и оказали честь сопровождать тебя. Если ты не против, конечно. - А с чего я должен быть против, брат. Напротив, я очень рад. И это для меня тоже честь. - Мой друг и брат Рено из нашей парижской ложи рассказывал мне, что вы, несмотря на свой высокий пост в стране, очень коммуникабельный и простой. - Простой? – решил я немного вжиться в роль.- А-а, ферштан. Ферштан. Понял. Все – таки россияне должны знать помимо русского и русского матерного еще хоть один язык. Хоть плохонько, но знать. Незнакомец трижды ударил молотком в дверь. Привратник, как я понимаю – тоже брат, молча отворил ее, и мы вошли в темное помещение. Как я понял – местный храм или что-то вроде этого. Хорошо хоть, что это не кук-клук-клановцы, а простые масоны, хотя это, наверное, хуже для России, так как эти явно стремятся опять развалить встающую на ноги Русь. Ну, ничего. Еще не вечер. Помещение было затянуто темной тканью. Освещение – свисавший с потолка “лампадный треугольник“, в котором три тонкие свечи давали довольно интересную игру света и тьмы. В одном углу – черный стол и два черных стула. На столе – берцовые человеческие кости и желтый череп с блестевшими, точно нарочно начищенными, белыми зубами. Из глазниц черепа выбивалось синеватое пламя. Тут же раскрытая Библия и песочные часы. В противоположном углу – скелет человека с надписью над ним: “Ты сам таков будешь“. В двух других углах возвышались на подставках по гробу. В одном из них – искусно подделанный мертвец с признаками тления, другой гроб зиял пустотой. Оглядываясь, я чуть не прозевал, как он начал делать какие-то движения. Вроде бы успел повторить. Может, даже правильно. По крайней мере, он ничего не сказал. В темной ткани нашли следующую дверь, и он вновь трижды в нее ударил молотком. Из-за двери спросили: - Для чего вы пришли сюда? Чего вы хотите от нас? - Премудрости, добродетели, просвещения. – Ответил мой сопровождающий. Хорошо хоть в его подобострастную голову не пришла мысль предложить отвечать мне. Пришлось бы его убить. За дверью трижды стукнул молоток, створки отворились, мы вошли в просторный зал. Стены были затянуты голубыми тканями, украшенные золотыми символическими изображениями. Золотые шнуры, держащие ткань, были связаны большим узлом посреди стены. Я, готовясь к бою и последующей эвакуации, старался все время ориентироваться, как по сторонам горизонта, так и по выходным дверям. Эта стена, по-моему, была восточная. Здесь же на возвышении из трех ступенек стоял… Нет, лучше скажу – располагался престол с жертвенником, а за ним – кресло. Престол был далековато от меня, но на нем хорошо выделялось лазоревое шелковое покрывало с густой золотой бахромой. Балдахин, осеняющий престол, и кресло, также голубого шелка, был испещрен золотыми звездами, среди которых в сиянии ярких золотых лучей сверкал треугольник. Внутри него золотом было вышито имя. На престоле – раскрытая Библия. На ней – обнаженный меч, золоченый циркуль и наугольник. На деревянных стульях и креслах, крашенных белым лаком и обитых лазоревым бархатом, а некоторые и атласом, сидело семь человек. Пять стульев пустовало. Возле каждого стула стоял небольшой треугольной формы голубой столик. Вот, пожалуй, и весь интерьер этой берлоги. Сидящие? Обычные мужики в дорогих костюмах с довольными, вернее, самодовольными мордами. Уверенные, что им подвластно все. Поживем – увидим. Вошел еще один одетый в голубой фрак и голубую шляпу с золотым солнцем и белым пером. Он поднял молоток и трижды стукнул им о престол. - Брат Первый надзиратель, который час? - Самый полдень! - Какой полдень, - хотел я прошептать своему гиду, но потом подумал: какая мне, собственно, разница и промолчал. Вокруг начали что-то шептать. Я понял – молились. Я тоже шепотом прочел “Отче наш“. Поддержка Бога будет не лишней. Потом начали петь. Недавно в церкви я слышал песню “Коль славен“, по-моему, это был тот же мотив. Отец любви, миров строитель, Услышь смиренный глас рабов, Будь наш наставник, оживитель, Будь нам помощник и покров! Пронзи нас истиной Святою, Да дышим и живем с Тобой! - Милостивые государи и любезные братья, - начал мужик в шляпе после окончания пения.- Бог, смерть, любовь, братство и истина! - Во истину братство и истина!- ответили ему хором присутствующие. Я не успел. - Любезные братья, - продолжил он,- сегодня, несмотря на печаль утраты одного из братьев, погибшего недавно в нашем рабочем филиале, у нас полдень редкой радости и приближения к свету истины. Наш милый брат,- при этом он встал и как-то особо указал на меня, - совершил по благословению Берлинской ложи вояж и прибыл, чтобы, во-первых, представить нам чуть раньше прибывшего своего близкого друга и брата по Берлинской ложе Генриха фон Штраус. Во-вторых, наш брат доведет до нас информацию, которую мы так долго и радостно ждали. - Слава мастеру! – нестройно произнесли присутствующие и застучали молотками. - Мы нижайше просим почтенного мастера сделать нам сегодня обозрение работы братьев наших в латинских и германских странах, донести до нас их рвение в постижении света и доблесть в движении к цели. Любезный брат, взываю ввести нас в истину! – и он бухнул своим молотком о жертвенник. Благодаря этому никто не услышал, как бубухнулось в пятки мое сердце. Сейчас на этом жертвеннике окажусь я, но уже в виде жертвы, а потом пустующий гроб окажется занятым моим телом. - Достопочтенные “каменщики“ и “кровельщики“, поприветствуйте дорого брата. Все вновь стали стучать молотками. Что делать?!. “Винторез“ под балахоном. Оружие выпадет – хана, но и одной рукой балахон не снять. На полусогнутых ногах вышел к престолу. Застучали еще сильнее. - Помогите снять. Хочу без него. – Обратился я к местному шефу. Он улыбнулся. Схватив покрепче оружие, я наклонился. Пошло, пошло. Отлично. Оторопело – удивленное лицо передо мною. - Но вы не … - Да, я не.- уже весело и спокойно ответил я. – Я банкую и пришел сюда дать вам всем по морде. - Как это?- спросил он. - Вот так! – ответил я и резким коротким размахом ударил его автоматом в висок. - Измена!- закричали, вскакивая, таежные масоны и масоны – миссионеры из Германии. Восемь пуль – восемь трупов. Убей вождя и банда разбежится. Но, если они свяжутся по рации с кем-то, их успокоят, пообещают денег, и они останутся. В. И. Ленин учил захватывать вначале мосты и телеграфы. Так я и поступлю. Тем более на шум никто не бежит, то есть не услышали. Переодеться не во что. Вернее, есть, но не буду: вся одежда на трупах не товарного вида. Скажем так. А что мне терять? Я немец. Вышел. Невдалеке стоит автоматчик – патрульный. - Эй, зольдатен, где есть телефункен? Ферштан? Нихт ферштеен? - Нихт, нихт.- оторопело ответил он. - Рация. Радио. Попов. Ферштан? Связь. - О, гут, гут. – обрадовался он и начал показывать куда идти. Где рация, я, может, и найду. Но, если дверь на замке? Пароль я не знаю. Их имен тоже. Нужен помощник. Причем, добровольный. - Зер гут, комерат. Ком, ком. Показать. Бите. Как же легко одурачить нашего брата. Нет, не масона, а мужика – лопуха. Так и стелется, зараза, перед иностранцем. Вот так мы и всю Русь – матушку распродали да раздарили из-за теперешней плебейской души – характера. Где вы – арии и скифы, где наши гордые предки, давшие жизнь нашим великим прадедам? Когда же пробудится от сна, скинет с себя не случайно упавшую шкуру от быдла и встанет на задние лапы, разъяренный русский медведь. Трепещите тогда львы и гризли, улетайте, пока живы, орлы и соколы. А пока… Пока и один в поле воин. Дошли до обычного, неприметного домика. Я бы не догадался, что там центр связи. Тем более, сейчас в век компьютеров, ноутбуков и интернета. Но мы же в России: одеваемся в фуфайки и называем себя при этом господами. Это не я сказал, а Жванецкий. - Серега, открывай! – прокричал, тарабаня в дверь, патрульный. - Кого там хрен принес?! – прозвучало изнутри. - Серега, открывай, давай. Тут связь нужна. - Нужна так нужна. – и дверь открылась. Вот так просто. Россия. Но у меня всего один патрон в патроннике, да и автомат за плечом. Неожиданность, внезапность и время – важные факторы на войне. А войну мне объявили еще давно, и потери мои несравненно большие, чем у них. Крутанул автоматный ремень, и ствол уткнулся в живот автоматчика. - Хенде хок. Понимаешь? – на всякий случай по-русски уточнил я. - Я, я. – ответил он мне утвердительной интонацией. Значит, по-немецки. Как же трудно говорить по-немецки, когда знаешь всего лишь пяток. А еще труднее понимать и переводить то, что тебе говорит по-немецки идиот, вообще не знающий немецкого. - Гут. Шнеля.- сказал я и кивнул внутрь дома. Фильмы про войну с фашистами я всегда смотрю. Судя по их вспотевшим лицам, я понял, что струхнули они основательно. - Эршиссен.- сказал я и показал на аппаратуру в комнате.- Шнеля. Он кивнул и медленно снял автомат с плеча, снял с предохранителя, загнал патрон в патронник и, глядя на меня испуганными глазами, начал “поливать“ вокруг себя. Радист забился в угол, чтобы не попасть под шальную пулю. - Хватит.- Сказал я, когда прикинул, что пол магазина еще растрачено. – Дай мне. Он, молча, отдал автомат. Я перехватил в руку его автомат, а свой “Винторез“ с единственным патроном, забросил на плечо. - Здесь есть еще средства связи? - Не-е. - А интернет, ноутбуки? - Все здесь. - Как можно связаться с большой землей? - Только по реке. Остальное разбито. - Сколько здесь вас? Я имею в виду охрану и обслугу. - Э-э-э.- сделал умное лицо охранник.- Восемь нас. Серега, Петро с поваренком, четыре доктора. Да, водителя еще забыл. Но он сейчас в городе запчасти покупает. - Понял. Где скотину держат? - В смысле – подопытных? - Именно. - Да вот прям напротив нас. Но они сейчас в лаборатории. Опыты. Но мы к ним отношения не имеем. Мы только конвоируем их. - Ты что – мент бывший? - Нет. Я во внутренних войсках срочную служил. - Понятно. Скажи, судя по возрасту, ты еще в СССР жил, тебе не западло из своих животных делать? - Так они ж их из алкоголиков делают. - Опыты. Опыты, может, и да. А научатся? Может, и твой брат станет у них “кроликом“. - Да нет у меня брата. По пьянее погиб. - Купили тебя, сучку, с потрохами. - А-а. Ты лучше на Кремль посмотри, на депутатов! - Придет время – посмотрим. Посмотрим и профильтруем зерна от плевел. А пока мы здесь шмон устроим. Поможешь – будешь жить. - Добро. - Тогда вяжи кореша. Связав радиста, мы пошли к казарме. - Восемь человек. Отделение. - Ну, да. - А кто командует? Нормальный чувак? - Не-е. Скотина еще та. Дай ему волю, так половину подопытных замучает. - А подобные ему еще есть? - Да. Двое. - Понял. Придем - скажешь: тебя прислали, чтобы командир дал в помощь людей, и назовешь имена этих ублюдков. Понял? - А че тут не понять. - Кстати, возьми мой автомат себе на плечо. - Чудной какой-то. - Это снайперская винтовка такая. - Серьезно? У-у, серьезная вещь. Я с СВД один раз стрелял. - Эта мощнее во много раз. - У-у. - Твоя скорострельнее. Поэтому взял. - Тогда возьми новый магазин, а то тот почти пустой. - Хочешь использовать момент? - Ты че? Я ж серьезно. Давай я сам тебе его перезаряжу. Под дулом моего “Винтореза“ он заменил магазин, загнал патрон в патронник, и отдал его мне. Я ему – свой. Большой дом оказался казармой. - Вызывай. Общее построение. Никого в доме не оставлять. - Понял. - Учти, у меня еще пара лимонок. Стоять буду рядом с открытой дверью. Шаг влево – вправо – побег. Понял? - Понял, командир. Все путем сделаю. Обещаю. - Добро. Пошел. - Григорич!- с порога закричал он.- К тебе прислали. Сказали, чтобы поступил в его полное распоряжение. На порог дома вышел бородач. Он узнал меня раньше, но я был готов к бою, а он – нет. Две пули в живот и бегом в дом. Засуетились гады. Некогда было разбираться - “мочил“ всех. Вышел на крыльцо. Бедолага перепугался, хотя мог запросто садануть в меня из моего же оружия. - Извини, он узнал меня по деревне, которую я разгромил недавно. Я там был рабом, а он - охранником. - Так ты один из тех, кто убежали? - Да. Я убежал, но потом вернулся за друзьями. - Уважаю. Я сразу почувствовал в тебе что-то такое необычное. Поэтому не стал стрелять. Хотя мысль была. - Жаль, хороших парней пришлось положить. - Понятно. Здесь время было на секунды. - Хорошо, что ты меня понял. Пойди, разберись, кто есть кто. Потом я “замочу“ докторов. Одного оставлю, чтобы дал показания. И домой. Все. И мы, и рабы, которые теперь не рабы. Захотят – будут опять алконавтами. Нет - будут людьми. - Некоторые уже все равно не смогут. - Тогда на них поглядят люди. Телевидение – вещь отличная. Не у нас, так зарубежом люди восстанут против такого. - Да. Может, хоть там найдутся такие. - К сожалению, ты, наверное, прав. У нас, как поднимутся, так и сядут. А не сядут – положат. - Правильно: кого не купят – положат. - Запад нам поможет. - Ага. Бендер толковый мужик был. Знал жизнь. Командир, осечка вышла: всех хороших положил, а жлобы сегодня с докторами выводными работают. - Селяви. А ля гер ком а ля гер. - Согласен. Пошли, я покажу лабораторию. Там можно “мочить“ всех без разбору. Там сегодня даже подопытные безнадеги. Им только или погибнуть лучше, или стать героями телеэкрана. Хотя этого они все равно не поймут. - О‘кей. Подошли еще к одному дому. Он встал сбоку от двери. - Сразу за дверью – стол. За ним и сбоку – стулья охранников. Но один может быть и в зале – подтирать кровь. - Понял. Открывай. Дверь открылась и я вошел. Охранники сидели за столом и играли в нарды. Длинная очередь – два трупа. Прошел дальше. Открыл обитую жестью дверь. Большая комната. Шкафы, холодильники. Посередине – большой оцинкованный стол. На нем – человек. Сбоку – работают врачи. Поодаль – две медсестры-ассистентки. Еще одна очередь – мертвые врачи и женские визги. Медсестры будут давать показания, а врачи уже нет. Врачи не смогут даже поделиться своими знаниями. На счастье других, кто относится к разряду потенциальных “кроликов“ и “крыс“. - Вы – на выход. Будете орать и нервировать меня – успокою одним патроном. Ясно?! Всхлиповая, они кивнули. Вслед за женщинами на крыльцо вышел и я. - Кстати, а тебя-то как зовут? - Артем. -Хорошее имя. Правда, не знаю, что оно обозначает, да сейчас это и не важно. Слушай, Артем, наша задача: собрать всех, выгнать на дорогу к реке, найти плавсредства…. - Это есть на реке. - Хорошо. Потом сжечь к едрене фене это змеиное гнездо и доставить людей на большую землю, где есть телевидение и хотя бы пара газет. Ты меня понял? - Нет проблем, командир. Ты сказал, я сделал. - Выполняй. - Есть! – Артем по-военному отдал честь или, как сейчас говорят, воинское приветствие и побежал в глубь поселка. - Как-то все слишком быстро и просто. Не к добру это.- подумал я и боковым зрением увидел, что мне кто-то машет рукой. Ха. Не рукой, а лапой. Скажите, а вам когда-нибудь тираннозавр показывал пальчиком, делая знак: “Тс-с. Тихо. Не привлекай внимания. Иди сюда.“. Нет? А мне показывали. Как раз в это самое время. Я оглянулся. Никого. Я не покойный Паниковский, поэтому менять походку не стал, а просто пошел к высокому кусту боярышника, за которым пытались спрятаться родители Тарт. - Мы все видели. Ты действительно хороший воин. Ты сделал все один и даже быстрее, чем мы предполагали. - И даже остался живой.- это уже я добавил. - Да, ты храбр. Удача на твоей стороне. Мы решили, что ты, наверное, тот, кто сможет помочь и другим людям, твоим соплеменникам. - В смысле? - Далеко отсюда. Очень далеко. Почти на берегу океана. Живет затерявшееся в пространстве и во времени племя твоих сородичей – предков. Никто не знает о их существовании. Они не ведуют о вас. Они живут еще на уровне средневековья, а, может, еще и раньше. И им грозит опасность. - А что же вы сами им не поможете, если вам жалко их? - Только здесь на земле, проживя среди людей не один десяток лет, мы поняли космическую мудрость: нельзя вторгаться в чужую цивилизацию, если она ниже твоей. Каждая планета должна развиваться своим путем, сделать свои ошибки и учиться на собственных ошибках. Только тогда такая цивилизация будет жизнеспособна. Мы можем только чуть-чуть подправить ход истории. Ты – человек и их современник. У вас в городах есть метро, а есть деревни, где нет даже электричества. Ты понял нас? - А в чем опасность? - Их скоро поработят и уничтожат другие. Такое же затерянное время. Но племя первородных, то есть тех, кто правил миром до прихода вас – обычных людей. - А те необычные? - По отношению к вам? Да. Их средний рост – два с половиной метра. Их вождь – великий могучий воин. Отряд воинов вашего племени разгромлен. Остался небольшой отряд. Ранен вождь. Грядет битва и гибель. Ты должен их спасти. - Обождите. Здесь есть чудесная деревня. В ней живут великие воины, где даже мальчишки сражаются умело, как тигры. Они помогут им. - Нет. Сейчас объясню почему. Об этом племени мы узнали совершенно случайно и совсем недавно. Мы вернулись от них в тот день, когда ты дрался с нашей Тарт в деревне. Потом случилось то, что случилось. Мы на время забыли о них и упустили время. Сейчас осталось совсем мало времени, и доставить туда все племя мы не в состоянии. Наше транспортное средство рассчитано только на одного из нас. Одно сломано. Тебя повезет кто-то из нас. Ты маленький. Тебе будет неудобно ехать, но ты выдержишь. Только на тебя одного надежда. - А как у них с патронами? - Ты невнимательно нас слушал. Они живут в средневековье. У них нет даже арбалетов. Лук, стрела, меч – вот их оружие. - Но я не умею стрелять из лука, не умею фехтовать. - Но ты умеешь ловить за хвост свою удачу. Там племя твоих предков и их могут поработить. - А между жизнью и смертью, русичи всегда выбирают свободу. Я согласен. Я только поставлю задачу здесь и вернусь. Я быстро. Непривычно больно автомат стучал на бегу по моей тощей попке. Но раз времени в обрез – надо торопиться. Артем молодец: колонна построена, люди с канистрами бегают от дома к дому, поливая все бензином. - Артем! Молодец. Чувствуется военная хватка. Справишься? - Я же сказал: нет проблем. - Тогда хорошо. Артем, здесь такая бодяга: пришли посыльные. Кое-где нашим братишкам – славянам грозит опасность. Надо помочь. Времени в обрез. Доделывать здесь тебе придется одному. Извини. Но… Здесь у тебя все под контролем, а там наших могут покромсать в капусту. Надо помочь. - А, может, вдвоем, а? Возьми с собою, командир. - Извини, видно судьба у меня такая. Тебе надо довести дело до конца, а там шансов совсем мало: больно крутые насели. Хоть и понимаю, что не смогу помочь, но и бросить их не могу. - У меня есть, кому поручить. Давай вдвоем рванем. Я помогу. - Нет. Места в машине очень мало. Бойцы хорошие есть, а места нет. Кстати, отдай мой “шмайсер“. Он мне пригодится. - А, может, на память оставишь? - Нет, он на работе нужен. Да и ты потом не отмажешься – откуда у тебя такая игрушка. Прощай. Не поминай лихом. - Хоть на прощание скажи: как тебя зовут? - Нет. Те, кто объявил мне войну, убивают всех, с кем я как-то связан. Совет: расскажи журналистам все без утайки и добавь, что больше ничего не знаешь. Может, тогда в живых оставят. Не будет смысла убивать. Пока. Я тороплюсь. Мы обнялись, и я побежал. Калашников и Винторез больно били по косточке таза. - Я к вашим услугам.- задыхаясь от бега сказал я, наконец, добежав до знакомого куста. – Раз у меня по распорядку дня - подвиг, то я готов. Куда идти? - За нами.- прошипел папа, а, может, мама, и они пошли в сторону болота. - Обождите, там же болото. - Мы знаем. - Раз знаем, значит, знаем. – осталось мне подумать и пойти за ними. Действительно, вроде бы непроходимое болото, а я не замочил брюк выше колена. С противоположной стороны ближайшего острова, также поросшего кустарником, стоял массивный гидроцикл на воздушной подушке. - Вау. – на чисто русском языке удивленно воскликнул я.- Здесь продают такие чудесные машины? - Это самодельный. - Я правильно понял? - Да. Са-мо-дель-ный. – по слогам повторил он (или она). – Садись сзади на эту скамеечку и держись за меня. Ехать долго. И тут я представил, как час-другой буду ехать в плотную с этим чудовищем, от которого так воняет. - Извините, - решительно сказал я,- но, дело в том, что я для вас пахну, как еда. А ваш запах, простите, мне немного не привычен, и я не смогу долго его терпеть, так как ветром его постоянно будет гнать на меня. Давайте я тогда хотя бы встану впереди. - Хорошо. Нам люди говорили, что от нас воняет, но нам нравится наш запах. Прислонись к середине штурвала. - Вы и такое слово знаете? - Проживи с наше на земле, и ты узнаешь. Мне нечем было возразить. Оставалось только занять место, то есть встать поудобнее. Двигатель слегка заурчал, потом стал работать еле слышно. Мы плавно тронулись, приминая траву и мелкий кустарник. - Вот бисовы дети.- Подумал я. – Шлепнулись, разбились и в лесу, в тайге собрали шедевр, на котором я чувствую себя комфортнее, чем в “жигулях“. Хотя, нет – сидений маловато. Об этом я вспомнил уже минут через тридцать, а потом и не забывал, проклиная эту тачку, и жалея, что я не в жигулях. Когда солнце почти скрылось за деревьями, а мы все еще продолжали нестись со скоростью не меньше ста пятидесяти километров в час, я уже вслух проклинал тот час, когда встал за руль этого драндулета. Судя по тому, что мы ночью мчались не только по реке, но и по болотам, удачно объезжая одинокие деревья, я понял, что он и ночью видит великолепно. Все-таки военная служба идет на пользу человеку. Я вспомнил, как мне приходилось в училище в карауле на посту спать на ходу, поплотнее укутавшись в постовой тулуп. Я решил использовать курсантский опыт – получилось. Стало легче. И ему, наверное, тоже, так как я перестал ругаться. Я настолько вошел в роль спящего часового, что проснулся от того, что меня кто-то тряс за заднюю ногу. Я открыл глаза: всходило солнце, во всю щебетали птицы, ухо приятно щекотала трава. - Не понял? Это еще сон или глюки? - Хватит спать. Осталось еще немного. Я буду ждать на реке. Тут, увидев “это“, я вспомнил все. А, может быть, даже и больше. Но сначала я испугался. Судя по тому, что он тактично убрался, чтобы я смог совершить утренний туалет, в прямом смысле этого слова, он оказался ею. Я опять пару раз допускал нецензурные слова. Не хорошо. Дама все-таки. Выйдя к реке, я увидел, как она неуклюже протирает большим куском ткани мои автоматы. - Вы зря это делаете. Это же русское оружие. Его можно даже в лужу бросить и оно все равно вас не подведет. Главное, чтобы патроны не подвели. С этими словами я занял исходное положение, и мы двинулись вперед. Но явно не к победе коммунизма. Прошло еще часа два. - Слушай, у меня поясница болит сильно. Мы можем остановиться ненадолго? - Мы уже приехали.- Ответила она и, действительно, свернула с речной глади на мелкий кустарник. Вскоре я увидел палаточный лагерь. Все четыре палатки были сшиты из кожи животных по одному лекалу. Увидев нас, часовой что-то прокричал, и из палаток вышли воины. Нормальные мужики, типичные славяне. Крепкие. А какие еще могут быть древние воины? Хилых и немощных убивают еще в начале сечи. Они молча полу окружили нас. У них не было признаков волнения, то есть они хорошо знали моего попутчика. И это хорошо. Я не люблю, когда в меня тыкают копьями и целятся стрелами. А вдруг лучнику сядет на глаз комар? Во-во. И я о том же. Не зря Ходжа Насреддин говорил: “На Аллаха надейся, а ишака привязывай“. - Это тот, который нас спасет? – спросил один из них, абсолютно не отличимый по форме. - Да. С ним у вас шансов будет больше. Я осмотрел себя: худой, длинный, с фигурой типа антишварцнегер. Я явно чувствовал на себе плохо скрываемые скептические взгляды. - Хорошо.- ответил тот же. – Раз вы прибыли – пошли дальше. Разведку костомаров вчера видели в десяти верстах отсюда. Мы хотим понаблюдать за ними. - А я на лошади не умею ездить.- С убийственным тоном вмешался я в их разговор. - А у нас их и нет. Десять верст легко пробежать и без них. Зато можно спрятаться. - У-у-у. – не выдержал я. – Я сутки простоял за рулем этой посудины. У меня поясница отстегивается от боли, а вы хотите, чтобы я еще бежал десять километров. - Верст. - Тем более. Российская верста больше километра метров на двести. То есть одиннадцать километров пехом. Не-а, мужики, я не выпендриваюсь, но у меня действительно болит спина. Это последствие одного из боев. Я думал, что вообще неподвижный останусь. - И он принесет нам победу? - Принесет. - А у нас есть выбор? Спина говоришь? Ложись, показывай, где болит сильнее всего. Настоящий воин – профессионал во всем. В этом я убедился в одной из краткосрочных секретных командировок во Вьетнам, когда мы отгоняли туда технику и кое-какой груз. Но это уже другая тема. После этого массажа у меня не осталось и следа боли. Спрашивается, зачем я столько раз лежал в госпитале с болями в пояснице. Лучше сюда разок приехать. А ты уверен в этом? По крайней мере ноги мои были легки и не чувствовали усталости. В нашей группе быстрого реагирования я был последним, нет – крайним, и тринадцатым по счету. Тираннозавра мы оставили в лагере. Дым от костров увидели еще издалека. - Совсем не боятся, сволочи.- Пробурчал я. - А что им бояться? - Как чего? Нападения. - Если только из засады луками побить. - А мечами? - Ты что, никогда не видел их? - Нет. - Эх, дружинник ты наш. Да они почти наполовину выше нас по росту. Крепкие в плечах, как ледовые медведи, хотя и не такие сильные. Все равно в бою у них много преимущества. - Понял. Пошли, посмотрим. Мы подползли максимально близко к их лагерю и я, наконец-то, рассмотрел их. Да, метра два с половиной будет. У нас есть российский боксер. Так, горилла славянского происхождения. Так вот они ростом даже чуть выше. Смуглые. Похожи то ли на монголов, то ли на японцев. Слегка раскосые глаза, луноликие лица. Таким и меч не нужен. А что я здесь делаю? Может, моя девичья фамилия была Шварцнегер ибн Сталоне ибн Рембо? По-моему, нет. Да-а, придется мне осваиваться с этой мыслью. Не зря говорят: “Осваиваться – бить кого-то сваей“. А вот бить, очевидно, будут меня. Ведь надо же – накаркал. Но я этого еще не знал. Мы лежали и считали врагов по штучно. Вдруг один из них повел носом, будто собака, и что-то закричал. В стане врага объявили тревогу. Все вскочили на коней и поскакали, о Боже, прямо на нас. Они почувствовали нас по запаху. Насколько же они близки к природе, если обладают таким звериным чутьем. Мы бросились на утек. Но, естественно, тщетно. Начался бой. Я – парень простой, поэтому снял с плеча родной Калашников, перевел флажок на одиночный огонь и стал в упор расстреливать наглецов, пытавшихся меня атаковать. Говорил же я: главное – чтобы патроны не подвели. А вот как раз они и подвели, так как попросту кончились. Я не успел стянуть с плеча “Винторез“, как меня бабахнули кувалдой – молотом, он же – кулак. Я сразу улетел в аут. В плен нас взяли восьмерых. Мне рассказали, что командир погиб, но трех завалил. Молодец. Уважаю. Хотя и на меня стали смотреть с уважением. В том числе и эти лохматые хоббиты – переростки. А лохматые они были действительно капитально. Нас продержали связанными два дня. Еды не давали – только воду. Утром третьего дня к нам подошел один из них, привязал веревку к моим уже связанным ногам и потащил волоком за собой. Не очень приятно, как физически, так и морально. Он дотащил меня до какого-то большого черного стула и бросил веревку на землю. На стуле сидел здоровый, просто громадный мужик. Ему только Федю Крюгера или Джека – потрошителя играть. Судя по раболепию подчиненных – вождь или полководец. Он что-то мне говорил, а переводчик переводил. Типичная политика кнута и пряника. Сначала он начал мне вешать лапшу на уши, говоря, что я великий воин, раз убил столько его лучших солдат. Но он мне не понравился с самого начала и я, плюнув под ноги, повернулся к нему спиной. Ихний шеф что-то сказал. Переводчик произнес только одно слово – травка. Меня опять оттащили на место и бросили. Когда я рассказал друзьям, что произошло, и упомянул о травке, они сочувственно посмотрели на меня. Оказывается, травка – вид плетки. Боевым кнутом можно ударом – щелчком вырвать из тела человека хороший шмат кожи, переломать ребра, убить. А травка – ровно наоборот. Пять – семь витых кожаных ремешка длиной не более ладони. При легком ударе они не рассекают кожу, а просто бодрят тело, будто лежишь голым в траве. Но, если ударить сильно… нет, кожи они не рассекут, но боль вызывают не менее, чем кнут. Травкой можно бить и час, и два. Самые крепкие начинают орать на втором часе. Потом человек уже не может орать и даже хрипеть. Он просто открывает рот, как рыба, но его мозг по-прежнему ощущает удары, и человек потихоньку сходит с ума. Не сразу. Суток через двое – трое. Палачи, естественно, меняются, а твое тело – нет. Что было дальше, говорить не хочу. А что-то даже не помню. Все -таки организм иногда отключался, не выдержав пыток. Но палачи услужливо обливали водой, и все продолжалось. Им, очевидно, рассказали, какую ставку на меня делали славяне, поэтому меня не довели до сумасшествия. У них были другие планы. Еще трое суток я отлеживался. Еды бросали крохи, но воды – вдоволь. А это мне и нужно было. Кожа на спине была почти целая, но ярко красная с желто-зеленым отливом. И ужасно болела. Нас держали на небольшом пяточке, но и здесь мои друзья умудрялись находить какие-то растения, пережевывать их и выплевывать на мою “горящую“ спину. Массировали какие-то точки. Все это я вспоминаю смутно и с трудом. Если бы не они, я бы умер от болевого шока. Наконец-то нас загрузили в телегу и куда-то повезли. Странно, но телега была точно такая же, как в моем родном двадцатом веке. Соломы нам не подкинули, но мы и так устроились довольно сносно. Мы – это трое раненых славян. Я относил себя к этой категории. Остальные пятеро брели в колодках, привязанные к нашей же телеге. По бокам шли четыре охранника. Вид у них был типичный: волосатые, большой широкий и в то же время приплюснутый нос, глаза глубоко утоплены в глазницы, а над ними на сильно выпирающих надбровных костях, торчали во все стороны пушистые густые брови. Чуть не сказал, как у Леонида Ильича. Леонид Ильич закончил институт, если не ошибаюсь, чуть ли не с отличием, а эти – питекантропы какие-то или неодернтальцы. А может это ветвь снежных человеков? По слегка раскосым глазам можно предположить принадлежность к монгольской расе. Да и кожа по цвету похожа была. Похожа, но точнее не скажешь: все в броне, а то, что видно – задубевшая от морозов и постоянного общения с металлом плоть. Кстати, о металле: по цвету – не бронза, так как она имеет характерный оттенок, но и не сталь, как я привык видеть у себя на кухне. А, может, просто сталь низкого качества? Скорее всего. Но и такими мечами они запросто сносили голову с плеч. Речь их была явно затруднена. Интеллекта что ли не хватает? Вскоре я понял, что у них полностью отсутствуют некоторые привычные мне гласные: а, у. На выдохе с трудом произносят букву И. Потом поймал себя на своей дурацкой привычке все подмечать и фиксировать. А мне это надо? Все равно никому не расскажешь. Нормальный человек не может долго содержать свою голову в “вакууме“, то есть ни о чем не думать. Хорошо хоть рядом лежат братья по оружию, они же – братья по несчастью. - Ярил,- обратился я к одному из раненых,- скажи, пожалуйста, а какая у вас вера, какому богу или богам вы поклоняетесь? - Иисусу Христу. - Как так? Вы же оторваны от внешнего мира, ни с кем не общаетесь, о вас никто даже и не слыхивал. - Тем не менее. - А рассказать можешь? Ехать вроде бы далеко. - Собственно, тут и рассказывать нечего. Наши семьи почитали Перуна, Даждьбога и других. Но пробился как-то сквозь ропаки, полыньи да ледовую зыбь монах – отшельник. Приютили его у себя. А через три года уже все признали Иисуса Христа Богом Единым и отреклись от старых. - Понятно. Только не понятно, что такое ропаки? - Ропаки? Льдина, торчащая из ровной ледяной поверхности. - Не особо-то она и ровная. - Ты сам часто повторял слово “относительно“. - Молодец, запомнил. А где же этот монах сейчас? Как где? Умер. Это ж было во времена деда моего деда. - А из вещей его ничего не осталось? - А их и не было. Узелок с хлебом и сыром, да Библия. Вот и весь скарб старца. - Не густо. - Да. Единственное, так это он лики людей вырезал из дерева, а наши умельцы разукрашивали их. - Красивые? - У-у. Еще бы. Как живые глядят на тебя. И куда не пойдешь – всюду их взгляд сопровождает тебя. - Посмотреть бы. - Может, и посмотришь. Мы-то едем в ту сторону. Если эти не сожгли да не порушили. - Так мы к вам в селение едем? - Похоже на то. - Вот так - так. Очевидно, будет что-то массово – показательное. - Ясно дело. Мы же тебя ждали, как человека, который освободит нас от этих антихристов. Да, видать старец сплоховал, ошибся. - Он что-то предсказывал? - Да. И часто. - И отгадывал? - Не надо обижать его. Он Божий человек был. - Извини, как-то случайно вышло. - Бог простит, а ты не суди… - Знаю. Да сам не судим будешь. Просто мне до сих пор такие люди не встречались. - Значит, тебе не повезло. - Наверное. А эти отморозки, кто они? - Кто? - Отморозки. Ну, у них от мороза крыша поехала, мозги застыли, голова совсем не соображает. Антихристы, короче. - Антихристы они и есть антихристы. У них Библия наоборот и вера. У них жезл золотой всему голова. Жезл власти. Их главарь, говорят, даже во сне с ним не расстается. - Надо же. А что-то я не видел жезла у вождя. Вроде он долго что-то кричал. - А это и не вождь ихний. А вроде главного шамана или колдуна. - Что-то я у него никаких наклонностей или способностей к колдовству не заметил. Здоровый, но тупой, как все слишком здоровые. У них мозги не успевают развиваться. - А ты в колдовстве разбираешься? Может, ты и сам колдовать умеешь? - Не. Я тоже христианин, как и ты. А наша церковь колдовства не признает. Говорят – это все от нечистого. - Это точно. Так нам и старец говорил. Я уж часом испугался. - Что я тоже антихрист? - Ну, да. - Не бойся. Да и они не стали бы лупцевать своего. Зачем это. - То же верно. Значит, гореть нам едино. - То есть? С этого момента поподробнее, пожалуйста. - А что говорить-то. Привезут в городище. Там соберут народ, покажут нас, тебя. А потом привяжут к столбам и сожгут. - И все? - А тебе мало? Спина-то еще болит чай? - Лучше не напоминай. Сожгут, наверное, чтобы остальных запугать. - Естественно. - Между жизнью и смертью славяне всегда выбирают свободу. Скажи, как по-твоему, запугают? - А куда ты денешься, если у тебя пятеро детей. Это тебе не в белом поле воинской удалью блистать. Против силы здесь не попрешь. Не тот случай. - Согласен. Но, если следовать логике завоевателей… - Чему следовать? - Если подумать за них. Если мысленно поставить себя на место этих балбесов длиннорослых, то надо будет сначала сжечь меня, как вашу главную надежу и опору. Потом, когда вы будете морально побеждены, начать вырезать всех мужиков и юношей до десяти лет включительно. Опасны вы. Не сейчас, так через год все равно взбунтуетесь. Да и молодежь подрастет, заматереет. Нет, однозначно, и других следом тоже поубивают. А пока крохи ваши подрастут, сколько воды и крови утечет. А слез? У-у-у. - Ты прав. Здесь, как ни крути, но ты прав. Вождь ихний-то здоровый, но вся сила в его жезле. А вот колдун их, так тот, зараза, умен больно. От него вся нескладуха и идет. Говорят, он все вождю на ухо нашептывает. - Замполит, одно слово. - Чего? - Ничего. Есть такое ругательное слово там, где я живу. - А, ну да. Иногда нужно и ругнуться. Хотя этого у нас не любят. - Вот только мысли в голову не лезут. Что придумать, что делать? Руки, ноги связаны. Сами пораненные лежим. Что, так и кричать: геть, братва, убей гадов! Так никто и не дернется, так как ты правильно сказал – у всех дети, жены. - Вот то-то и оно. - Ладно. Поживем, увидим. Помолись, попроси у Бога помощи и твердости духа, если помирать приспичит. Любая смерть чему-то учит, для чего-то предназначена. Скажи, а таких племен, как ваше, здесь много? Может, наша смерть заставит их объединиться в одно. - Да не-е-е. Недалече отсель есть наши родственники. Так их вдвое меньше нашего. Да и не столько воины они, как больше песенники, гусляры. Охота для них – просто способ выжить и не умереть с голоду. - Ага. А для вас война – способ выжить. - Каждому свое. - Да, это мы уже проходили. Был в нашей истории один завоеватель. Звали его гитлер. Придурок был, конечно, но это не помешало ему завоевать полмира. Возомнил он себя полубогом, а народ свой сумел убедить в особой исключительности. Сжигали они наших братьев – славян в печках, а пеплом деревья удобряли, чтобы лучше урожай давали. Не пропадать же добру. И все остальное в том же духе. А чтобы легче было управлять человеческим стадом – сгоняли людей в большие лагеря. Их называли концлагерями. Очень много по миру было таких лагерей. И на одном из них было написано: эдем мусс зайн – каждому свое. Это по-немецки. - А это кто? - Немцы или германцы – это те, с кем славяне у меня дома постоянно воюют. Мало им все время всего. И бьем мы их каждую войну по сопатке, так нет -очухаются, новое поколение подрастет, которое ужасов войны не знает, и вперед – на войну. Кстати, что-то долго мы едем. Перекур, в смысле остановка, будет? - Навряд ли. Они ж как быки выносливые и здоровые. - И не таких видали. Ты говоришь, вам Библию читали… - Ну, да. - Так в Библии есть рассказ про Давида и Голиафа. Шла война, и предстояло сражение двух армий. За одну из армий “болел“, скажем так, Иисус. Не помню точно, или приснился Он Давиду, или явился как, не помню. Но сказал Он ему, а Давид, кстати, мальчиком еще был, выйди вперед войска, вызови на бой самого здорового и свирепого врага и кинь в него камень из пращи, а остальное Я Сам сделаю. - А что это за праща? - Хм. Возьми оба конца широкого пояса в руку, но так, чтобы легко было отпустить один конец, положи в петлю пояса камень. Размотай петлю и отпусти один конец. Камень полетит. Иногда, даже туда, куда ты хочешь. - Ха, да это же мельничка. Так мы ее любовно называем. Знаем мы такое оружие. - Давид, он же – мальчик, он же – любимчик Божий, вышел и все сделал, как ему сказано было. Камень бац Голиафу, он же – великан, в лоб. Тот и коньки отбросил. - А это куда? - То есть помер. Что тут не понятного. Вражеское войско в шоке, то есть в трансе. Наши обрадовались и в атаку пошли. Чистая победа. Так что внешность обманчивая бывает. Особенно, если на твоей стороне Бог. Если Бог с нами, то кто тогда против нас? Во-во. А это тоже в Библии написано. - Слушай, а, может, ты действительно дан нам свыше? Может, ты нас освободишь? - Щаз-з-з. А меня-то кто освободит. Ты что не видишь, что я сам привязан к телеге, хоть и ходить сам не могу. Если мне и суждено, так это умереть мученической смертью, как Жанна Д‘Арк. - Это тоже из Библии? - Нет. Она родилась позже. Но вполне заслужила, чтобы ее туда вписали. Но нельзя. Жили у нас разные племена. Воевали как-то между собой галлы и бритты. Затоптали бритты галлов, мало не показалось. Но тут заявляется к королю галлов девушка лет шестнадцати. Звали ее Жанна. Подходит она к королю и заявляет так конкретно, что это Бог направил ее сюда, чтобы очистить королевство от бриттов. Все смеяться. А она говорит, а как вы думаете, я прошла сюда сквозь войну, огонь? Меня Бог провел. А галлам и выбирать-то не из чего было. Фишка в том, что солдаты так поверили в Жанну, что без рассуждения бросались за ней в бой. Она за короткий срок таких пинков бриттам понадавала, что они уже и не знали, как своей попкой увернуться. Сделала она свое дело. Галлы явно стали выигрывать свою войну, и тут ее подставляют свои же, так как она слишком популярная в армии была. Бритты захватили ее в плен. Потом сожгли на костре, как еретичку. - Как это? - Ну, не мог Бог обратиться к такой девушке. Все это блажь девичья. А то, что она бриттов выгнала – лучше и не вспоминать. Нет человека – нет проблем. - Жестоко. - Да. Вам лучше не иметь дела с нашим миром. Ваши завоеватели – дети, по сравнению с той гадостью, что творится у нас. Помни мое слово – не дай своему роду общаться с внешним миром, откуда я пришел. Здесь только вы и природа, земля. А сохраняет вас Бог. И все. Знаешь, как это здорово. Ты это узнаешь только тогда, когда потеряешь. - Я запомнил слова твои. - Дай Бог, чтоб тебя не сожгли. Боже, если суждено что, так дай мне одному все это вынести и сделать. Помоги рабам и чадам Твоим. Не бросай нас в час тяжелый, ибо только на Тебя, Боже, надеяться мы можем. Аминь. Аллилуйя. Помолитесь и вы, братья. Разговор надолго затих. Только изредка ветерок доносил шепот молитвы и просьбы людей, едущих на смерть. Хорошо хоть они о гладиаторских боях не знают. Из меня все равно Спартака не получится. Жар спал, но сильные боли остались. Каждое движение отдавалось сильной болью. Наконец-то на горизонте мы увидели крепостные стены городища. До самого города никто больше не произнес ни слова. Даже сильный и телом, и духом человек, не показывая внешне своих тревог, внутренне и переживает, и боится. Все мы люди и чего здесь выпендриваться. Крепостные стены были не выше двух с половиной метров. Неглубокий ров. Опущенный подъемный мост. На мосту два воина. Но чужих. Въехали в городище. По мне – захудалая деревня, но большая. На улицах чужие воины, но есть и женщины, а изредка и мужчины – местные жители. Большая часть населения, очевидно, все-таки сидела по домам. Увидев нас, чужаки подходили посмотреть – поглазеть, а местные жители – прятались в дом. В тишине проехали почти в центр городища, где на окраине довольно большой площади, стоял красивый рубленый дом. Скорее всего, местного князька. Теперь уже бывшего, так как из него, почти сразу же, вышли несколько воинов в сопровождении охраны. - Слева – вождь, справа – верховный шаман. – кто-то сзади подсказал мне. - Ну и уроды.- с тоской в голосе сказал я. - И этим уродам достанется земля наша. Стыдно перед предками. - Может, и достанется. Но не навсегда. Никогда еще не было на Руси, чтобы мы не возвращали себе свободу. Запомните, что славяне между жизнью и смертью всегда выбирают свободу. - Хорошо сказал. - Это не я. Я только повторил. - Сейчас это не важно. Вождь начал что-то громко выкрикивать, иногда показывая на нас, а, может, на меня конкретно. Когда тебя окунают мордой лица в грязь – не очень приятно. Тем более при таком скоплении народа. Горожане все-таки надеялись на меня, как на какую-то мессию, как на Илью Муромца какого-нибудь. Ошибочка вышла, граждане. Вы уж, извините. Тем более смерть приму за вас, за родимых. Ну, почему у них нет автоматов? Зачем же сразу на костер? Это же так больно! А солдаты, собаки, так и ржут, глядя на нас, а, может, и на меня конкретно. Стыд-то, какой. Тем временем вождь раскричался не на шутку, чисто гитлер за трибуной. Начал размахивать своим знаменитым золотым жезлом. Но что мне не понравилось, так это то, что над нами стали сгущаться тучи. Появились нехорошие мысли о взаимосвязи жезла и этих туч. Достаточно быстро сгустились тучи, и пошел дождь. Нет худа без добра, так как позор наш временно закончился, и нас затолкали в какой-то хлев, где стояла вонища от свежего навоза. Навоз от производителя. А самого производителя, скорее всего, совсем недавно пустили в распыл солдатики, а, может, и сам вождь. Вон он кабан, какой здоровый. Я слегка охая и постанывая, обошел все углы, осмотрел крышу. - Бесполезно. Мы строим на совесть. Отсюда не убежишь. - Ну, а подземные ходы хоть есть у вас? - А зачем? Ходы для того и создают, чтобы по ним ходить. - Нет, конечно. Мы воины, а не трусы. Мы не будем убегать в случае опасности, а будем сражаться. - Ага. Я по дороге сюда уже посмотрел на это. А потайные ходы нужны не только для того, чтобы убегать, но и чтобы тайно выбраться и ударить в тыл врага. Еще можно вывести женщин и детей, если воины не в состоянии оказались их защитить. Да был бы ход, а кому и куда идти по нему всегда найдется. - Да у нас жизнь до этого совсем не такая была. Нам это не нужно было. - Эх, вы, солдатики. Всегда нужно просчитывать вперед, продумывать варианты. - И что ты сейчас продумываешь? - Да кого сожгут первым. Наверное, первым сгореть лучше: хоть не будешь смотреть, как мучаются другие и ждать, когда это же будет и с тобою. Помню, лет с десяток назад, а, может, чуть больше, я тогда еще служил армии, попали мы в засаду. Глупо получилось. Доставили нас в лагерь. Почти, как сейчас. Простых солдат на глазах мирных жителей убили сразу – горло перерезали. А нас, командиров, начали убивать медленно, искушенно – по очереди варить в огромном котле. Я был третий. Человек умирал от боли – его выливали вместе с кипятком, а в котел наливали холодную. Могу сказать авторитетно, что человек варится долго. Ох, уж и живучи мы бываем иногда. - И сколько человек у вас сварили? - Двоих полностью. А у меня вода только закипать начала. Наши вертушки подоспели. - Что за вертушки? - Вертушки? А-а, так это наши боевые колесницы. Мы их так называем, потому что колеса крутятся. - А-а. - Подоспели вертушки. С них попрыгали наши солдатики. И меня тоже слили вместе с кипятком, но еще не сваренного. Повезло. Спасибо радисту: перед смертью успел оповестить наших. - Как это? - Ну… Ну… Послал мальца одного с запиской в отряд. Он, малец-то, вначале боя проскочил незаметно и добрался до наших. А радист погиб. - Молодец. - Молодец. - А нам посылать не к кому. Да и не успеют: вождь сказал, что завтра на рассвете сожгут. - Ну, е-мое, ты не мог помолчать. Я думал, хоть сейчас высплюсь, а теперь хрен до утра засну. - Хм. Покажи мне, кто заснет. Такой сон хуже бессонницы. - Да кто знает. Зато время быстрее пройдет. - А ты умереть торопишься? - Чему быть, тому не миновать. Зато отмучался и все. Я не мазохист продлевать такие удовольствия. - Может, ты и прав. Наверное, все же прав. Не зря же про тебя так много хороших слов говорил ведун. - Это ваш монах что ли? - Он. Да упокоится в Боге душа его. - Я не против. Разговор сам по себе затих на несколько часов. Воины разбрелись по хлеву и расположились на более – менее чистых местах. - Вот, собаки, - в сердцах произнес я, - нет бы перед смертью помыться, рубаху чистую надеть, а они нас в дерьмо самое засунули, скотины. Но мне так никто и не ответил, не поддержал. Я очнулся от петушиного крика, и на душе сразу стало как-то паршивенько – паршивенько. Ну, почему опять я, опять мне. Мало мне было Вьетнама, так еще напросился. Теперь сюда, идиот, прискакал. Идиот с самомнением карлика. Захотел? Получи. Стоп. Не надо накручивать себя. Надо думать о чем-то хорошем. Вон после дождя красиво как на улице. А воздух какой! Деревня. Экология. Открылись ворота. Сразу за ними стоял отряд солдат. Человек десять. Дергаться бежать бесполезно. Зашел один из них и кивком головы приказал выходить. На улице нам сразу же связали руки за спиной, а потом всех подвязали к одной длинной веревке. - Как негров на плантации.- промелькнула у меня мысль. Подгоняя древками копий, погнали опять на площадь. Столбы, обложенные хворостом, я заметил еще издалека. Шутить почему-то не хотелось. Было просто страшно. Чтобы зубы не стучали, пришлось посильнее сжать челюсти. На площадь были согнаны все местные жители. Рядами, разделяя народ на квадраты, стояли солдаты. Естественно, ихние. Нас развели и выдали, если можно так сказать, по персональному столбу с кучей хвороста в придачу. Я думал, что нас сразу привяжут, но они решили повыпендриваться. А почему бы и нет. Против силы не попрешь. Нам даже развязали руки. Мой столб оказался недалеко от колодца, возле которого лежало большое корыто и какая-то каменная плита с выбитым изображением. По телевизору показывали, как американские индейцы на таких плитах толкут зерна. Вновь очень эмоционально выступил вождь, потрясая своим жезлом. Потом – шаман. Когда я понял, что речь шамана подходит к концу, свое слово произнес я: - Естественно, когда вы с оружием, а мы без него, хорошо говорить и славить себя. Но не всегда здоровое тело говорит о силе. И, если ты, вождь, не боишься опозориться, то пусть твой самый крепкий воин проверит нас. Ты согласен?! Все, кто меня слышал и понимал, смотрели на меня, как на последнего идиота. Я по фигуре далеко не Шварценегер, а тут, голый по пояс, на фоне амбалы – вождя, вообще выглядел дистрофиком. Но у меня было преимущество: я знал законы физики, он – нет. Я диктовал сейчас условия, поэтому и право первого выбора было за мной. Вождю перевели мои слова, и он очумело уставился на меня. - Ну, что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? Неужели струсил? Есть! Он разозлился. Я уронил его честь в глазах его подчиненных. - Как ты хочешь это сделать, червь? - Очень просто. Я хочу доказать, что здоровое тело – ерунда и его легко победить. Я докажу это с помощью твоего же солдата. Дай мне самого крепкого воина. Вождь посмотрел на кого-то, кивнул. Из толпы вышел хлопчик под три метра ростом. Чисто молодой бычок. Только о двух ногах. - Отлично. Теперь я лягу. Двое воинов, - я показал на своих попутчиков - славян, - положат мне на грудь эту каменную плиту, а твой воин палицей разобьет ее на моей груди. Если я погибну, то тебя можно не проверять: я понимаю – это страшно. Как он заскрипел зубами от ярости. А я, наоборот, полностью успокоился. В минуты опасности я успокаиваюсь. Да и что мне терять-то было: смерть в огне или от проломленной грудины. Я надеялся, что плита будет достаточно массивна, чтобы забрать энергию удара. Ох, и тяжелая она оказалась. Я еле дышал под ее тяжестью. Я уже начал сомневаться в благополучном для себя исходе. Но любая смерть зачем-то предназначена. Когда мы живем – у нас право выбора, как жить, каким путем пойти дальше по жизни. Но право на смерть – только у Бога. Если Он решит, то изменить Его решение крайне трудно. Но можно. Ко мне подошел, ухмыляясь, поганец окаянный. Замахнулся, и огромная булава понеслась ко мне. Я не выдержал и закрыл глаза. В голове промелькнула мысль: - Лишь бы мужики, увидев смерть мою, не забыли слова мои. И тут раздался удар. Я думал, будет гораздо хуже. Мне приходилось и не такую боль терпеть, когда мне, например, повторно резали загноившийся после аппендицита живот. И резали без обезболивания. Почему-то. Очухавшись, я поднялся на колени. Потом во весь рост. Во весь свой богатырский рост. И не на сантиметр ниже. На меня смотрели, как на чудо. Я чуть-чуть не сказал, как на… Не буду богохульствовать. Но вы видели бы их глаза и лица. И врагов в том числе. Я решил “добить“ вождя еще раз, но словами. Пока словами. - Если ты боишься, то можно заменить воина на более слабого. Или он пускай стукнет не так сильно. Я не против. Ты возражаешь? Хорошо. Пускай все будет честно. Уважаю. Но, я думаю, ты со мною согласишься, что не гоже вождю под камень ложиться. Ты воин. Тебя пусть щиты прикроют такой же толщины, как моя плита была. Согласен? Я думаю, это честно будет, и тебе – вождю, не зазорно. Я все-таки понимаю – ты князь, а я простой воин, и не чета тебе. По-моему, сработало. Тем более мои друзья нахально вышли из строя, и пошли к дому, у которого в ряд стояло с десяток деревянных щитов с металлическими набойками. Враги, очевидно, еще не отошли от шока, поэтому пропустили их беспрепятственно. Как я им и говорил, они по дороге поотрывали всякие лямки и прочую вредную в данную минуту мишуру. Все-таки, как хорошо, когда ты в школе хорошо учился и помнишь, чему тебя там учили. Вождь спустился с крыльца и смело лег на мое место. Друзья ладненько поплотнее уложили на его могучую грудь щиты. - Если при ударе он ударит слабее, он тебя опозорит. Повторно бить никто не будет. Учти. Переводчик сразу же перевел мои слова. Вождь что-то отрывисто сказал. Все застыли в ожидании. У солдата от волнения вспотели руки, и он лихорадочно – суетливо вытирал их об одежду. Размах. Удар. Слабонервных прошу отвернуться. Собственно, уже можно и не отворачиваться, так как все равно поздно. Кровь фонтаном брызнула во все стороны. Размозженная грудная клетка вождя расплющилась, но щиты скрыли под собой весь ужас и последствия моих экспериментов. - Бей, гадов.- прошептал я, одуревший от крови, окатившей меня.- Бей! Бей! Бей! - Братья! Геть на ворога! Геть! – начали кричать вокруг. Завязалась рукопашная. Их солдаты стояли вплотную в толпе горожан, поэтому им не удалось в полную меру использовать свое оружие. Но их было много. Хотя и наших не мало. Но они сильнее физически. Но наши сейчас сильнее духом. К тому же я обратил внимание на какой-то непонятный блеск возле себя. Батюшки мои, так это же знаменитый жезл! Это похлеще, чем вражеское знамя во время боя захватить. Я схватил этот жезл и забрался на венец колодца, чтобы меня видели не только наши, но и враги. - Вождь убит! Его жезл теперь мой, славяне! Жезл наш! Бей, гадов! Вражеские солдаты, ясно, меня не понимали. Может, только догадывались. Но про смерть вождя они знали и без меня, а жезл в моих руках сделал свое дело: некоторые из них прекращали борьбу и их начинали вязать. Хотя некоторых начали добивать. Война есть война. Махались солдатики, да и бабенки, довольно долго. Как я понял, кто-то из более сообразительных куда-то сбегал, так как у наших воинов появилось оружие. Теперь нашим стало проще. На некоторых врагов это положительно повлияло, и они тоже сдались. Но были и те, кто дрался до конца. До последнего дыхания. И своего тоже. Наконец-то бой закончился. Все измученно улыбались. Уже стали слышны крики женщин и детей. Они только что стали вдовами. А некоторые дети осиротели. Кто бы знал, как меня достала эта война. Кто-то плакал, а кто-то уже начал растаскивать трупы по кучкам. Я стоял посередине площади и не знал, что мне делать. Вокруг меня кто-то ходил, что-то делал, а я просто стоял и стоял. Боковым зрением уловил какое-то движение. Ба-а, да это же мой знакомый динозавр. Где же ты был раньше, паршивец. Как тебя здесь не хватало. По крайней мере, у меня появилось дело, в смысле повод куда-то идти. Я пошел навстречу ему. Или ей. Но сейчас на это мне было наплевать. - Мы всегда говорим верно.- Начала она вместо приветствия.- Ты был предсказан и ниспослан им в то время, когда они нуждались в тебе. Это твоя судьба. - Только не надо говорить, что я уже выполнил свою миссию на земле, и мне можно отойти в страну предков. Я на это не согласен, и у меня на это своя точка зрения. - Нет. Что ты. Я знаю, что у вас так не принято. По крайней мере, в России. Японские самураи были более похожи на нас, поэтому наши предки чаще селились в Японии, да и в Китае тоже. Там также с уважением относились к нам. - Может быть, может быть. В одном ты оказался прав. Да и Игорек Губерман тоже, когда сказал: Дорога к истине заказана Не понимающим того, Что суть не просто глубже разума, Но вне возможностей его. Одного не пойму, неужели мой друг Башметов Андрюша Петрович, Алехин Максимушка погибли ради того, чтобы я вернулся рано или поздно, и спас этот народ? - Но ведь благодаря тебе многие освободились и там, откуда мы забрали тебя сюда. Ты забыл? - Нет, не забыл. Хотя очень хочется. У меня просьба к тебе. Причем очень, очень, очень большая. Обещай, что выполнишь. - Сейчас я готов на все. Сегодня – ты герой. Проси. - Увези меня отсюда. Прямо сейчас. Сию же минуту. Я не могу больше. Не могу смотреть на горе, на кровь. Я устал. - Ты сумасшедший? Ты – герой! Сейчас будет праздник, где главным героем будешь ты. - Не хочу. Ты обещал. Мавр сделал свое дело, Мавр хочет удалиться. - А это кто? - Это Шекспир. - Шекспир – это поэт, писатель. Я знаю. - Тогда прочитай его “Отелло“. Но потом. А сейчас сдержи свое слово. Поехали. С этими словами я пошел прочь из города, который готовился чествовать и восхвалять меня. Но мне этого не надо было. Я этого не хотел. Я устал. Вскоре мы подошли к спрятанному в кустарнике нашему ковру - самолету. Можно было уезжать. Я оглянулся на крепостные стены. - Как много крови. Как много потерянных жизней. Они были воины, как и твоя дочь. Но наши матери, воспитывая воинов, растят их для жизни. Война – это жестокая необходимость умирать. Вернусь домой – уеду на дачу. Я достал из кармана какую-то непонятно откуда там взявшуюся тряпицу и начал в нее заворачивать свой золотой, в буквальном смысле этого слова, трофей. Она некоторое время смотрела на эти мои попытки, а потом спросила: - Зачем тебе этот презренный металл? Неужели ты так и не понял, к каким последствиям приводит обладание им? - Мне нужно золото, но не для того, что ты думаешь. Возможно, ты не знаешь, но на земле почти все религии и конфессии признают, что Бог Един. Он создал землю, деревья, людей. Но, тем не менее, одни говорят, что главней не Иисус, а Магомед. Другие – Иисус важнее Будды. Третьи – надо креститься двумя пальцами – перстами. Четвертые – за это их сжигали, как еретиков. Я один из тех, кто хочет объединить всех верующих в Бога Единого. Но я хочу это сделать по-своему. Представь: огромный зал с великолепным органом в конце зала. Зал, естественно, заполнен мягкими удобными для человека креслами, в которых можно, закрыв или прикрыв глаза, отдаться наслаждению музыкой. Кстати, классическая музыка преобразует кристаллы воды в геометрически правильные фигуры. А мы состоим на восемьдесят процентов из воды. Слушая органную музыку, мы парим над креслами и поднимаемся все выше и выше. К самой крыше, на которой по диаметру расположены семь башенок – куполов, по форме своей соответствующих семи основным направлениям религий: православные, католики, иудеи, мусульмане, буддисты и еще кто-то. Церкви разберутся. А посередине – огромный купол в виде бутона, из которого протягивается раскрытая человеческая кисть, слегка сжатая “лодочкой“. А в руке – человеческое сердце, будто говорящее: “Прими наши души и сердца, Господи! Спаси и сохрани нашу землю. Образумь глупцов, обнадежь сомневающихся, будь опорой верующим“. А рука эта будет полой, в которую вставлена трубка со стеклом на верху и наклонным зеркалом внизу. На это зеркало будут направлены цветные стекла прожекторов, соединенных через цветомузыку с органом. И каждая нота, каждый такт будут разноцветной радугой сверкать и переливаться в воздухе над куполом храма подобно северному сиянию. И каждый, кто не смог попасть на служение или концерт, будет смотреть на это чудо, не побоюсь сказать так, и душа его неотвратимо будет отзываться на этот праздник света. На праздник света среди ночной тьмы. А так как здесь будут представители всех церквей, то они тоже будут думать: “Господи! Как Ты велик! Хоть мы и имеем разную форму глаз, цвет кожи, но все равно мы созданы по образу и подобию Твоему, Господи! Прости нас за гордыню, что решили уподобиться Тебе и решать самим, как поступать другим и даже лишать жизни за это. Прости нас, Господи!“. И люди объединятся. Пускай не скоро и не сразу в вере своей. И увидят это одурманенные и обманутые сатаной, и перейдут из тьмы и сумрака в свет Божий. А оставшись один, поймет падший ангел свою ошибку и покается. И скажет он: “Прости, Господи, и прими назад в лоно свое блудного сына Своего. Накажи, Господи, как считаешь нужным, но позволь остаться с Тобой и служить Тебе“. И наступит Рай на земле, и, может, этому буду способствовать я. Хоть немножечко. - А сам-то ты не уподобил себя своему Богу мыслями такими? - Я думаю, может, это миссия моя на земле такая. Ведь не я живу на земле, а Иисус живет во мне. Так написано. Не я иду, а Дух Святой ведет меня. Ведь я только тело, а Господь моя голова. Ведь куда только меня не заносило по жизни, в какие передряги попадал, а всегда находился кто-то, кто приходил мне на помощь. Иногда даже погибали, спасая меня, но я оставался жив, и шел дальше к какой-то неведомой цели. Я не мог удержаться на месте. Меня все время тянуло куда-то. А теперь я попал сюда, и в мои руки попало это золото, которого должно хватить на строительство этого храма. - Наивный. Ты думаешь, что сможешь продать этот жезл? - Хм. Да-а. А я буду отпиливать от него брусочки и продавать. Вот. - Попробуй. Время покажет и расставит на свои места. - По крайней мере, я хочу попробовать использовать этот шанс. Господь ведь не зря мне его подсунул. - Насколько я знаю Библию, не только твой Бог подсовывает людям золото. - Ты имеешь в виду золотого тельца? Хм. Вопрос, конечно, интересный. Действительно, поживем – увидим. Поехали. Я занял уже привычное место, и мы поехали. Дорога мне была относительно знакома, поэтому примерно на пол пути я попросил привал. Волнение, легкая дрожь в теле прошли, и я с удовольствием растянулся на берегу, подставив ласковому солнцу свое лицо. - О чем думаешь? – услышал я вопрос. - О чем? Наверное, о том, что как быстро все происходит. По логике вещей и событий здесь я должен был застрять дней на десять. А все так стремительно и быстро произошло. И здесь, и в поселке. - Правильно. Атака, натиск. Ведь так учил ваш полководец Суворов. Пришел, увидел, победил. Ты знаешь, сколько сотен лет этому выражению? - Примерно знаю. В школе хоть у меня и тройки были, но историю я любил. - Тем более. Ты поступил, как настоящий воин. Мы рады, что наша дочь погибла, сражаясь рядом с тобой. - А мне грустно от этого. - Нам, конечно, тоже, но мы гордимся ее смертью. Кстати, может, тебя не в поселок отвезти, а в деревню? Что тебе в брошенном поселке делать? Там не осталось ни одного человека. Только бродячие собаки. - А ты-то откуда знаешь? - Информация получена путем визуального личного наблюдения. - Теперь понятно, где пропадал наш друг в то время, когда мы так нуждались в его помощи. - А мы в сражения между землянами не вмешиваемся. Если мы будем слишком часто привлекать к себе внимание, то рано или поздно начнется охота на нас самих. Нам это не нужно. - Увы, но логика в этих словах есть. Ладно, поехали. Но едем в сторону лагеря, так как недалеко от него я спрятал свои вещи. - Хочу тебя успокоить: после эвакуации лагеря приехали люди в гражданской форме и с ними человек пятьдесят солдат. Они прочесали оба берега. Нашли три потайных места. Причем, одно на том берегу выше по течению. Ты там прятал что-нибудь? - И там тоже. - Можно сделать вывод, что у тебя ничего не осталось. Поэтому под моим сидением лежит пачка денег, и тебе хватит, чтобы долететь до Москвы. - А из Москвы? - Извини, но мы и их еле насобирали. Не могли же мы поехать в город и ограбить банк. - Логично. Огромное спасибо. Мне очень приятно, что обо мне кто-то беспокоится. На большой земле меня этим не баловали. А так иногда хочется это почувствовать, несмотря на то, что ты – мужчина. Разве трудно женщине, хоть иногда, просто подойти, прижаться к тебе и тихо сказать, как ей хорошо с тобой и надежно. А раз не говорит, значит, ей с тобой не хорошо и не надежно. А живет она с тобой просто из-за денег, квартиры и так далее. Что тоже, оказывается, далеко не так просто. - Хватит ныть. Путь воина – путь отречения от семьи, от благ. Воин по сути своей – отшельник. - А я не воин. Я не хочу им быть. Я устал. Я хочу дом, семью, уют. Я хочу вечером перед сном говорить: “Спокойной ночи, дорогая“ и целовать ее в щечку. А утром улыбаться ей, и видеть в ответ ее искреннюю радостную улыбку, и говорить ей: “С добрым утром, любимая“. - Чушь. Такие люди, как ты, из жизни в жизнь, из тела в тело лишь воинами проходят путь свой. От судьбы не уйдешь. Ты можешь ненадолго расслабиться, но это временно. Вспомни свои приключения на Дальнем Востоке, Вьетнамские командировки, неудачную поездку в Афганистан, неудачный отдых на Кавказе. Это ты так думал, но все было предопределено свыше. - Обожди, а откуда тебе известно все это? Я никому об этом не рассказывал. - Живут на земле люди, которых вы называете ведунами, прорицателями, пророками. - Пророк предсказывает события. - Правильно. Потому, что его просят об этом. Но никто не просит их рассказать то, что уже было. - Почему? Иногда просят. Цыганок. Чтобы проверить их способность, прежде, чем они начнут говорить о будущем. - Вот видишь. А цыгане потомки древних Ариев, мигрировавших в Индию. У них это “в крови“, как иногда говорят люди. Их надо слушать. Разумеется, там есть и шарлатаны. - Знаю. На себе испытал. И не надо смеяться. Расхрюкался еще тут. С двумя небольшими привалами мы доехали до какого-то небольшого городка. Остановились в какой-то заводи в полутора – двух километрах от небольшого аэродрома с тремя “кукурузниками” и двумя вертолетами. - Я вернусь.- услышал я. Вернусь, так вернусь. В данной ситуации уже хорошо. А мог бы услышать: - Ладно. Счастливо добраться. До свидания. Пришлось бы сразу разрабатывать легенду Робинзона Крузо. Хоть бы узнать: далеко ли до большого города и как он называется. Собственно, а куда спешить? Осталось подождать совсем ничего. Это ничего продлилось минут сорок с хвостиком. - Все идет по плану. Сядешь на самолет. Он уже прогревает мотор. Вылет через пятнадцать минут. Ты из геологической экспедиции. Едешь в отпуск в Москву. - Ага. В Москву и без денег. Геолог называется. - Это продумано. Ты едешь по телеграмме. Быстро. Поэтому летишь с ними, а не поездом. - Так здесь и поезд ходит? - Конечно. Летчик любит молчать, и ты молчи. Просто спи или делай вид спящего. Понял? Как прилетишь - разберешься сам. Там помочь тебе не сможем – очень далеко. Понял? - Конечно. Все очень просто, как журнал “Свиноводство на приусадебном участке“. Давай прощаться, а то мне до аэродрома идти еще минут десять. - Да. Удачи тебе, избранный. И воинского счастья победы над врагами. Мы будем помнить о тебе. - Спасибо. Передай привет моим товарищам в деревне. Да скажи, что крепости надо надежней укреплять, а то опять проспят кого-нибудь. И тебе воинского счастья. Хотя, если честно, мне очень не хотелось бы, чтобы тебе пришлось сражаться. Но уверен, если ты и погибнешь, то погибнешь героем, как и твоя дочь. Спасибо. Прощай. - Прощай. Я быстрым шагом пошел к аэродрому и вскоре уже стоял возле самолета. Поздоровался с летчиком. Он просто кивнул мне и продолжал готовить самолет к отлету. Под конец еще раз обошел его кругом, не забыв помочиться на заднее колесо. Простите за подробности, но из песни слов не выкинешь. На дорожку эту процедуру повторил и я. Кто знает, есть ли в таком самолете туалет. А если нет? Как это сделать в воздухе? В иллюминатор или дверь открывать? Мы летели вдвоем, и летчик разрешил мне сесть на пустующее место второго пилота. Я не стал уточнять причины его отсутствия. Может, у него свинка, а, может, соскучился по цивилизации и убежал в город. Какая разница. Главное – конечный результат. Летчик запросил у диспетчера добро на рулежку. Добро дали, но что-то еще сказали. Летчик произнес четыре слова, не буду говорить какие, а потом сказал: - Козлы вонючие. - Круто.- Прокомментировал я. - А ты что хочешь? – недовольно спросил меня он.- Они хотят, чтобы я сначала залетел на Охту, забрал там отчет экспедиции и дали курс. - Ну и? - А то, что тебе, как геологу, очень хорошо известно, что из Охты нам с тобою лететь через пустошь. - Уважаемый, я здесь всего два месяца с хвостиком. И за это время всего лишь дважды слышал это слово. Но и при этом никто не крестился в страхе. Расскажи лучше, что это за место. - А там и рассказывать нечего. - Как нечего. Там же что-то есть. Туда кто-то ходил. - Хм. Ходить-то ходили, да не возвращались. - Вай. Да это в наше время? А съемка с космоса? Делают запрос и вся недолга. - Ага. Щаз-з. Там все чисто. Болотистая лесо – степь. Похожа на тундру. Я там поработал пару лет. В смысле, в тундре. Болот очень много, но газа или нефти нет. Проверено. В том числе и из космоса. Ни урана, ни другой какой фигни нет. А люди уходят и пропадают. Передают по рации, что у них все хорошо, связь отличная. И все. - Бермудский треугольник какой-то. - Ага. Только там это происходит иногда, а здесь ни одна экспедиция без ЧП не прошла. Вот и делай вывод. А тут перед самым вылетом напарник заболел: приступ аппендицита. Верно, ему не судьба погибнуть на этой пустоши. Как нам с тобою. - Ты меня успокоил. - Ага. Расслабься. Наслаждайся жизнью и полетом. До Охты еще пятнадцать минут лету. - Хорошо. Тогда я подремлю. - Давай, если сможешь. За последний месяц, а тем более за год, я как-то уже свыкся с глаголом погибнуть. А дремать под гул двигателя, я привык еще с тех пор, как служил в десанте, и мне приходилось очень часто летать. Я успел даже заснуть. - Вставай, булыжник.- разбудил меня летчик. - А почему булыжник? - Да тебе, как тому камню на дороге. Я думал, он переживать начнет, а он храпака дал уже через пять минут. Ну, у тебя и нервы. - Ты же сам сказал, что не судьба. Что на судьбе написано, то и будет. Что тут дергаться? Знаешь, есть один поэт. Игорь Губерман его зовут. Он много подмечает, и четко это может выразить словами, в отличии от меня, например. Я недавно говорил моему другу и тебе повторю. Так, небольшое четверостишье. Дорога к истине заказана Не понимающим того, Что суть не просто глубже разума, Но вне возможностей его. Мы помолчали. Я специально сделал паузу, чтобы он успел осмыслить эти слова. - Как ты сказал, его зовут? - Игорь Губерман. - Это твой друг? - Нет. Просто поэт. - Поэт, но не простой. Надо будет купить сборник его стихов. - Да я бы тоже купил, но не встречал ни разу. - Наверное, денег нет на тираж. - Может быть. Написать на бумаге – одно, а напечатать бывает еще труднее, чем придумать эти стихи. - Такие стихи не придумывают. Они даются свыше. - Вах. Да ты, оказывается, еще и философ. - Поживи здесь с мое, пообщайся с местными. Ты знаешь, что у нас в городе живет ведун? Он тебе все про тебя расскажет: что было, что будет. Только спроси. - И что было? - И что было. Нет проблем. Сам проверял. - И что он сказал тебе, когда ты умрешь? - Не ответил. Сказал, что это Богу не угодно. Как срок подойдет – сам узнаю. - Логично. - А ты не ухмыляйся. - Я не по этому поводу. Еще сегодня утром я говорил с другом про этого ведуна, но он не сказал, где он живет. Оказывается здесь. Последняя надежда нашей сборной по футболу – это старик Хаттабыч. Он на чемпионате даст каждому нашему игроку по мячу, и хоть один, но добежит до ворот противника, и, если вратарь не отобьет мяч, попадет в ворота, если не промахнется опять. Оказалось, Охта – это пять дворов и три барака. Зато свой аэродром. И работали в Охте в охотку: быстро забрали из салона самолета какой-то ящик, а взамен швырнули обычный школьный портфельчик семидесятых годов прошлого, двадцатого века. Никакого диспетчера здесь не было. Да и какой может быть диспетчер в открытом поле, где аэродром – вся степь. А из аэродромных принадлежностей – полосатый чулок на палке для ветроуказания. Летчик только кивнул через стекло какому-то случайно оглянувшемуся работяге, и мы начали разбег. - Ишь, не обернулись. – Проворчал летчик, как только шасси оказались в воздухе. – Знают, небось, куда летим. - Да ладно тебе. Чего дергаться, когда почки отстегнулись. - Да неприятно как-то. - И немного тоскливо. - Во-во. Самолет сделал небольшой вираж, и мы легли на заданный курс. Тайга была редкая с большими проплешинами, на которых неуклюже торчали корявые кусты. - Тишь и гладь, и Божья благодать. – монотонно сказал наконец-то я, глядя на это тоскливое однообразие. - Ага. А мы до середины пустоши еще не дотянули. - Так мы уже над ней? - Давно. - А я смотрю, ты высоту набрал. - Тревожно мне. Может, не заметят нас и проскочим. - Хорошо бы. Вон в Бермудах все-таки летают самолеты, да и корабли не все тонут. - Так у нас не Америка. У нас круче. Минуты через три первый раз чихнул мотор. Потом еще раз. - Началось.- услышал я шепот. Двигатель страшно чихал и фыркал, но не глох. Зато в кабине появился дым. Сначала запершило в горле. Мы сами, будто дразня самолет, закашлялись. Выступили слезы, а уж потом повалил дым. Пришлось открыть окна, чтобы не задохнуться. Может, из-за доступа кислорода вспыхнуло пламя и что-то пережгло, так как двигатель заглох. - Не боись. Ласточка надежная. Долетим. - Я знаю. Я по телевизору про них смотрел. Их предки еще германцев в войну бомбили. Так там сказали, что они планеры хорошие. Все меньше пешком идти придется. Я хотел еще что-то сказать хорошее про самолет, да и себя приободрить, но мы попали в воздушную яму, и самолет ушел в пике и штопор. Вокруг меня замелькали всякие предметы. Что-то даже вылетело в окно. Хорошо хоть я послушался летчика и своевременно заранее пристегнулся ремнем безопасности. Не зря все же эти инструкции пишут. Спасибо им. Неровен час, я и сам бы выскочил в форточку. Летчик мужественно боролся за живучесть самолета. Благодаря ему и конструктору самолета, разумеется, тоже, самолет вышел из пике. Он не просто вышел, но и двигатель вновь загудел. Самолет пошел ввысь. - Ух, пронесло. - Меня тоже.- Пошутил я. Мы засмеялись. - Шутки шутками, но до этого не далеко было. - Это и ежу понятно. - А здесь ежи водятся? - Ни разу не видел. Может, холодно им. - Может. Как твое мнение? - О ежах? - Да какие ежи! О нас! Двигатель вроде равномерно работает. Как бы не сглазить. - Тьфу, тьфу, но середину уже пролетели. Теперь есть надежда. Небольшими потерями обошлись. - Ага. Кстати, а где мой вещмешок? - Твой? Ха. Он так мне по морде шмякнул, что я чуть не отключился. Точняк. Аж искры из глаз сыпанули. У тебя кирпичи, что ли там. Это известие меня оглушило. Я не верил в произошедшее. - Ты чего застыл? Что у тебя там было? - Может, кирпичи, а, может, золото. - Не врешь? И много? - А, может, книги. Они знаешь, какие тяжелые? Тебя по голове “Войной и миром“ не били? - Нет. - А жаль. И мне тоже жаль. Впрочем, ничего уже не вернешь. Даже, если и вернемся. Скажи, а вернуться можно? - Куда? Здесь сотни квадратных километров. Где нас заклинило и где отпустило? Ты помнишь приметы на земле? Вот то-то и оно. - Я понимаю. Глупый вопрос. Риторический. Там могло быть все: от карты сокровищ до самих сокровищ. Все. Проехали. - Проехали. Забудь. Значит, не твое. - Об этом мне уже говорили. А жаль. Я так надеялся. Мы надолго замолчали. Когда мне “тяжело“ и очень грустно – я “ухожу в себя“, и как бы каменею, абстрагируюсь от действительности. И сейчас я откинулся с закрытыми глазами на спинку кресла. Вскоре заснул. Проснулся от легкого толчка шасси о землю. Вокруг была цивилизация: Илы, Яки, автобусы с пассажирами. - Вот и все.- вслух произнес я.- у меня в мешке были и документы. Сейчас у меня только немного денег, но на поезд должно хватить. Помоги взять билет, а то загребут, как бомжа. - Да-а-а. Влип ты. Совсем на нулях? - Практически. - Не боись. Помогу. Здесь часто транспортники бывают. Посмотрим, может, и сегодня есть. Посиди здесь, а я к руководителю полетов схожу, поговорю с диспетчерами. - Добро. У меня и выбора особо нет. Летчик пришел через час с небольшим. Но зато радостный и с пакетом из газеты, в котором оказались пирожки с капустой. Пирожки были еще теплые, но всухомятку много не съешь. -Тебе подфартило, корешь. Сейчас заканчивается погрузка и через пару часов ты уже помашешь мне с борта транспорта, идущего в Энгельс. - В Энгельс? Это под Саратовом? - Он самый. Туда к бомбардировщикам новые изделия везут. - Так меня ж с изделиями того, как шпиона… - Не дрейфь. Я мужикам все объяснил. Не подведут. - Надеюсь. - Да не дрейфь, говорю. Свои мужики в доску. - Добро. Тем более и денег сэкономлю, и время. А сколько им за перевозку отстегнуть? - Да ты че! Я ж говорю: свои мужики. Тем более я уже проставился. Как-никак, а твоя поклажа через мою форточку гукнулась. Держи пирожки и пошли. Знакомить буду. По дороге я подумал, что так и не знаю, как зовут моего нового товарища. Но спроси его, а он в ответ спросит меня. Мне не хотелось обманывать его, а говорить правду… Транспортный самолет оказался Аннушкой. Не люкс, конечно. На Ту или Иле было бы получше, но дареному самолету под шасси не смотрят. Летчикам было не до меня: они торопились домой и торопили погрузочную команду. Командир только махнул рукой, мол, давай, заходи, располагайся, будь, как дома. Сколько часов я провел в воздухе? А, если в земные километры перевести. Мой общий налет покруче будет, чем у нынешнего летчика. Огляделся, нашел термос, висящий на борту. Удобный такой: висит крышкой вниз, а там – кнопка. Нажал – попил. И солдатская железная кружка тут же. Много ли для счастья солдату нужно? Поесть да поспать. Солдат спит – служба идет, самолет летит. Дверь в кабину летчиков была открыта, поэтому я просто лежал на брезенте, накинутом на ящик, думал, в полглаза глядя на технаря и летчиков, в пол-уха слушал их разговоры. Прошло уже часа два лета, как ко мне подошел командир и присел рядом на краешек ящика. - Тебя как зовут-то? – спросил он меня. - Михаилом Ивановичем.- машинально соврал я. - Понятно. Из друзей оставил там кого или нет? - Из друзей? Нет. Так, товарищи одни. - Понятно. Так ты через пустошь перелетел? - Ага. Было дело. - Не многие могут такое сказать после полета там. И я не буду вмешиваться – живи. Но и тебя прошу: не говори, что летел с нами. Даже под пытками. Семьи у нас. Сам понимаешь. А там я выведу тебя с аэродрома. - Достаточно и этого. Там я уже не пропаду. - Ну, и ладненько.- И, уже уходя, спросил.- Сам-то из военных будешь? - Буду. - И кто? - Из офицеров. - Я так и думал. Смотрю – спокоен, нервы хорошие. Скажи, а ты знаешь, что на тебя охота объявлена? Причем, призовая. - И кому, интересно, понадобился старый военный пенсионер? - Офицер? - Офицер. - Ну и ладненько. Отдыхай. Я, наконец-то, расслабился, поняв, что пока я в самолете, я в безопасности. И снова заснул. Помню, что прапор – технарь разбудил, дал половинку курицы и пол бутылки пепси-колы. Поел и снова заснул. В полете у меня хороший сон. Даже перед прыжками с парашютом я успевал немного подремать. Может, это моя нервная система так борется с волнением? Не знаю. Но мне удобно. Проснулся от того, что я опустился в какую-то яму. Оглянулся, вспомнил, что к чему. Посмотрел в иллюминатор. Ба-а. Волга – матушка. Самолет делал вираж, чтобы зайти на военный энгельский аэродром. Как я люблю эти моменты. Особенно в вечернее время. Мириады огоньков в окнах людей, которые и не подозревают, что я сверху смотрю на них. Маленькие, игрушечные дома, машины. Все это меня завораживает и притягивает. Толчок и шасси покатились по бетонке аэродрома. Как меня и просили, я “светиться“ в своей гражданской одежде не стал, а спокойно просидел в кабине на месте бортрадиста. По радио передавали романсы в исполнении Малинина. Было, что вспомнить и о чем подумать. Я знаю, что слова человеку даны, чтобы скрывать свои мысли, но здесь я был один на один с романсами, со своими мыслями. А мысли мои были грустными, почему-то. Я сидел, а мой разум отказывался воспринимать реальность, отказывался осознавать то, что произошло со мной за последнее время. Это был сон. Страшный сон, навеянный плохой книгой. Ничего не было. Я все придумал. Но, а почему я тогда сижу здесь? Не просто сижу – прячусь. Почему? Нет. Я все равно не хочу, чтобы это было правдой. Пусть все это останется сказкой. Красивой сказкой. Пусть. 2007 год.