Довольно много воды утекло с тех древнейших пор, когда стихийно, но в какой-то степени и направленно образовались первые поселения вдоль известной реки. Многое видывал на своем веку батюшка Дон: много радости и огорчения, много веселья и забот, но больше всего и чаще всего постоянно текущей вдоль берегов гостеприимной реки людских слез и крови.

Совсем немного лет прошло с тех пор, как лила в батюшку Дон свои горькие слезы казачка Аксинья, а всего в ста верстах от неё под Колодезями строчил неистово из пулемёта Гришка Мелехов по наступающим отрядам матросов. Долго потом черные пятна бушлатов раскиданных по окровавленному снегу стояли перед его глазами мучительной безнадёжностью того страшного исторического периода - братоубийственной гражданской войны.

И будет слезы лить Аксинья в воду, по Мелехову в Вешках на Дону… Месть будет страшная казачьему народу в гражданскую, кровавую войну. Степь Донская плугом время меряет, на полях колхозных кружит воронье. Смеется Дон, смеется и не верит: как может быть все общее, если все ничье.

На правом крутом берегу Дона простирались бескрайние и необжитые степи. На левом берегу обозначились лесистые местности, но не очень широко. Далее кругом, куда не посмотришь, был сплошной, страшный и несокрушимый песок - настоящая пустыня. После Великой Отечественной Войны, колхозники вплотную занялись, этими пустующими, не приносящими ни какую пользу, землями. Кроме этого на данном месте происходили ужасные, немыслимые и просто фантастические песчаные бури. Пыль и песок, грубо говоря, дико наступали на чернозем. В срочном порядке была организована посадка соснового леса, неприхотливого к засухе и песку. Так же были образованы и сосновые полосы, обрамляющие поля, на которых сейчас в основном сажаются арбузы.

Утренняя прохлада осени 1998 года.

Возле вагончика, стоящего на опушке сосновой полосы, с каким-то невероятным скрежетом и грохотом промчался гусеничный трактор. Через несколько секунд трактор встал, как вкопанный, так как ему на перерез выскочил неизвестно как, видавший виды УАЗик. Из открывшейся двери, как из шахты для ракет с ядерными боеголовками вылетел председатель местного колхоза. На лбу у него крупным шрифтом была написана неописуемая ярость, которая превратила лицо в крупный перезрелый помидор. Скулы с таким невероятным усилием ходили взад и вперед, что со стороны могло бы показаться, будь-то перед нами колоссальные мельничные жернова. Тюрин, словно стрела, выпущенная из арбалета, подлетел к кабине, вскочил с легкостью двадцатилетнего юноши на гусеницу железного коня и, с нескрываемым усилием, вытащил за шкирку, упорно сопротивляющегося тракториста. На лице тракториста была гримаса полнейшего и неописуемого ужаса, хаоса и паники. Тюрин, держа одной рукой за отрывающийся воротник, другой рукой, прямо с разворота, как заправский боксер нанес сокрушительный удар, да прямо в глаз бедному колхознику. Бедолага, сделав невероятный кульбит, отлетел в сторону. А кулак, я вам скажу, был чуть поменьше арбуза. Тут же понеслась речь на помеси украинского и русского языков:

- Шожь ты, нехристь, опять соляру на водку менять приихав? Ах, ты, сволочь! Хрен бычачьий тоби, а не зарплата! Убью, скотына! - раздавалось по округе.

- Ой, просты барын, вэлыкодушно, - чуть было не выдали уста приподнимающегося тракториста, но он вовремя опомнился и промямлил следующее… - Отпусты, ради бога, Виктор Иванович. Бивш нэ повторыться!

- Валы от сэдова. Ще раз я тоби туточки побачу, пэняй на сэбэ, - сказал председатель, потирая ушибленный кулак.

От такого неслыханного в этих тихих местах шума, конечно же, проснулся Владимир. Он, потирая глаза, стоял около стола и с нескрываемым удивлением наблюдал за происходящим спектаклем, действующего театра на колесах. Тюрин вальяжной, морской походкой, словно всю жизнь прослужил на парусном флоте, подошел поближе и протянул вперед свою здоровенную лапищу.

- Скоро сниг пыйдэ, а ты всэ дижурышь, - сказал председатель, и крепко, с каким-то только ему одному присущим уважением, пожал руку бахчевника.

- Здрасте, здрасте, - ответил на приветствие Вовка. - Поздновато посадили. Аж, в конце мая. А они вымахали все как один. Просвета земляного не видать.

- Цэ ж, продавать трэба, - вопросительно посмотрел председатель.

- У меня целиковая, еще не тронутая бахча, да вон и у тех ребят. Во-о-он, МАЗДА стоит, на том конце поля.

- А-а-а! Цэ ти ахферисты, яки у моых мужыкив соляру на водку мэниют? - перебил Володю Тюрин. – Ну, суки, я их щас побачу… Бизнесмены хреновы! - пригрозил он, показывая мощный кулак - кувалду.

Он присел на краешек скамейки с таким видом, с таким настроением (я бы сказал, с нагловатой напористостью), которое непременно указывала на то, что бы его тут хорошенечко угостили. Вова, ни слова не говоря, налил тут же водки: себе в небольшую стопочку, а своему напарнику полный, граненый стаканяка. Затем, он с нескрываемым удовлетворением (появился наконец-то собеседник) пододвинул надкусанную палку полу копченой колбасы.

- Расстроився вин от цих. Ну, давай, нервы хочь трихо подличим, - сказал Тюрин, опрокинув полнехонький стакан в свой огромный председательский рот. Затем, рявкнул, крякнул и положил туда же почти всю палку колбасы. Буквально, секунду погодя, провалилась в брюхо остальная ее часть.

- Вот, блин, дает, - подумал про себя Володя. - Мне бы ее на два дня хватило.

Вова вдарил, причитающуюся ему дозу и закусил небольшим кусочком арбуза.

- Вкусная, наверное, колбаса-то? - виновато спросил он.

- Послухай, чисно, не хрена не разобрав. Плесни ще пив стаканчика, та поиду, - ответил самоуверенный коллега по употреблению крепких спиртных напитков и при этом ну ни сколько не смутился.

Затем, он ткнул пальцем на початую бутылку, довольно крепкого самогона. Дело было сделано и председатель «Тихого Дона», не подавая ни малейшего вида на то, что он только что незаметно употребил приличное количество спиртного, и что самое обидное умял в полприсеста батон колбасы (причем без хлеба), пристально вглядываясь в противоположную сторону поля, подошел к машине. Небрежно пнув ногой по колесу, он ввалился в салон. Не спеша вставил ключ и рванул в сторону нечистоплотных бахчевников.

- Милицию не будет вызывать. Н-е-е-т. Никогда в жизни. Сейчас, просто набьет морды этим спекулянтам и прекратит всю водочную самодеятельность, - думал про себя Володя. - Далеко… Ничего не видно, - жалел он, что нет бинокля.

Тюрин, действительно, довольно быстро разобрался с деятельностью приезжих мошенников, укатив восвояси. В стане водочных магнатов наступило полное смятение. Крепко налаженный бизнес был развален в пять минут.

Этот небольшой отрывок показывает силу духа и характер настоящего русского мужика, на основе сильного слова которого происходило руководство крупного хозяйства. Все колхозы были давно уже разорены, а «Тихий Дон» еще держался. Люди годами не получали зарплату в других селах и завидовали местным колхозникам. У Тюрина не было ни шикарного особняка, ни хорошей машины, в отличие от других председателей, которые продали все на корню и занимались крупным бизнесом или сидели на тепленьких чиновничьих креслах. Прошло пару лет и чиновники добили последнего председателя, обложив невыгодными условиями. Словно направленные диверсии шли тогда на колхозы России. Сейчас основную часть земель скупили москвичи (замечательный вклад денюжек для отмывания других).

В то время, когда рушилась вся Российская банковская система, замораживались вклады и разорялись люди, мужики села Глубокое, как во всех деревнях пьянствовали. Лица были довольные и радостные от наплыва дешевого спиртного. Им было очень далеко наплевать на то, что происходило за пределами их пьяного самосознания. Тракторный отряд колхоза спивался прямо на глазах почтеннейшей публики. Сначала, Тюрин Виктор Иванович сквозь пальцы смотрел на подвыпивших мужиков, потому что сам был не прочь опрокинуть стопку, другую. Причем, что бы это ни в коем случае не мешало работе и не влияло на производительность труда. Но тут дело совсем другое: началась полнейшая смута и беспредел. Председатель никогда не пользовался административными методами по пресечению всяческих безобразий и катаклизмов, возникающих в трудовом коллективе. Он хотя и пугал, но не увольнял нерадивых работников и не лишал их, ни премий, ни зарплаты потому, что от этого страдали, прежде всего, сами семьи, а не нарушители. Поэтому глава «Тихого Дона» добивался порядка одним единственным способом - мощный удар кулаком промеж глаз и тут же восстанавливались добропорядочные отношения. Наступали покой и тишина. После того, как справедливость в окружающей среде колхозников была восстановлена, наступил мир и нарастающее благополучие, а вместе с ними, благосостояние в семьях.

Никогда не забуду, как председатель много чего поведал мне про жизнь свою и людскую. С особым упоением он рассказывал про войну: как стояли итальянцы на той стороне Дона, про разруху и голод, принесшие непосильные и невыносимые страдания, про большевиков, которые проводили позорное и беспощадное раскулачивание. Хоть и сам был партийный, но настоящий и правильный. Очень - очень был удивлен, когда увидел у него в сарае, сияющую небесным светом и издающую какую-то неописуемую, непередаваемую энергию икону Серафама Саровского. Тот пыльный сарай стоял с покосившимися стенами и просевшим потолком. Он доживал свой век с провисшей паутиной, с его не устроенностью, от наваленного мусора, символизируя тем самым наше разрушенное и разбитое в пух и прах общество (по началу, большевиками, а затем и новоявленными демократами, давшим полную и окончательную свободу ворам, мошенникам и бандитам всех мастей). Это убитое нещадно временем помещение наглядно показывало, что из себя, представляет в настоящее время наша бедная, разоренная и изнасилованная в самых извращенных формах Россия. Слезы навернулись от представленного передо мной очаровательного и наполненного глубоким смыслом явления, из которого милостиво исходил божественный, лучезарный и таинственный, просто неописуемый свет. Святой Серафим, как бы выходил к нам на встречу из рамок ярко-синего фона иконы, и обещающе давал понять, с пронизывающим взглядом и указующим жестом, о том, что еще не все потеряно, что ещё бог простит, что ещё надо искренне верить в истинное, светлое, правильное и правдивое будущее…