*Все имена и фамилии автором умышленно изменены. Все случаи совпадения – результат простой случайности и к вам никакого отношения не имеет* Все-таки, как здорово, когда тебе не нужно ходить на работу. Нет, не в выходной. Выходной – тоже хорошо. Но это еще круче, и эта крутизна называется пенсия. Да, да, именно та самая пенсия, о которой мечтает вся молодежь, и о которой так сожалеют старики. Но я еще молод (душой), а уже на пенсии. Никаких звонков или посыльных с работы, гори огнем все прошлые заботы и нервотрепки. Свобода. Это сладкое слово свобода. А, если у тебя еще и дача, и лето, и ты один на даче?! И никто не мешает, не зудит под ухом. Сказка. Человеку иногда нужно побыть одному. Некоторые уходят в пустыни, в степи на годы и становятся святыми, но мне этого не надо. Неделька- две и достаточно. Я городской житель и без пороков города – городского шума, загазованных улиц, телевизора и тому подобных вещей, которые губят мой молодой растущий организм, я не могу. Но сейчас только первые денечки моего пенсионно – дачного рая. Обывателю, у которого никогда не было дачи, может показаться, что все дни на даче одинаковые и там тоска серая, и добровольная каторга. Раньше и я так думал. Но тогда я был подобен “чайнику“ на автотрассе. А сейчас я садовод со стажем, знающий, что такое пропалывать картошечку на солнцепеке или, что такое из ведерка полить сотню кустов томатов. Но не это же главное на даче. Да, разумеется, день у дачника, как и у любого цивилизованного человека, начинается одинаково: встал, умылся, если есть сила воли – холодный душ, почистил зубы, побрился, поел. Дальше, пока утро и еще не жарко, тоже стандартный режим дня, но уже садовода: вспушил грядки и полил, хоть где-нибудь и как-нибудь, отдавая предпочтение где-нибудь перед как-нибудь. Но это, если у вас центролизованный полив, а, если у вас председатель хапуга из бывших замполитов, и все ваши деньги и трубы пустил на ублажение собственного эго, то поливать вам все кустики и грядочки ведерочком и отдавать предпочтение чаще будете как-нибудь и сколько-нибудь, чем вообще ничего. Но и это тоже не главное. Вы только представьте себе: раннее утро, вы лежите в постели на даче, сквозь закрытые веки вы ощущаете, как нежные солнечные лучи наполняют вашу комнату до самого верха и выплескиваются наружу, даря радость другим комнатам, чердаку и крыше. За окном щебечут, воркуют и поют птицы. По всему телу идет истома уставшего от отдыха тела. Это разве не чудо! Это же сказка. Да, представьте себе, что на даче дачники живут в сказке. Но это надо понять, увидеть. К сожалению, есть люди, которые не способны это сделать, а, может, не пробовали. И мне жаль их. Иногда только одна мысль, один миг могут изменить нашу жизнь. Но очень часто мы не умеем понять того, что этот миг – тот самый Миг с большой буквы, который может изменить нашу жизнь. И тогда судьба своей жесткой рукой берет нас за руку и поворачивает круто в сторону. Все – проехали. Ты не воспользовался шансом, который тебе был дан Богом. Ты не заметил его или не захотел заметить его. Потом через много лет, может быть, ты и найдешь в себе силы обернуться и, может, даже пожалеешь о чем-нибудь, но близкий локоток ты все равно не укусишь. Тебе будет и грустно, и обидно. Но обижайся только на себя и не вини в этом другого. Мы все пришли в этот мир одинаковым путем и с одинаковыми возможностями. Есть возможность наслаждаться – наслаждайся, есть возможность ухватить удачу за хвост – хватай, не раздумывай. Рискуй. “Кто не рискует, тот не пьет шампанского“. И мы все понимаем, что это имеется ввиду не только в буквальном смысле. Часто, беседуя с пожилыми людьми, я слышал от них то, что чувствую сам – я не ощущаю свой возраст, свои года. В обстановке не требующей строгости и чопорности, я смотрю на мир широко открытыми глазами, если не ребенка, то юноши. А на даче это можно делать достаточно свободно, если не все время, тем более, что живешь один. И только выпуская на свободу свое второе молодое, юное Я, вы будете счастливы. Если вы до сих пор были закомплексованы, и ни разу так не делали – сделайте. Лучше один раз почувствовать самому, чем десять раз прочитать. Понятное дело, что я предлагаю почувствовать и так далее, только хорошее, только от Бога и не надо здесь “передергивать“. Я встал с постели с чувством эйфории, сравнимую с легким опьянением шампанским. Есть не хотелось. Хотелось немного подвигаться, полакомиться свежей с куста ягодой. Натянул на себя старые армейские брюки навыпуск, привычную зеленую военную рубашку и пятилетней давности, но еще крепкие, форменные туфли. Надо отдать должное, что военпред ОТК на фабриках, где шьют одежду для военных, не зря получает свою зарплату. - “Как прекрасен этот мир, посмотри … “. – Да, хороший хит моей молодости был. А почему был? Сейчас многие возвращаются к песням моей молодости. Не могу сказать, что сейчас все песни плохие, бестолковые и глупые. Нет и еще раз нет. Крутой, Игорь Николаев – даже они чего стоят. Вот то - то же. А все равно тянет туда, назад. Прям, как в том фильме “Назад в будущее“. Много ли человеку для счастья надо? Да совсем чуть-чуть. И вот сейчас я иду по саду- огороду и ничего страшного, что сразу после огурчика – корнешончика в рот просится клубничка, а за ней – крохотуля помидорчик. А вот за забором пробежал молодой сосед – стобаксовый щенок, а за ним с чувством собственного достоинства, прошествовал, наслаждаясь жизнью, и его хозяин. Хозяин щенка и дачи поблизости. - С добрым утречком! Как настроение?- радостно приветствую я его. Вообще мне со всеми соседями повезло. - С добрым утром! А утро действительно великолепное, только ветер что-то подул какой-то нехороший. Ну, явно не вписывается в это утро. - Это, наверное, потому, что все познается в сравнении. А вы далеко собрались? - Да собаку выгулять нужно. Я с ней каждый день три-четыре километра гуляю. Это же охотничья. - Да я вижу. Хороша! - Если хочешь… - Хочу. Я мигом.- походить, побродить – это как раз то, чего мне и не хватало. Тем более, в обществе приятного мне человека. Закрыв дверь дачи, я вышел на улицу. Не спеша прогулялись до конца улицы, свернули в сторону колхозных полей, которые уже зеленели озимыми. - Далеко пойдем? - Как раз вдоль оврага к тому леску, потом – к озеру и домой. - Отлично. А то я квакание лягушек слышу, а самому дойти туда лень. - Ну и зря. Я туда часто хожу. Там рыба неплохо клюет. - Так там и рыба есть? - Ну, рыбаки ее рыбой не назовут. Иногда даже с ладошку поймаешь. - А остальные? Они, что все больше ладошки? - Хм. Хорошо бы было. Ты посмотри, по полю как – будто рота солдат прошла. Действительно, было ощущение, что нашу дорогу, собственно, наша “дорога“ была прямо по наливающимся соком озимым растениям, пересекала вытоптанная полоса шириной метров в пять. Я огляделся. Эта полоса начиналась или, вернее, терялась справа в лесочке и слева – в недалеком овражке, поросшем лесом и кустарником. Щенок бегал по этой полосе, принюхивался и о чем-то лаял. Я говорю “о чем-то“, потому как надеюсь, что люди когда-нибудь поумнеют и смогут понимать о чем с ними говорят животные. Весь мир создан для человека, и мы не имеем права не понимать тех, кто создан служить и помогать нам. Я наклонился к земле, так как солдатские сапоги должны оставлять глубокие следы, а кому, как не им ходить здесь строем. Садоводы протоптали себе тропинку в стороне. Они все практичные люди. Особо, когда тащат на себе два пуда урожая до электрички. Приглядевшись, я действительно увидел следы каблуков, а кое-где и обуви целиком. Но дело было в том, что средняя длина отпечатков была около пяти – восьми сантиметров. Да, да! Именно так! А один каблучок так вообще около одного сантиметра! То есть владельцы этой обуви были ростом до моего колена плюс- минус пять сантиметров. Фантастика! Когда я поднял голову, сосед был уже метрах в десяти и ждал меня. - Я чуточку задержусь. Только посмотрю, куда они в овраг пошли и догоню вас. Идите. Я быстро догоню. Сосед как-то махнул рукой: то ли соглашался, то ли удивился, но повернулся и пошел дальше. А я пошел по проторенной дорожке в прямом смысле этого слова. Чуть дальше что-то привлекло мое внимание. - А что это здесь беленькое чернеется?- я иногда люблю поговорить сам с собою. Есть общительные люди, которые не могут жить без общества. Есть те, кому просто необходимо иногда побыть одному. И как раз такие люди иногда и говорят сами с собою. У них это не признак сумасшествия, а способ общаться с имеющимся на данный момент обществом. Ну и что, что это собственное “эго“. Но, возвращаясь к нашей теме, в траве лежал маленький колпак с крохотульками колокольчиками. Я попробовал всунуть в него кулак и смог это сделать в натяг. - Мистер клоун – мальчик с пальчик? Это реальное подтверждение того, что есть. Ибо, что есть, то есть, а что было, то уже прошло. Логично. Но, судя по качеству этих колокольчиков, звонарных дел мастера у них продвинутые. Ах, как звучат! Повешу на двери. Будет получше всяких фен-шуевских трубочек. Я сунул колпак в карман рубашки и пошел дальше. Погода заметно улучшилась. Причем довольно быстро: утих ветер, солнышко стало ласковым. Ощущение легкой грусти, как-будто что-то потерял или забыл, прошло. Наконец я подошел ко склону оврага. Нижние ветви деревьев и кустарник были явно срезаны ножами, чтобы не мешали спускаться. Уж лучше бы они были повыше ростом. Ничего не поделаешь: назвался груздем – иди в лесок. Я и пошел, вернее, поскользил – побежал, естественно, не успевая увернуться от бьющих по лицу веток. Немного отдышался внизу и снова вперед, в смысле вверх. Откосы оврага крутые, но подниматься проще, так как ветки уже помогают. Если за них не держаться, убежишь вниз моментально. Люди на Эверест восходили, а я, что, хуже что ли. Итак, я на верху. - Вах, вай мэй, матка боска, мама миа! Что это! – небольшая поляна, размером с мою квартиру, оказалась полем брани или, вернее, побоища. По всему полю, за исключением небольшой полосы, выходящей на колхозную проселочную дорогу, огибающую поле, лежали маленькие человечки. Я огляделся и понял, что здесь произошло. Когда по полю шел отряд, за которым последовал я, его, очевидно, засекли разведчики противника и устроили засаду с этой стороны оврага. Собственно, догадаться, что воины из оврага придут сюда, было не трудно, так как сбоку поляны бил источник, ручеек которого буквально в двух шагах терялся в траве. Тем не менее кто-то из садоводов нашел его, так как рядышком на дощечке стоял граненый стакан. Таких сейчас в магазинах не найти. Утомленные переходом солдаты пришли на водопой, где и нарвались на стрелы врага. Человечков пятнадцать , если не больше, даже не успели вынуть мечей их ножен. Дальше все шло по отработанной веками схеме – рубка не на жизнь, а на смерть. Я, как военный, хоть и в запасе, план оценил и одобрил. Хороший командир всегда бережет своих солдат, тем более эти шли, то есть были захватчиками. Хотя… Судя по одежде противников, я бы подумал, что это отряд Степана Разина пошел войной на римскую центурию, то есть роту по-нашему. Я думаю, вы меня понимаете. Нет? Тогда поясню. Мой отряд, это выражение, естественно, образное, был одет, как крестьяне в сюртуки, пиджаки, брюки – штаны. Да и те кое у кого заплатанные. Зато их противники – это явно профессиональное войско: шлема, плащи, нагрудники. Ну точь в точь римские легионеры. Да и вооружение у них получше. По крайней мере ни у кого нет молотов и дубин, как у моих. Ну, вы понимаете у кого. Но неужели они все погибли? Куда же увезли раненых? Я начал внимательно осматривать поле брани. Оказывается, раненые были. Причем с обеих сторон. Но, видимо, они испугались и претворились мертвыми. Я их испугал еще больше, чем вражеский отряд. Бедняги, у них ведь рубленные и колотые раны, а это так больно, и они истекают кровью. Надо как можно быстрее оказать им первую медицинскую помощь. Я решил их сначала рассортировать, то есть отделить раненых от убитых. Поэтому стал челноком ходить по полю, выискивая живых. Разумеется, я всех складывал рядышком – какая мне разница. Собственно, они тоже не возражали. По крайней мере не дрались. Может у них уже сил больше не было. У некоторых были сильные кровотечения, поэтому я останавливал у них кровь в первую очередь. Благо у меня под рубашкой была белая маечка и имелись хорошо отточенные мечи, чуть не сказал перочинные ножи. Последними двумя лямками от майки перетянул еще двум перерубленные, хорошо хоть не до конца, руки. С остальными было проще: оттащил к ручью, промыл рану, приложил листок подорожника и, если была необходимость, привязал его стебельком “березки“- вьюна. Надо сказать, моя больная радикулитно – остеохондрозная поясница к таким экстремальным садовым мероприятиям не привыкла. Поясницу пробивало “током“ так, что я даже стал хромать на правую ногу. А куда денешься с подводной лодки? Бросишь этих малышей, тем более у некоторых из них бороды, то есть возраст будет покруче моего? Вот так-то. Перевязал, уложил. Так ведь им же, наверняка, пить хочется! Интересно, а они хоть по-русски кумекают? Ведь ни одного слова не произнесли пока перевязывал. Только стонали и то в пределах разумного. Не то, что я на операционном столе в свое время. Да не обо мне речь. Напоил. Случайно обратил внимание на солнышко. Ой-ты, где же ты и как высоко. Сколько же времени я здесь за медбрата работаю? Смотрю, кто полегче раненые на ноги пытаются встать, но при этом “косо“ смотрят на своих врагов. Не хватало еще разнимать их. Пришлось “крестьян‘’ оттащить на другую сторону поляны. Вроде бы они шли воевать и больше виноваты в произошедшем. Да кто их знает: кто прав, а кто виноват. Мне их разборки не нужны. Только положил последнего в тенек под кустик, так понял, что шум, который был до этого, скажем так, “за кадром“, докатился до меня и затих. Я обернулся. А вот и они. Действие второе. Лица те же плюс гости. Да сколько же вас. С моего места был хорошо виден выход с поляны на дорогу и дальше на колхозное поле. Теперь уже и на этом была видна вытоптанная полоса, уходящая в сторону далекой рощи. А на входе на поляну стоял отряд спасателей 9-1-1. Это я шучу, сами понимаете. Но, тем не менее, впереди с обнаженными мечами стояло человек десять – двенадцать плюс пять лучников. У большинства солдат были обычные плащи и не особо накрученные, в смысле красоты и узоров, доспехи. Но у двух их них – это да. Изображения, выдавленные на кирасах, были украшены еще зелеными и красными камушками. Наверняка офицеры и не простые. Такие штучки на них круто стоят. Интересно, а, если их у нас толкнуть? Много дадут? Если догонят, конечно. Короткая команда и лучники вскинули луки и изготовились к стрельбе. Даже, если бы я и был ниньзя, то одну стрелу я, так и быть, поймаю зубами, как это модно у них. Две поймаю руками. А дальше? А остальные? Бежать? Вроде бы неудобно. Даже стыдно. А главное, я со страху не смогу развить такую скорость, чтобы убежать от стелы. Но есть Бог на свете. Сразу же от ручейка раздался крик, и наконечники стрел слегка наклонились к земле. Я оглянулся, ища глазами своего защитника. Оказывается я спас офицера и на нем не менее крутая одеженка. Хоть в этом повезло. Хоть они немного и поругались, но я надеялся на элементарное чувство благодарности. Тем более, судя по их виду, они относились к сословию типа наших дворян. Должна же быть и у них честь и совесть, в конце концов. А то они слишком долго ругаются. Хотя и оппонента тоже можно понять: солдаты всегда были “пушечным мясом“, чего их жалеть. А вот раскрывать тайну маленьких человечков нельзя. Но и умирать-то тоже не хочется, я ведь только на пенсию вышел, я еще как человек пожить не успел – все служба да служба. А теперь, как в плен к Бен-Ладену попал: увидел его лицо после пластической операции и за это погибнуть должен. Обидно. Не зря говорят: любопытство не порок. И кто меня потянул сюда, идиота? Вай, слава Богу, мой адвокат победил. Тот побурчал – побурчал и успокоился, зараза. А ведь чуть не убил меня. Солдаты расступились и из-за них показались тележки – подводы, которые тащили люди. А лошадей крохатулек у них нет. Хоть зайчиков приручили хотя бы, бедняги. А может оно и выгодней, если использовать в качестве лошадей солдат: они и тащат, и грузят, и охраняют. Вон сразу сколько удобств, и это еще не все. Солдатики – лошадки быстро погрузили раненых на телеги, и колонна отправилась в обратный путь. Хорошо хоть, что я пока таскал раненых, успел засунуть запазуху пару щитов покрасивее да несколько мечей. Жаль, что не все оказались с ножнами: во-первых, ножны красивы сами по себе, а, во-вторых, обнаженные лезвия проткнули мои карманы и больно колют ноги. Ко мне подвели раненого офицера. Он говорил мне какие-то слова, судя по тону – благодарил. Смотреть под ноги мне было неудобно, и ему, пожалуй, тоже. Поэтому я опустился на одно колено ( не на оба же вставать, как слуга перед помещиком ), хотя из-за больной спины мне ужасно хотелось встать на оба колена и выгнуть – растянуть позвоночник. Но… Мерзни, но форс держи. Так-то! Когда колонна удалилась, я осмотрел то, что осталось на мое попечение. Прислушался. Увы, никаких шумов со стороны оврага, к сожалению, не было. А это значит, что тащить этих оставшихся раненых мне. И тащить через овраг. Овраг! И далее до той далекой рощи, а может и еще дальше. С чего я взял, что они живут именно в этой роще, хотя она для них, может быть, кажется и лесом. Но делать нечего. Я со стакана еще раз напоил всех и начал перетаскивать через овраг. Девять человек – тяжелых, в смысле тяжелораненых. Их пришлось на руках, как лялек, осторожненько переносить. Да еще и хромая на одну ногу. Да еще постоянно получая уколы мечами в карманах. О, ужас! Хорошо хоть в армии мне постоянно вдалбливали в голову, что я должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Но это же не моя война. Я вообще посторонний. К тому же идиот. Зачем я сюда потащился. На легко раненых у меня терпения не хватило. Их я брал по две штуки, то есть по два человека и таскал. Как я упарился, лучше не вспоминать. Перенеся последнего, я просто упал на траву и лежал без движения не знаю сколько времени. Кто бы знал, как мне не хотелось вставать! Но я поднялся. Что же мне с вами карапузами делать. Вас вон сколько, а я один. Сколько же рейсов мне надо сделать, чтобы пойти не знаю куда. А это что черненькое белеется? Я подошел к куче травы и достал из-под нее рулончик рубероида. Местами рваный, но это не главное. Чудесная волокуша. Уложил тяжеленьких да пара молоденьких ребят – подранков поместилась. Остальные воины поковыляли следом. Метров на двадцать меня хватило. Пахота, да и они, если в куче, тяжеловатые. Теперь - в смысле веса. А вы думаете, рубероид тащить удобно? Это вам не чемодан с ручками и не рюкзак тем более. Я шел, как зомби. Иногда падал, но чаще останавливался сам отдыхать. Благо дорогу не надо искать – иди и иди по вытоптанному, как по рельсам. Хотя, не удачное сравнение. И как в тех сказках: долго ли шел, быстро ли – не знаю, но все-таки, подняв однажды голову, увидел перед собой мужичков – карапузов. Да простят они меня, если случайно прочитают эти строки. Хотя, навряд ли. Навряд ли, что? Навряд ли простят или навряд ли прочитают? Сначала я подумал и даже удивился, как это раненые меня успели обогнать. Потом увидел, что эти мужички без моих повязок. Слава Богу! Теперь я могу избавиться от моей добровольной ноши и убежать домой. Если бы я мог, может, и побежал бы, но мне и стоять-то тяжело было. Ко мне подошел один из бородачей и что-то сказал. Я, естественно, ничего не понял. - Слышь, братан,- я пальцем показал на рот и только потом сообразил, что так отвечают немые на вопрос к ним,- я все равно ничего не понимаю. Ты, главное, забери их у меня. И все. А мне домой надо. Хорошо? Я не знаю, понял он меня или нет, но что-то сказал своим попутчикам. Трое из них достали из сумок бинтики, скляночки и принялись обрабатывать раны. - Ну, славненько.- только и смог произнести я, кивнув головой побрел домой, в смысле прямо по полю напрямик в сторону дачи. Да здесь же километра полтора, как пить дать, да еще обходить по улице. Матка боска, как я устал. Мой уставший организм переключил какое-то внутреннее реле, потому как я дальше шел, как зомби, то есть в прострации, не замечая ни расстояния, ни времени. Очнулся только у соседской дачи от лая собаки. Огляделся. Соседа вроде бы не видно. Интересно, что бы я ему сейчас сказал, увидь он меня: рубашка рваная, расстегнута, в кровавых пятнах; грудь исцарапана ветвями до крови. По-моему я смог “просочиться“ до своей дачи незаметно. Наконец-то я лежу на кровати. Нет никаких сил постелить постель. А, не хай с ней, так посплю. Только пораненные ноги немного не хорошо “горят“. Там же остатки чужой крови, а это инфекция и прочая гадость. Надо встать промыть ноги и тело обтереть водой. Вот только секундочку полежу и встану. Только секундочку и все. Да, все. Через пол секунды я уже спал. + + + Как приятно солнышко щекочет нос. Но я уже проснулся, хотя мне все равно хочется спать. А почему я тогда проснулся? Да, точно, я услышал щелчок, и он разбудил меня. Наверное, кто-то из соседей дернулся в закрытую дверь и не стал меня тревожить. Хорошо, что я вчера закрыл за собою дверь. А, что было вчера? Но не успел я вспомнить, что же было со мной вчера, как услышал шаги, и дверь в комнату открылась. Честное слово – я испугался. Я точно был уверен, что входная дверь закрыта! В таких случаях говорят: секунды казались часами. Но вот над спинкой кровати… Кстати, моя кровать стоит у стены рядом с дверью, и я сплю ногами к двери. А на спинке в ногах у меня обычно висит полотенце для просушки. И вот над спинкой кровати, в аккурат по верхней горизонтальной душке, “поплыл“ самый настоящий цилиндр. Цилиндр – это такой головной убор. Его при царе носили. А вот по размеру он был – крохотулечка. Как раз его размеры меня и успокоили, так как я моментально все вспомнил. За доли секунды моя память прокрутила у меня в голове кадры, как в немом кино. Поэтому, когда я увидел гостя, мои глаза уже не источали страх, а в них можно было увидеть, я надеюсь, любопытство и интерес. - Вы проснулись, сударь?- спросил вежливо он меня. - Ну, прям Алеша Чехонтэ.- мысленно подумал я. Хотя, почему я тогда так подумал, не пойму до сих пор, так как абсолютно никакого сходства между этим маленьким старичком и великим русским писателем не было. - Вы не ожидали меня увидеть? - Если честно – нет. Я заснул и все забыл, пока вас не увидел. - В этом и мы вам помогли. - В смысле? Он ничего не ответил, только посмотрел мне в глаза, слегка приподнял вверх правую бровь, чуть склонил вправо голову и улыбнулся. Выдержав паузу, он сказал: - Сейчас вам принесут покушать, а чуть позже я вновь посещу вас, так что вы не пугайтесь больше. Вот те на! Конспиратор называется. Может у меня от страха челюсть отвисла, а я забыл ее вернуть на место? Как же он догадался? Может, он и не зря намекнул, что они мне помогли забыть. А,может,он колдун?! Но, если бы у меня болело тело, то я бы все равно вспомнил. Я откинул простынку и немного обалдел. Почти все мое тело было перебинтовано узенькими бинтиками, а из-под них сочился нежный, удивительно приятный аромат. Амброзия! Почему мне в голову пришло это слово, я тоже не знал, так как и до сих пор толком не знаю, что оно обозначает. Но почему я ничего не помню?! Меня не могли усыпить, так как я ничего не ел и не пил. “Да, многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам“. И Гамлет был прав, и я, возможно, сошел с ума. Какая дасада. Сильно ущипнув себя, я понял – это не сон, а, к сожалению, явь. А почему к сожалению? Да, вчера я рискнул и пошел, но пошел не по банальной жизненной дороге, а чуть в сторону. Стоп! Если перевести слово “грех“ на русский, - “в сторону“. Так что, я согрешил, пойдя в овраг и вмешавшись в жизнь народа, живущего параллельно с нами на этой земле? А,может, быть и да. Но я же не сделал ничего плохого! Я только помог раненым. Но я же стал и носителем информации о них. И рано или поздно не выдержу и расскажу о них, как те дети, что сфотографировали фей. Если меня не станет, ситуация разрешится сама собой. У людей останутся свои проблемы – нераскрытое убийство, но не прибавится других. И у других проблем не будет. Все просто. Но они же заплатили мне добром – перевязали. Опять это “но“. Однажды и Джеку поверили в волшебной стране, а чем все закончилось! Я так не хочу. Но в тоже время я не хочу идти и топиться в тазике с водой. Тем более они наверняка посовещались, прежде чем его послать сюда. Кстати, а как он меня ворочал? Я хоть и худой, а он покрепче и повыше остальных, но все равно я для него слишком тяжел. А,может,он не один здесь? И все-таки они умеют читать наши мысли, потому что только я успел это подумать, как вновь открылась дверь. В щели между полотенцем и стеной мелькнула фигурка, а за ней и еще одна. - Здравствуйте, господин.- ласково проговорила туманная пустота. Да, да. Именно такая ассоциация пришла сначала мне в голову, когда я впервые посмотрел на них. Яркое безоблачное солнечное утро заливало светом всю комнату, и в этих лучах мои гостьи были практически не видимы. Нет, не потому, что их родители не кормили, и они были такими худыми. Просто их золотистая одежда удивительным образом отражала свет, что об их присутствии можно было догадаться только по двум продолговатым светлым пятнам на обоях стены. Они сделали пару шагов ко мне. Угол освещения солнцем изменился,и я увидел их. Это были две крохотульки сантиметров по тридцать, максимум около сорока. Понятное дело – я не мог измерить их сантиметром. Русые, точнее золотистые волосы были убраны под красивую диадему, если я правильно разбираюсь в женских украшениях. Моя фамилия не Юдашкин и не Зайцев, поэтому я не стану описывать их одежду, хотя посмотреть на нее стоит – красиво. О цвете одежды я уже сказал. На лицо они были очень похожи, но что-то неуловимое помогало их различать. - Здравствуйте, господин. – еще раз поздоровались они. - О, здравствуйте, здравствуйте,- торопливо ответил я.- просто я не ожидал вас увидеть и, честно говоря, несколько растерялся, не сразу ответил. - Ничего удивительного. Вы не первый, кто удивляется нам. - Так были и другие? Интересно и много? - Как говорите вы – биг футы, земля маленькая и здесь неминуемы наши встречи, перекрещивание интересов. - Но, что-то за столько лет я не слышал о вас ни от кого, ни по телевизору. Извините, но под биг футами вы имели в виду “снежных людей“ или нас - человеков? - А разве у вас не большие ноги, по сравнению с нашими? А разве вас - людей с большими ногами не надо бояться, когда вы приходите в лес и разоряете норы, гнезда и другие места, в том числе и те, где живем и которыми пользуемся мы. - Мы – это кто? - Мы – такие же, как и вы жители земли. Но, чтобы вам не забивать голову, называйте нас феями или эльфами. - Но ведь феи имеют крылышки, и они летают. - Тогда называйте эльфами. Вам привычно это слово? - Да. Конечно. - Вот и чудненько. - Но,мне кажется, что мужчина, который заходил сюда до вас, не из вашего рода, племени или как у вас называется. - А вы называйте его и его народ гоблинами. - Но ведь гоблины, судя по книжкам, большие. - Да какая вам разница. У вас же тоже есть люди и высокие, и низкие. - Правильно. К тому же у нас, как и у вас, тоже слишком часто воюют. Судя по тому, что я увидел, у вас сейчас неспокойно. - Да. Но к вам это не имеет никакого отношения. По отношению к вам обеими сторонами было принято соглашение о запрещении агрессивных действий, а только помощь в ответ на вашу бескорыстную помощь нашим раненым. - Естественно, я же не мог их бросить умирать. Я ведь тоже военный, хотя и на пенсии. Кстати, а кто вы? Ведь ни те, ни другие солдаты не могли говорить со мной. А вы рядом и даже разговариваете со мною по-русски. - Мы – немногие из тех, кому разрешено общаться с большими людьми. Если мы будем называть ваш род таким образом, вам не будет обидно? - Так – нет. А то слово “биг фут“ вызывает ассоциацию с диким лохматым зверем и так далее. - Хорошо. Нас можете называть Маша и Даша. Не улыбайтесь. Нам приходится изучать вас. Естественно, что у нас другие имена, которые, возможно, вы когда-нибудь и узнаете. Да и произносятся они несколько трудновато без привычки вашим языком. - Добро. Я не против. Тогда еще вопрос: зачем вы здесь и почему именно вы? - Мы – медицинские работники. Это мы вам обработали раны и перевязали. - Это вы меня раздевали и укладывали в постель? - Ну, не только мы. Нам помогал еще и тот мужчина, как вы соизволили выразиться. Он любит, когда его называют Гамбриниус, хотя его настоящее имя совсем другое. Но среди людей он известен под этим именем. И хоть он и из гоблинов, надо отдать должное, он великолепный врачеватель. Мы специально попросили гоблинов, чтобы они прислали к вам именно его. - Скажите, а ваше руководство – короли или как вы их там называете, не боятся, что я могу выдать вашу тайну? - Во-первых, тайны, как таковой, уже много сотен лет не существует. Вы же слышали слова гоблин, фея. У вас написано много книг про нас. И хотя многое в них не соответствует истине, мы, все равно, знаем, что это про нас. Во-вторых, вы фактически ничего о нас не знаете. Верно? Что-то видели и все. Кто вам поверит. Ну, расскажете еще одну сказку про нас. Пусть она будет достоверной, но кто это знает. Сказка всегда сказка. В-третьих, к нам в дома вы при всем желании не попадете, извините, не тот размерчик. А теперь, господин, мы должны удалиться, так как наступает черед Гамбриниуса. Кстати, рекомендуем употреблять все, что он будет вам давать есть и пить. В этом отношении вам очень повезло. - А что он может дать мне пить? - Например, специальный отвар. - Почему специальный? - Хм. Вас же поранили мечи, на которых была и кровь гоблинов, и кровь эльфов. Вы представляете? Обычная инфекция вызывает массу неприятностей в организме, а тут кровь двух посторонних и столь разных народов. Еще не известно, как это отразится на вас. Нам и самим интересно. Ой, простите, пожалуйста. - Да ничего. К тому же я сам виноват. Если бы я не оказался подопытным кроликом, мне и самому было бы интересно. А так остается только ждать да надеяться на вашего Гамбриниуса. - Он не наш. Он – гоблин. - Час от часу не легче. - Это почему же, молодой человек?!- услышал я громкий голос того, кто и занимался моим лечением – Гамбриниуса. Язык мой – враг мой. Ляпнул языком, не подозревая, что меня могут услышать, и обидел этим человека, хоть и гоблина, который меня же и лечил. - О, уважаемый Гамбриниус, вы меня не правильно поняли. Я хотел сказать, что вероятность такого заражения крови меня удручает, но ваши коллеги только что рассказали мне о том, что вы непревзойденный целитель и пользуетесь заслуженным уважением и славой у обоих народов – у вашего и ихнего. - Никакие они мне не коллеги.- заметно подобревшим голосом ответил он мне.- Эти козявки только учатся, и их заслуга только в том, что они умеют говорить на вашем языке, да чуть-чуть сведущи в приготовлении отваров. Я посмотрел на эльфов ( или эльфиек? ). Они кипели от возмущения, но молчали. То ли нервы у них были хорошие, то ли из-за уважения. Всем известно, что у всех гениальных людей свой бзик, и с ним приходиться мириться. - Мы лучше пойдем.- одновременно сказали Маша и Даша и вышли под аккомпанемент сердитого ворчания Гамбриниуса, хотя выражение и блеск его глаз говорили, что это в целом добродушный и даже с чувством юмора, старикашка. Хоть и гоблин. Ну, что ж, у всех свои недостатки. После того, как дверь закрылась, он повернулся ко мне. - Ну-тес, я смотрю, что выбранный способ и методы лечения уже дают свои результаты. Я рад за вас, господин. - Помилуйте, какой же я вам господин. - Как какой? Самый настоящий, утвержденный на общем совете. После того, что сделали вы, после восстановления равновесия, все единогласно проголосовали за присвоение вам этого звания. Сейчас поясню: на нашем языке, для простоты будем между нами называть нас гоблинами, хотя это далеко не так, но пусть условно будет так, это звание звучит, конечно, по-другому. На языке эльфов, условных эльфов, а их речь напоминает мне звон хрустального колокольчика в ночном лесу или звон падающих снежинок тихим вечером, звучит совсем по-другому. Точно так же, как в Англии называют сэр, а в Германии – герр. В России принято слово господин, хотя есть и некоторые другие, типа сиятельство, превосходительство, но все равно, в их основе лежит слово господин. - А что ж такого сделал я, если удостоился такой чести, что обо мне вспоминали на совете, да, к тому же, на общем? - Вы вернули миру равновесие. Не больше и не меньше. Злость, зависть, наговоры и прочее затуманили головы наших народов. На них нашло какое-то затмение. Как - будто попали в какое-то ядовитое облако, где слова доброта, прощение, жалость вообще не существуют. А ваш поступок был подобен солнцу, выглянувшему из-за тучи и растопившему своими лучами это облако. Стоило только одному на совете сказать это, как все вскочили, начали кричать, радоваться, обниматься. О войне все забыли. Ведь в этот день должно было свершиться генеральное сражение. Вы вмешались в битву в самом начале, когда передовой отряд гоблинов попал в засаду и был уничтожен. Но, все равно, к месту битвы стекались с обеих сторон огромные армии. Может быть вы почувствовали, как среагировала природа на скопление в одном месте такого количества наших народов. И, если бы началась битва, и во время боя мы перемешались, то начался бы невиданный ураган. Он снес бы многие ваши города, хоть они сделаны из бетона. А что творилось бы вокруг самого поля – вообще трудно представить, даже невозможно. Но вы своим поступком спутали карты тем, кто это устраивал. Во всем происходящем ваш поступок был так нелеп, неординарен, что командиры сбились с того, что надо делать и зачем. Мы были вынуждены сесть за стол переговоров, где и прозрели или очнулись. Вот так. И хотя на Избранного вы совсем не похожи, тем не менее, вы совершили поступок, приравненный к подвигу избранного. - Да-а. Если честно, то я даже и не предполагал таких последствий, хотя бы потому, что не предполагал о вашем существовании. Обычно в таких случаях говорят: на моем месте так поступил бы каждый. - Но поступили вы, а не ваш товарищ, с которым вы шли. - Вы и это знаете?! - Конечно. Нам надо было узнать о вас побольше, чтобы принять решение. - Жить или не жить. Вот в чем вопрос. - Увы, да. Но и не только жить или не жить, но и доверять или не доверять – это лежало в первооснове. - То есть, если не доверять, то и не жить. - Ну… возможно сказать и так, хотя…. - Слушайте, мы взрослые люди. У нас – людей для того, чтобы скрыть какой-то госсекрет могут убрать и не одного человека. Нет человека – нет проблем. Так учил еще сам товарищ Сталин. - Увы, увы. В вашей Библии было хорошо написано:” Кто сам безгрешен, тот пусть первый бросит в нее камень“. - Во-во. - Да, поэтому мы проверили вас по многим вопросам. И, кстати, выяснили, что одна семья – ваши дальние родственники по отцовской линии достаточно долго жили в своем деревянном доме с гоблинами. - Вах. - Да, да. А что такого? Они не первые такие. - А я и не знал этого. - У нас не любят болтунов. Болтуны долго не живут. - Намек понял. Разговаривая со мною, Гамбриниус успел осмотреть мои царапины, смазать их какими-то мазями и заново забинтовать. - Ну-тес, господин, мое присутствие здесь, как доктора, уже излишне. На вас заживает, как у собаки. - Господин Гамбриниус, у нас обычно говорят, как на собаке. Хоть суть та же, но нет ассоциации, что тебя называют собакой. - Если для вас это принципиально, то я учту это в дальнейшем. - Это, конечно, не смертельно, но… Самое главное – большое спасибо за лечение. Жжение, боль прошли. Чешется, значит, заживает. - Правильно. Я рад, что вы довольны лечением. Я так и доложу на совете. - Обязательно. Передайте, пожалуйста, им мою благодарность в том числе. - С удовольствием. А теперь хочу откланяться, но, на последок, последний инструктаж: повязку завтра утром снять. Еще сутки постарайтесь поменьше потеть и почаще омывайтесь водою, душ и так далее. Все понятно? - Предельно. - Тогда я забираю Машу и Дашу и ухожу. - А проститься? Как же даже до свидания не сказать. Они же перевязывали меня. - Ничего. Это их работа. Пока не вставайте. Сейчас вам захочется спать. Проснетесь утром. Спать. Спать. Мне действительно захотелось спать, и я прилег на подушку. Я проснулся от того, что солнышко щекотало мне нос своим лучиком – это первая и главная особенность моего пребывания на даче. Я чихнул и проснулся. Как все-таки здорово просыпаться на даче, причем самому,без будильника. На чердаке ворковали голуби. Под полом что-то шуршало – скорее всего,мыши. Хорошо, но вставать надо. Усевшись на постели, я снял бинты. Осмотрел себя. Великолепно. Маленькие шрамики, но пару раз обгоришь на солнышке, облезешь и ничего не останется. Гамбриниус свое дело знает. Бодрый душей и телом я вышел на крыльцо. Благодать. Много ли человеку для счастья надо. Нет, не много, но перечислять не буду, так как навряд ли хватит пары листов. Когда у меня хорошее настроение, мне хочется что-то делать. Вот есть у меня такой недостаток. Мне говорили: “ляж, поспи и все пройдет“. Пробовал. Не помогает. Тем более у меня с осени малина не приведена в должное состояние. Не успел. Сейчас клубника отойдет, малина подойдет. А я малину люблю, и она меня любит, так как никогда не царапает, когда я собираю ее ягоды. Хоть в одних трусах туда иди, хоть руку в самую гущу засовывай – не поцарапает. Что не скажешь о других, скажем так, хозяевах нашего сада. Секатор и перчатки в кладовке рядом с малиной, так что никаких проблем. Вот, что я не люблю, и даже органически не перевариваю, фигурально выражаясь, естественно, так это колорадских жуков и все виды, типы и семейства колючих сорняков. Мимо не пройду пока не убью, раздавлю, вырву и так далее. Хоть по всему саду перчатки раскладывай. Старый секатор лучше партизанам отдать: не отрежет, но измочалит и пережует. Зато новый – гроза веточек, пасынков и другой не нужной мне растительности. Прореживать малину – вещь, конечно, благодарная, по крайней мере, со стороны малины, но уж дюже муторная,и спина болит потом. Поработал минут двадцать и чувствую, а,может,увидел боковым зрением (оно более “острое“), что рядом кто-то есть. Честно сказать – легкий испуг был. Бывает мышь из норки спугнешь, или еще что, но здесь было что-то большое, как заяц или собака. Чуть замедлив движения, слегка повернул голову, чтобы посмотреть на того и то, что так нахально стоит со мною, меня пугает и мне не помогает. Да еще и подходит незаметно. Я бы сказал – подкрался. Не люблю я этого. Хотя мои домочадцы иногда меня пугаются по причине моей тихоходности. Тихоходность – от слова тихо, то есть беззвучно, а не от слова медленно. Вах! Ек макарек! Да это же гоблин, но карапузик! Гамбриниус чуть ли не на голову выше его. И как он умудряется скрываться от прожорливых соседских кошек и собак? - Привет.- сказал я, не ожидая ответа, а так – лишь бы что сказать. - Привет.- ответил он мне. На что я просто опешил. - Е-мое! А ты, что тоже по-русски говоришь? - Конечно. Все из рода Гамбриниусов говорят на человечьих языках. - То есть не только по-русски, но и на других языках? - Да. К вам в город приезжают иностранцы, и мы должны знать, о чем они говорят. - Шпионить что ли? - Нет. Держать ситуацию под контролем. И только. Мы собираем информацию, но ею не делимся, так как мы не можем вмешиваться в вашу человеческую жизнь. - Логично. Хотя жаль. - Жалость эта от недопонимания. - Согласен. Ну, а сам-то ты кто будешь? - Маркос. Пра-правнук Гамбриниуса. - Пра-пра - Да. Именно пра-пра. Но он мне, говоря вашим языком, двоюродный дед. А мой дед моложе Гамбриниуса. - А, что Гамбриниус самый старший в вашем роду? - Нет, но самый мудрый. Такой уж он уродился. Поэтому все к нему прислушиваются. - А вот у нас бывает, что и родится умничка, а без денег теперь в институт не поступишь. Время такое наступило. Наказал нас Бог правителями. Один – безвольный подкаблучник оказался, второй – Ель-цин. Китаец, но пробрался в наше правительство. Недалекий недотепа, неуч и алкоголик. Его китайская мафия к нам засунула, чтобы добить и разрушить то, что жена предыдущего не успела. ( НАПОМИНАЮ, что все имена, фамилии и образы, только плод вымысла. Всякие совпадения – СЛУЧАЙНЫ. У китайской мафии заранее прошу прощения.). Борьба за власть, за мировое господство. Здесь все методы уместны. - Вы сами в этом виноваты. - Понятно. У народа такие правители, которых они заслуживают. Хотя и здесь не все так просто. Есть и у нас умные люди, которые пишут статьи и книги, где объясняют откуда это идет, и что делать, где светло, а где темно. Беда в том, что народ не понимает, что стоять в тени уже нельзя. Надо идти туда, где светло, так как там, где сейчас темно, скоро вообще будет тьма. - А сам ты это понимаешь? - А что толку? Я ж ленивый, как боров на свиноферме. Надо что-то делать, объяснять. Наверное, уже бить в колокола. Идти каким-нибудь миссионером. А я… Эх, пока жареный петух не клюнет в одно место…. - Но, что-то ты все-таки сделал. - А, ты про это? Знаешь, если честно, это у меня случайно получилось. Я даже и не подозревал, что влипну, то есть влезу в такое дело. - А ты ведь действительно влип. - Куда?! - Не куда, а во что. Я подслушал, то есть случайно услышал на совете, что тебе теперь грозит большая опасность. Ты перешел дорогу силам тьмы. Ты помешал им и надолго спутал карты. Они так просто тебе этого не спустят. Так что будь осторожен. За тобой попробуют присмотреть, но сам понимаешь… Ты, конечно, не избранный. Шансов у тебя практически нет, но ты совершил подвиг, и мы должны хоть как-то отблагодарить тебя. Но и вечно охранять тебя нельзя. Согласен? - Увы, да. - Я, конечно, не такой умный, как мой дед, но, мне кажется, тебе сейчас лучше уехать домой. Там им будет несколько тяжелее до тебя добраться. - Где? В городе?! Да там и машину можно на меня направить и бандитов натравить, и …, и… . Кучу всякого даже я могу придумать, а будут деньги и воплотить. А им-то что. Только приказал этим придуркам и все. - Да не все. Я же говорил тебе, что понимание твое от неполноты знаний, от недостатка информации. - Ладно. Намек понял. Посмотрю расписание электричек, соберусь и смоюсь отсюда. - Вот и хорошо. А я недалеко отсюда погуляю. - Почему недалеко? Можно подумать ты меня защитишь. - Почему именно я? Хотя и я кое-что умею. - Я тоже кое-что умел. - А почему умел? - Ты знаешь, почему и о ком былины на земле рассказывают? Нет? Тогда поясню. Собрал князь войско. Были там и солдаты – дружинники, и пахари, и кузнецы, и богатые сынки. Сумел он победить – хорошо. Но дружина сама по себе тогда не большая была, а вернулось после боя еще меньше, но героями. Следующая война. Набрали в эту дружину молодых. Победили – хорошо. Кто выжил со старого набора – двойной молодец. А кто сразу погиб, ну, что ж, поплакали родственники и забыли о нем по причине смерти родственников. Вернулись с третьего похода. Глядь, а живых-то из первой дружины всего один-два человека осталось – самых сильных, самых искусных воинов. Так вот о них и начинают сказки сказывать да песни петь. Или погиб в бою, но навалял вокруг себя курган врагов. Вот это герой. А я? Не подготовлен. Не предупрежден. Хоть ты проболтался и то спасибо. Что делать? Как защищаться и от кого? - А ты думаешь, мы знаем? - А разве нет? И даже не догадываетесь? - Не так все просто! - Да ладно, не обижайся. Я давно привык рассчитывать только на себя. Да, значит, да. Нет, значит, нет, не судьба. Сам виноват. Хотя,я не жалею. Хоть и случайно получилось, но я рад. Лишь бы перед смертью особо сильно не мучаться. Но вот это, по-моему, как раз не их вариант. “A может пробьемся, поручик Галицын? Зачем нам, поручик, такая беда.” Хорошая песня, но не про меня. Ладно, малыш, отдыхай. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Пробьемся. Маркос кивнул головой, чуть отошел в сторону и как бы растворился. Ну, ниньзя! Ек мокарек. Деваться некуда. Намек конкретный. Он к этим делам поближе, значит, надо прислушиваться. Я никогда не гнушался слушать советы, хотя всегда поступал по-своему. Я и сейчас поступал по-своему, но в соответствии с его советами. Хоть и говорят: “кто предупрежден, тот вооружен“, но от этого и крыша может поехать. Это все равно, что сказать, что тебе завтра срок помирать. Типун мне на язык, конечно, за такие сравнения. Но все же. На станцию я пошел почему-то по более широкой и более людной дороге. На полустанке стоял подальше от подходящего поезда. Нет, мне не страшно, но ведь не только молоко, а и вода горячей бывает. Горячую воду не люблю, а вот в тепленькой полежать, да еще и книжку почитать, - это я даже очень люблю. Полтора часа на электричке с книжкой в руках и при этом сидеть, и при этом сумки тебе на голову не ставят и не смотрят, как на врага, так как ты успел сесть, а их сейчас прессуют, словно свежеобработанную килечку в банку. И все это благодаря махонькому человечку по имени Маркос, потому как ни один нормальный садовод так рано с дачи не уезжает. Еще полчаса в битком забитом троллейбусе и я дома. Хотя теперь это не повод расслабиться. В России всё проблема. И вода не является исключением. Воду можно увидеть только по расписанию. Чаще всего. Но можно и не увидеть. Я только вошел в ванную комнату, как в пустом кране зашипело, забулькало и закапала вода. Вот это чудо! Вот это я понимаю. Вот это подарок – дали воду на целых семь минут раньше графика. Рано радовался. Кран хрипел, плевался водой, а иногда и отстреливался так, что сам начинал вибрировать. Наконец давление стабилизировалось, и даже потекла тепленькая водичка. Чтобы залезть в ванную, меня упрашивать не надо. Тем более, я уже минут десять стоял наготове с полотенцем и сменой белья. Как хорошо все-таки растянуться и расслабиться в ванной под аккомпанемент мерно льющийся воды. Это расслабляет и убаюкивает. Глаза слипаются, хочется спать. Спать. В ванной комнате повисает какой-то туман, из которого как бы ласково говорят: “Спи. Спи.“ Вода медленно поднимается все выше и выше. Я вижу, как она поднялась уже до уровня носа, ушей. Первые струйки воды начали просачиваться внутрь меня. Но так же не должно быть! Я же так утону! Надо просыпаться, но я не могу. И только монотонный голос продолжает уговаривать: “Спи. Спи.“ Руки и ноги не подчиняются мне, а вода все выше и выше. Что делать?! Но ведь мысли тоже энергия. И телепаты, и телекинезисты всякие умеют это использовать. А у меня ничего другого и не остается. Воду не остановить, а пробку из ванной хоть приподнять надо постараться. Соберись! Соберись! Соберись! Заставь пробку подняться. Нет, все-таки затекающая в легкие вода отвлекает. Но ведь надо. Есть в армии такое слово: “Надо!“. Раз надо, значит, надо. Еще раз. Оп! Есть! Пошла. Еще раз. Еще. Подскочила! Пробка заболталась на цепочке, но обратно в дырочку не торопится. А это сейчас главное. Я вижу, как вода опустилась до уровня носа, потом рта. Когда она опустилась ниже подбородка, в ванной комнате почему-то опять стало ясно. Видимо мой сонный затуманенный мозг настолько расслабил и мои глаза, что они на время потеряли резкость. Резко захотелось покашлять и отдать воде ее частичку, которую я по неосторожности отпил. Вообще-то я ее не пил. Она сама натекла. Ну, ничего, мне чужого не надо. Но сразу стало легче. В другой раз наука будет – не присваивай чужого. Ой, а как же мое трофейное оружие? Вообще-то оно не трофейное, так как я забрал его не в бою. Я забрал его, как миссия по разоружению. Теперь, естественно, отдавать его не надо. Оно у меня будет, как в музее. А спросите любого: “разве из музеев отдавать в частные руки не жалко?”. Вот то-то и оно. И мне жалко. Сон куда-то делся, и я быстренько помылся. Как говорил генералиссимус Суворов: “После бани последние портки продай, но выпей“. А у меня, как назло, абсолютно ничего нет. Я хоть и на пенсии, но на военной. А потому должен прислушиваться к тому, что и чему учат старшие по званию. Тем более, этих генералиссимусов раз, два и обчелся. Придется одеться и хотя бы бутылочку пивка взять с таранькой. Пустячок, но приятно. Нашел новые носки, но что такое? Почему одевать их больно? Не понял. Откуда на большом пальце ноги эта татуировка? Хотя это не она, а след от … вообще-то похоже на цепочку. Но откуда у меня в ботинке цепочка? К тому же я ее давно бы почувствовал. Это отпадает. Где я мог пересекаться с цепочками? Нет, в ванной тоже есть, но я закрываю руками. Хотя… Я встал и пошел в ванную комнату. Примерил цепочку из ванной со своим оригиналом – тютелька в тютельку. Что за чертовщина какая. Откуда? Ох, значит, эту цепочку я поднял не усилием мысли, а всего лишь надавливанием пальца на натянутую в воде цепочку. Получается так. Жаль, конечно, я не обладаю телекинезом даже в экстремальной ситуации. Немного обидно. Но с другой стороны – я же все-таки заставил себя спасти себя. Причем при этом я уже был больше, чем на половину утопленник. А это уже плюс. Интересно, а туман в ванной комнате, - это действительно результат моей расслабухи, или мне кто-то помог? Когда я расслабляюсь, то говорю себе: “Мне хорошо. Спи.“,но ведь мне никто не говорил: “Тебе хорошо. Спи.“. Было просто: “Спи.“. А так я мог говорить себе и сам. Ладно. Я так понимаю, что это еще одна неразгаданная тайна двадцатого века. И пива, почему-то, расхотелось. И идти куда-то – тоже. - Тр-р-р! Ой, Бог ты мой, кто же пришел? Кого могло принести? Моим-то еще рано. - Динь-динь-динью Тьфу, так это не в дверь. Это всего телефонный звонок. - Але, слушаю внимательно. О, Шурик, как дела, какие проблемы? Да ничего не делаю. Приехал с дачи, искупался. Сижу. Скучаю. Конечно, пошли, погуляем. С удовольствием. Хорошо. Через пятнадцать минут у магазина. Добро. Пока. Это всего лишь Сашок-дружок, а я что-то того… Интересно, а смогут те, которые они, залезть в квартиру? Глупый вопрос. В городе каждый день квартиры грабят. И ни двери, ни замки не спасают. Конечно, сквозь стену они не пройдут, хотя… Если та туманная субстанция была от них, то для нее вентиляция, что парадный вход. Вот чего я не хотел бы, так это связываться с этой гадостью типа магии и волшебства. Поймай ее такую. Да она в любую щель проскользнет. Это самому надо быть магом, чтобы защитить себя. Да. Хорошо руками махать да хорохориться, когда опасность где-то там далеко или проскочила мимо тебя не коснувшись. Да я бы их так, да еще вот так. Фигушки. Если бы нашелся, кто способный вернуть тебя в то время и в тоже место, да чуть повернул твою судьбу, чтобы смог ты проявить себя, как только что фантазировал, не известно еще, как бы ты себя повел на самом деле. Собственно, что это я сам себя накручиваю. Скоро мне не за пивом надо будет идти, а за памперсами бежать, чтобы штанишки не испачкать. Все. Забыли. А его опять нет. Как можно на таком меленьком расстоянии от дома так сильно опаздывать. Одно слово – не кончал человек военного училища, не служил срочную. Не приучили человека. Десять минут опоздания – норма. - Привет, Шурик. - Знаешь, встретил соседа… - А, ладно, проехали. Куда пойдем? Может, как обычно. Знаешь, а я сегодня в ванной чуть не утонул. - Подскользнулся? - Да не. Лег в тепленькую воду, разомлел и прикимарил. Да так, что вода уже в легкие через нос и уши потекла. - Через уши не может. - Может и не может, но мне и моего носа хватило. - Да, носик у тебя хороший. Большой. - Во-во. Еле проснулся. Еще чуть-чуть и каюк. - Ну, ты и даешь. - Да ничего я не даю. Это мне дают. - Теперь не хочешь спать? - Нет. Сейчас прям как в том анекдоте: приходит студент к профессору и говорит -Профессор, я, как засну, так мне снится, что я профессором стал. Что мне делать? Посмотрел на него профессор и говорит - Спать надо меньше, батенька! – Вот так и я. - Да этому анекдоту лет двадцать. Не меньше. - А какая разница. Главное – смысл и содержание. Все равно это и сейчас, как говорят, насущно и актуально. Кстати, Сашок, а тебе иногда по нескольку раз один и тот же сон снится? Такой же яркий и красочный. - А мне вообще сны снятся только черно-белые, как допотопные телевизоры. - А разве до потопа у Ноя был телевизор? - Смешно. Но, тем не менее, это так. А, что ты спросил, себя вспомнил? - Естественно. У меня несколько раз снился один и тот же сон, как говорится, буква в букву. По крайней мере я не смог вспомнить различий. А было, что снится разное, но, проснувшись, я понимаю, что это о том же, что уже снилось ранее. - А, если конкретнее. - Мне иногда снится, что я живу в неимоверно богатой стране, но, где в данный момент, разразилась страшная, невиданная засуха. Я живу на берегу моря, но соленую воду пить нельзя, а другой нет. Люди вынуждены пить кровь домашних животных. Но и тех кормить нечем, так как вся трава давно выгорела и скот стали вырезать. Цены на мясо резко упали, а цена воды – дороже золота. Но мало того, в стране идет борьба за власть. И эта борьба достигла своего эпогея. Вот-вот сменится власть. И на твое место придет жестокий правитель. И ты не в состоянии защитить ни себя, ни своих подданных. И ты советуешь им бежать из страны и лучше на север, и там раствориться на огромных просторах, где северные ветры ослабляют убивающее все жаркие солнечные лучи и появляется возможность выжить. И ты сам, возглавив многотысячное племя, уходишь туда. Там огромные леса, полноводные реки, впадающие в ближайшее море. Там много дичи, но там есть и местные племена, которые вынуждены или смириться и жить рядом, или уйти, оставив свою землю нам, или сражаться и умереть, потому как сражаться с нами бессмысленно. Наше искусство владения мечом настолько велико, что мы отреклись от него, оставив себе лишь ножи и короткие копья. Но, все равно, наше владение ножами наводит страх и внушает уважение нашим соседям. Нашим вынужденным соседям. Боятся, значит, уважают. Может быть и так. А наше миролюбие, круто замешанное на потребности в новых землях, я думаю, заставляет их несколько переосмысливать свое отношение к нам. И, когда я просыпался, и мысленно еще раз вспоминал свой сон, мне приходила в голову мысль, а, что, если мы – русские или возьмем шире – славяне – это и есть тот пришлый народ? Где наши книги, наша история до рождества Христова? Где?! А может потому и нет, что убежали без книг, взяв минимум из необходимого. И писать некогда, если ты в походе, если вынужден обустраиваться и защищаться от набегов врагов, защищающих себя и свой дом, а потому безжалостных и бьющихся до конца; от болезней новых, неизвестных, уносящих людей сотнями за неделю. Кто знает. Кстати, я только что вспомнил. В детстве мне приснился сон, как обычно цветной и очень натуральный, что я участвую в насыпке огромного, высотой в современных три, а то и четыре этажа, земляного вала, типа Великой Китайской стены, но из земли. И я откуда-то знаю, что этот вал длинной в тысячи километров. Чушь, конечно, это. Такой вал исчезнуть просто так не смог бы. А раз его до сих пор не нашли, то сон этот – сплошные детские фантазии. - А может ты в детстве про древний Египет насмотрелся по телевизору. Плюс уроки истории. - Не-е. Природу Египта я помню. В смысле я там не был, конечно, но вот по телику видел и не один раз. Хотя… у меня такое ощущение, что герой моих снов бывал в Египте. Сон, как книга – посмотрел, а чуть позже забыл. Хотя корочкой мозга осознаешь, что это ты уже видел. - А в своих снах ты себя со стороны видишь? - Очень редко. Чаще ощущение такое… Как бы нагляднее сказать… Иногда в исторических или комедийных фильмах показывают: забрало на шлеме рыцаря падает, и он смотрит на всех сквозь эту щель, то есть камеру в этот шлем каким-то образом впихивают и такое изображение. Короче, ты понял. - Понял. - А иногда бывает все естественно. Ну, вот как мы с тобой сейчас идем и разговариваем. Надеюсь, что это не мой очередной сон. Или твой. Ой! Ты че щиплешь так сильно? - Да я проверяю тебя на сон. Не проснулся, значит, не спишь. - А вдруг я в твоем сне? Заполучи. Заполучи. - Ой-ой. Не щекочи меня. Ты же знаешь, что я щекотки боюсь. - Вот заодно и грустную тему сменили. - А я все равно не отказался бы в Египет съездить. По пирамидам полазить. - Ага. Там знаешь, сколько автобусов с туристами террористы взорвали. - А я фаталист. Если суждено мне от поноса умереть, то с перепоя точно не помру. - Ага. С перепоя каждый раз умираешь, и каждый раз говоришь себе: “Лучше бы я в прошлый раз с перепоя умер, чем сейчас так мучаться“. - Ну, у меня такое редко бывает. - Но все-таки бывает? - А кто без греха. - К сожалению, здесь я вынужден с тобою согласиться. Кстати, ты не помнишь, когда цветет липа? В прошлом году мы с тобой столько раз ходили, но все равно я мимо пролетел. - Так лето какое холодное было. Вот она и зацвела поздно. -Да помню я. Не вовремя я тогда в госпиталь залетел. Надо хоть в этом году не пролететь. Я уже начал сбор трав, но липа есть липа. - Ну, в воскресенье и сходим. - А.может,сейчас? - Не-е. Извини, ко мне сегодня сын приезжает с ночевкой. Мне еще ему вкусненькое приготовить надо. Ты же знаешь, как я отношусь к еде. - Прекрасно знаю, так как не раз ощущал на себе твою любовь к деликатесам и натуральной, предпочтительно деревенской, пище. Поэтому считаю своим долгом благословить тебя на очередной кулинарный подвиг и получить удовольствие от этого. - Есть! - Валяй, а я, наверное, прогуляюсь к липам пока не стемнело, да и дома сидеть что-то не хочется. Пока! - Пока! Чудесно, когда в городе есть свой живой уголок. Под словами “живой уголок“ я понимаю не “каменные джунгли“, где мы живем, а лесопарки, или другие оазисы природы, которые пока не вырубили в угоду “золотому тельцу“ в виде строительной компании, и, которая готова вырубить даже реликтовые деревья или сады в угоду будущим доходам от новостроек. Парадокс – страна нищих, а квартиры и машины дорожают год от года. А главное – их покупают. Да, Россию умом не понять. Я пересек автостраду и углубился в пока не вырубленные сады. За ними простирался довольно обширный участок девственного леса, который сохранился благодаря тому, что был слегка на отшибе от города, и не очень котировался среди новых русских, как местность на отшибе. Но с нашими темпами строек, жить этому лесу лет пять-семь, и не станет здесь лип, боярышника, грибов. Останутся только “поганки“, разъезжающие на крутых иномарках. И ни чего не поделаешь. Так. А это что еще? Я шел по хорошо изведанной и не раз топтаной дорожке, а потому без внимания на наличие самой дороги, как места, где ездят всякие авто. Поэтому, когда по дороге справа меня обогнал джип, и из него вылезли четыре хлопчика – бугайчика, я почувствовал неладное. Да и как тут не почувствуешь, если на руках у них были намотаны цепи, которые свисали вниз почти метровыми хвостиками. Мало того, у блондина в середине на кончике цепочки изящно вращался от постоянных подергиваний небольшой шарик с шипами. Не надо обладать большой фантазией, чтобы догадаться, что шли они в мою сторону. И тут я в первые в жизни пожалел, что моя фамилия не Джеки Чан или Брюс Ли. Но, если ничего не предпринять, то у меня вскоре вообще никакой фамилии не будет. А, может, даже и стандартной могилки. Хорошо хоть в моей памяти остались еще поговорки. Одна из них гласит: “Семеро одного не ждут“. А, что тогда я буду ждать четверых. Если я не могу взять их естеством, возьму маневрами. И я побежал. То, что они побежали за мной, не добавило мне радости, но развеяло сомнения. Бедный Маркос. Как ты мало знаешь этот мир. Не получилось меня замочить в прямом смысле этого слова, так они это сделают в переносном здесь и сейчас. Хотя здесь навряд ли. Все-таки я еще не устал, дыхалка работает хорошо. Пока. А, что будет дальше? Это зависит от моей и их физподготовки и моих мозгов. Все-таки фора на моей стороне. Знать бы еще куда бежать. Парни крепкие молодые. Что, к сожалению, уже не скажешь обо мне. Догонят рано или поздно, так как я не помню, чтобы прямо были дома. От домов они меня отсекли сразу. Грамотно. Левее – не просыхающие лужи. Правее – лес. А куда он ведет и где кончается, об этом я не знаю. Побегу в лужи. Здесь несколько желательных вариантов: первый – они не станут пачкаться, надеясь, что все равно рано или поздно меня подкараулят у дома. Второе – испачкаются сами, но, когда они будут выходить к машине, хоть кто-то обратит на это внимание и это покажется ему подозрительным. Хотя это не Германия и этот человек не побежит докладывать о своих подозрениях. В лучшем, я бы сказал оптимальном, случае случайно (простите за тафталогию ) увидит (услышит) информацию о найденном полуразложившемся трупе и сообщит по 02 о том, что видел. Но это мне никак не поможет. Не поможет, но я их хоть тоже попачкаю, костюмчики их дорогие подпорчу. Все им служба медом казаться не будет. А вот и лужицы мои хорошенькие. Где же ты моя самая большая? Я бежал по лужам, продирался сквозь кусты, но они все-таки приближались. Медленно, но верно, как дембель к солдату-старослужащему. Но, в отличие от него, мне это радости не приносило. Их не было видно, но треск кустов, вперемешку с криками ярости, говорили, что до них не больше десяти метров. Фигушки. Получите еще одну лужу. Тяжело дыша я добрел до середины еще одной огромной лужи и … . Конечно, я испугался. Первая причина моего испуга была в том, что я терпеть не могу погружаться в воду с головой. В детстве у меня была возможность, кстати, не одна, утонуть. В мои планы тогда это не входило. Я выплыл, но воды набрался, и в желудок, и в легкие, и в уши по самое не хочу. С тех пор у меня рефлексорный психомоторный страх при заливании ушей водой. Вторая причина…. . О второй причине я подумать не успел, так как уже бабахнулся и ударился и задом, и плечом, и головой. Быстренько огляделся. Мое, как теперь я уже понял, убежище было размером примерно с мою кухню, но в высоту значительно ниже моего роста. Пол и стены были земляные. Потолок, как ни странно, так же земляной, сквозь который пробивались ниточки-корешки каких-то растений. Я отчетливо слышал плеск воды и голоса моих преследователей: “Смотри внимательнее, идиот, он не мог убежать. Он где-то здесь, паршивец. Затаился где-то. Наверняка лежит в воде и одни глаза наружу, как у лягушки. Ищите. Ищите, я сказал. “. Интересно, дно раздвинулось только для меня или они просто не полезли в грязь, так как эта лужа была почти по колено и при каждом шаге из-под воды вырывался вонючий газ. Я сделал несколько глубоких вдохов, но никакого запаха не почувствовал. По крайней мере неприятного. Судя по звукам, они несколько раз проходили через эту лужу, но только по краям около кустов, где жижа была чуть выше щиколотки. Куда-то дергаться было глупо. Лучше упасть на дно, как говорят зэки. Я так и сделал в буквальном смысле этого слова. Даже еще ниже. Что-то я часто в последнее время стал делать в буквальном смысле. А это, надо отметить, не очень-то и приятно. Скорее даже наоборот. Я прислонился спиной к прохладной слегка влажной стенке и, наконец-то, расслабился. Вся эта погоня, грязь навевали воспоминания. + + + - Входи, старший лейтенант.- услышал я голос командира, только протянув руку, чтобы постучаться в дверь. - Разрешите, товарищ полковник. - Да, да. Я же сказал. Садись. Я вот, что тебе хотел сказать… я помню, что ты уже дважды был в командировке во Вьетнаме, но ты был в цивилизации. - А вы знаете, какие в этой цивилизации москиты? Тем более, это для тех, кто там живет, цивилизация. А для нас, командировочных, это каменный век. - Ну, не надо утрировать. Это даже аполитично. Ты же коммунист. Должен понимать, что без нашей помощи нашим товарищам тяжело будет строить социализм у себя в стране. Тем более, они сейчас воюют. И уже не первый год. - Да, я знаю. - Раз знаешь, тогда поймешь, что женатых по два-три раза туда посылать я не могу. - Извините, товарищ полковник, женатых по два-три раза или посылать по два-три раза вы не можете? - Старлей! Будешь меня подкалывать…. - Да, товарищ полковник, вы меня в третий раз пошлете во Вьетнам. - Иди в строевую и не груби старшим. - Есть, товарищ полковник. Строевая часть, где выписывают командировочные предписания, находилась в пяти метрах от кабинета командира. - Здравия желаю, товарищ капитан. - А, старший лейтенант, слышал, слышал. Мало того, документы уже подготовили. Знаю, куда едешь, поэтому хочу хоть немного порадовать или успокоить – командировка всего на двадцать семь суток. Меньше месяца. Прикинь. Во всем надо искать положительную сторону. Московская проверка на носу, а ты будешь далеко. - Если накопают по службе и там достанут. - А, что есть, что копать? - Тьфу, тьфу. Слава Богу, нет. По мелочам у всех есть. Но, если ты на месте, то устранить всегда можно. Не зря говорят: недостаток, устраненный на месте, за недостаток не считается. А так приеду, а мне приказ по полной схеме. Надо же кого-то наказывать после такой проверки, после сделанных выводов, так сказать, и устранения недостатков. - Что ты кипятишься. Ты знаешь, сколько у нас праздников? На ближайший праздник и снимут взыскание. Запомни: взыскание на зарплату не влияет. Люди с язвой живут, а лейтенанту со взысканием сам Бог велел. - Бог такого не велит. Он хороший. - А-а-а. Ты служишь на Дальнем Востоке. Здесь дальше ссылать некуда. В Китай не пошлют. У нас с ними пока отношения не того. Так что один Вьетнам и остается. - Я не понял. Это, что наказание мне какое? - Я это не говорил. Ты сам это сказал. Понял? А по секрету – это наш начальник политотдела тебя туда опять сосватал. Командир не хотел, но … Сам понимаешь. - Это он, паршивец, мне за то, что я с его сына полушубок прошлой зимой снял перед проверкой. Да еще начет сделал за амортизацию теплых вещей. Тогда все сходится. Ну, ничего. Я теперь даже рад. Я туда съезжу. Ничего со мною не случится. Но приеду… Он объявил мне войну. Но подленькую. Что же, он, наверное, не знает, что по гороскопу я скорпион. Укушу. Ох, укушу. Ужалю, мало не покажется. Скорпионы насмерть не кусают, но болит долго. Хм. У меня даже настроение улучшилось. Давайте мне, товарищ капитан, вашу макулатуру. Пойду к финикам в финансовую часть за своими деревянными и заказывать билет. - Насчет билета не торопись. Ты забыл, где служишь? Загрузка техники завтра с утра. Этим же бортом и полетишь. - Уж лучше бы на поезде. Хоть мир посмотреть. - Так посмотришь. - Вообще вертушка не самолет. Метров восемьсот-тысяча пойдем, не выше. А это даже лучше самолета. Во всем надо искать приятную или полезную сторону. А у меня даже и полезная есть. - Ин-те-рес-но. Какая же пользительность у тебя от этого? Все время в джунглях. Даже в город выехать нельзя. - А-а, товарищ капитан, это вам не интересно. Пойду лучше солдатскую баньку проверю и помоюсь перед дорогой. Но помыться в тот день мне не удалось. Прорыв трубы оставил весь военный городок без воды, а все, что привозили на водовозках, сливали в солдатскую столовую, чтобы не срывать приемы пищи. А, может, оно и к лучшему. Ведь в старину перед смертным боем воины купались и надевали чистое белье. А, куда я лечу в командировку, там не смотрят на это. Вернее смотрят, но сначала стреляют, а потом уже смотрят. Но это так, образно, для гражданских. Потому что прежде, чем выстрелить, надо прицелиться, то есть посмотреть. Но главное – конечный результат. “To be are not to be?”- как любил спрашивать принц Гамлет. Все-таки опыт великая вещь. Если бы не книги, взятые в дорогу, я бы сошел с ума от скуки. Монотонная тайга час за часом и редкие, очень редкие деревеньки. Каждый новый час наползал также ужасно медленно, как наползает танк при танковой обкатке молодого бойца, всего лишь пару недель назад отдернутого от маминой юбки. И только книги дают отдушину и помогают быстрее пролистать часы безвозвратно улетающей молодости. Наконец, судя по ширине реки, мы перелетели Амур, то есть я уже за границей. Граница условно-юридическая, а для природы – без разницы. Вот только деревеньки и те стали облетать. Секретность есть секретность. Тут уж ничего не попишешь. Хотя относительно природы не скажи. Над Россией – матушкой летели по-над сопочками. Причем местами довольно высокими, а здесь – низинка, поля. По опыту знаю, если будем придерживаться этой скорости, через пару часов долетим до небольшого кряжа. Там наша секретная, теперь уже бывшая, так как уже уничтоженная, заправочная станция. Наших там кот наплакал. Не жизнь, а одиночная камера. Даром, что год за два у них идет. Подзаправились. Оставили им харчей, письма и дальше. Еще почти сотня верст и река. Снова Русь – матушка. Снова горы – сопки Сихоте – Алиня. Приземлились на аэродроме подскока. Дождались ночи и вперед на аэродром, на Владик. Хотя, кто бывал на Дальнем Востоке, знает, что в самом Владивостоке аэропорта нет. Ночь. Хочется спать, а тут надо как можно быстрее перегрузиться на другой борт. Но теперь это большой военный транспортный самолет. Чуть-чуть забрезжило утро. Солнечные лучи слегка брызнули яркими, но, в тоже время, и туманными брызгами в глаза, проникая куда-то вовнутрь тебя и пробуждая душу. Работали всю ночь. Устали, как волки, но сон куда-то уходит. Ну и пускай. Зато буду видеть море, освещенное лучами восходящего солнца. Это надо видеть. Мне повезло – облаков не было и, весь путь до Камрани я провел у иллюминатора, глядя на море. Море чарует и очаровывает. В голове не было вообще никаких мыслей. Только иногда приходила старая песенка, спетая специально для меня моими друзьями, имеющими отношение к морю: Теребит карту пальчиком военный атташе, Его “тюленьи мальчики“ - не из папье – маше. Он им дает команду: мол, в пасмурную рань лихой подводной бандочкой наведаться в Камрань. Мол, спят там по утряночке… Мол, выйдет вам почет… Вот только этот янки нас не берет в расчет! Хорошая песня. И спели душевно. Надо будет слова переписать полностью да автора узнать, спасибо сказать за хорошую песню. А вот и аэродром. Не зря эти ТУ – 95 лебедями называют – красавцы. Вот только когти у этих лебедей покруче орлиных будут. Да пускай сами не лезут. Как там в песне: Мы все на драку годные, и вновь завертит нас кадриль моя подводная, глубинный перепляс… Но здесь,скорее,небесный перепляс. Это кто на что учился. Лично я на свои курсантские годы не в обиде. Да и вообще,я всем доволен. В основном. Приземлились, слава Богу, мягко и опять зарулили на самый отшиб. До темноты выходить нельзя – нас может сфотографировать “крот“, то есть вьетнамец, работающий на американскую разведку. Секретность есть секретность. Терпи. Тебе же спокойнее потом будет. Узнают янки, куда груз наш привезли, считай Б-52 в гости пригласил. И они прилетят, да еще и ковровую дорожку из бомб прихватят. Я уже знаю, что это такое. Мне одной такой хватило. Хорошо наша контрразведка сработала, и мы вовремя всю технику успели перевезти. Только не все люди успели уйти. Некоторые до сих пор без вести пропавшие. Да как его найдешь, если из одной такой воронки шикарный штабной блиндаж получается. Интересно получается. Кто здесь год служит – получает за боевые плюс выслуга. А нам, командировочным на месяц – два, фигу. Только командировочные деньги и все. И то по расценкам Хабаровска. Там в ресторане покутить и здесь в джунглях среди скорпионов, змей и прочей нечисти, типа зеленых беретов и вьетнамских диверсантов. Разница есть? Вот то-то. А после того коврового бомбометания, от нас, командировочных, всего двое-то и осталось. Остальных, как и не было. Так и не нашли. Ходили, “подкалывали“ друг друга, помогали машины грузить, а через два часа как – будто они и не рождались вовсе. По возвращению КГБешники затаскали – а, может, они сговорились и переметнулись на ту сторону? Ага. Съездий во Вьетнам да переживи ковровую бомбежку. Потом точно такие дурные вопросы отпадут. Но они же там не были. + + + Чавканье, бултыхание и непонятное бормотание наверху прекратилось. Если они и не ушли совсем, то отошли далеко. Теперь можно расслабиться, оглядеться и выбираться. Стены на ощупь вроде бы из земли, но в одном месте руки провалились в пустоту. Я аж даже слегка испугался. Ощупал стены – коридор. Невысокий, но согнувшись идти можно. Немного подумав, решил попробовать выбраться по коридору, чем выныривать через болото. Сначала шел нормально, но вскоре больная поясница начала давать знать о себе, и еще через некоторое время я проклял все и этот коридор в том числе. А куда денешься с подводной лодки! Назвался груздем, так терпи до конца. Лишь бы мне раньше конец не пришел. Ба-бах. Влетел головой в стенку и шлепнулся на пятую точку. Но зато сбоку увидел свет. Нет ни свет в конце туннеля. Я туда еще не попал. Просто мой туннель заканчивался резким поворотом в сторону и лазом на верх. Собственно,поступили мудро. Снаружи заглянешь в нору, посветишь фонариком – ничего: темнота, пустота. В глубь же никто сам не полезет. А охотничья собака хоть и умная, но разговаривать не умеет. Выбрался. Вздохнул облегченно и пошел в сторону дома, благо крыши высоток видны. О-о-о, надо же так случиться! Только вышел из кустов, как очутился возле этой злополучной машины, к которой только что вышли мои преследователи. Надо же было мне так время подгадать. Тютелька в тютельку. У меня реакция хорошая, но длинная цепь иногда компенсирует заторможенность. Удар цепью по голове и все мои попытки вновь убежать рухнули, как, собственно, и я сам, когда от боли потерял сознание. Очнулся тоже от боли, но, что удивительно, сразу вспомнил, что произошло. Открыл глаза. Потолок не больничный, но и не подвальный. Значит, больница и похищение отпадают. Тогда что? Головой шевелить больно. - Э-э-э, здесь есть кто-нибудь? Сбоку появилась женщина лет под пятьдесят. Длинные волосы с зеленоватым оттенком. Мне показалось даже, что у нее завито несколько косичек, но не веревочками или бантиками, а водорослями, как в моем аквариуме. Когда по голове бабахнут и не такое покажется. Главное, потом никому не рассказывай, а то в психушку упекут. А начнешь импульсивно доказывать, то и до Орловки с ее буйно помешанными недалеко. Тем не менее,она наклонилась надо мною и спросила. Причем голос был, как у немой, которая стала недавно говорить, да еще с каким-то, я бы сказал, металлическим призвуком. - Что тебе, окунек мой, надо? - Хорошо бы доктора. Да и узнать, где я. Она просто кивнула головой и исчезла из поля зрения. Через пару минут услышал шаги, и передо мною оказалась еще одна женщина. Теперь полностью нормальная. Волосы с проседью. Глубокие, бездонные глаза, но в тоже время со взглядом, проникающим до последней косточки или клеточки. При этом добрый и ласковый, я бы сказал, материнский взгляд. - Здравствуй, меня зовут Дара. Я тебе помогу. Все будет хорошо. Очевидно, она обладала даром гипноза. Причем ее дар был солидным, так как меня пытались лечить гипнозом как-то, но я им не поддался. А тут она провела ладонью по моему лицу, и я впал в состояние полузабытья – полусна. Я услышал шелест листьев на деревьях. Стоп. Это не листья шелестят, а шепот. Кто-то тихо, спокойно что-то говорил. И было не ясно: то ли это в меня входили эти звуки, то ли я сам рождал их где-то в глубине своего подсознания: Я слишком скромен в этом деле, Я только зеркало Души, Где отражаются Познанья, Ниспосланные нам с высоты. Душа поет, а тело ноет. А это, значит, вновь, опять, Как на Голгофе за кого-то Мне и страдать, и умирать…. И уже совсем засыпая, последнее, что я помнил было: Нет, я не умер. Телу больно, Болит избитая Душа, А это, значит, я доволен: Я победил его! Но навсегда?.... Проснулся я на опушке нашего лесочка на мягкой пушистой травке. И самочувствие, и настроение великолепное. Оглянулся – никого. Хорошо. А то подумали бы, что бомж какой. Резко подергал руками и ногами. Странно, даже поясница не болит. Молодец. Хотел сказать бабулька, но потом подумал, что внешне недавняя моя целительница чуть старше меня. Но муд-ре-е! Вот только, как ее зовут, не помню: то ли Клава, то ли Клара. Имя какое-то необычное. Хотя, по-моему, славянское. Хотя, кто знает. Вон имена Петр, Николай вроде бы русские, а на самом деле пришлые во времена обращения Руси в Христианство. Короче, век живи, век учись, а помрешь все равно дураком. Мне было хорошо. Никуда не хотелось идти. Неподалеку росла стройная березка, а под ней манящая, приглашающая присесть, пушистая зелененькая трава. Я уселся поудобнее, потерся спиной о ствол дерева и постарался погрузиться в биополе березы, чтобы подпитаться ее энергией. Какое же это чудесное ощущение. Глаза прикрылись сами собою. Почему-то опять вспомнился Вьетнам. + + + Я точно также сидел, прислонившись к борту самолета. Но Вьетнамская жара выдавливала из меня липкий пот. Перед глазами стояла картина , виденная несколько часов назад. Внизу, по правому борту в иллюминатор был виден восточный берег какого-то огромного острова весь покрытый бескрайними ухоженными садами. Кто бы знал, как мне хотелось туда. Тогда бы я все променял, чтобы поменять душный зной Вьетнамского воздуха на те сады. Но… Как говорят: кто на что учился. Послышался звук подъезжающей машины. - Эй, донг ти лен со! Советска товарищ! Хоанч хо! - Черт, откуда здесь вьетнамцы – это же закрытая зона? – подумал я, выскакивая и высовываясь из-за полога, заменившего на время дверь в самолет. - Ха-ха-ха. Испугался? – заржал технарь самолета, сидевший за рулем “козлика“- ГАЗ-69. – Садись. Тебе подфартило. Поедешь отдельным грузом. Морем до Хайфона, а потом по “железке“. Так “молчи-молчи” между собой говорили. Счастливчик. Город посмотришь. Может, еще куда зайдешь. Нас-то ведь не пускают. Сверху все видим, а дотянуться, как до локтя не получается. Так болтая, а, если точнее, слушая жалобы на отсутствие экскурсионных поездок, мы добрались до причала. Невдалеке от берега стояли два сторожевых катера. Пересев на небольшой катер, добрались до одного из них. Экипаж был вьетнамский, а кроме меня еще двое славян в “гражданке“. Не успел я подняться, как тот, что помоложе, начальствующим тоном заявил: - Старший лейтенант, спустишься в кубрик, найдешь на кровати шорты, рубашку и плетенки. Форму засунешь в ту же сумку. Не “светись“ в этой робе. Понял? - Конечно. Вроде бы не особо бестолковый. – спустился вниз – несколько дверей. Одна из них оказалась открытой. Постучал и открыл. Никого. Но на кровати были аккуратно разложены светло-зеленые шорты и рубашка с короткими рукавами. Переоделся. Под кроватью нашел наши российские туфли – плетенки. Е-мое. Даже они моего размера! Точно – особисты мои попутчики. Особо не поболтаешь – мигом загребут. Это же заграница. Уложил форму в сумку. Запихал свои вещи в настенный шкафчик, и в нем же увидел висящую на шнурке соломенную шляпу. Обычный вьетнамский наряд. Вышел наверх. - Шляпа, вообще-то, моя. – проговорил более старший по возрасту. Потом улыбнулся и сказал,- Дарю. Оставь на память. Потерплю последние три дня без нее. - О, извините, я не знал. Спасибо. – а потом подумал, - Какую память? Первый раз вижу тебя и, скорее всего, последний. Но, все равно, спасибо. - Знакомиться не будем. Мы тебя знаем, а тебе без разницы. В Хайфоне простимся. На корме стоит шезлонг. Садись, читай, отдыхай. На столике - журналы и книги. Когда приготовят поесть, позовут. - Хорошо. Спасибо. – я прошел в конец катера. Там действительно стоял шезлонг и журнальный столик, на котором стояла металлическая глубокая миска с яблоками и апельсинами, а вокруг нее стопки с журналами и книгами. Я уселся поудобнее, так как плыть, вернее говоря, а, если еще точнее говоря языком моряков, идти не один час до порта назначения. Сверху лежала местная газета на вьетнамском языке. Я по опыту политзанятий догадался, что это “Нян Зан“. Для меня это равносильно китайской грамоте. А вот выбор книг понравился: Джеймс Хедли Чейс в двенадцати томах, “Записки о Шерлоке Холмсе“ Конан Дойла и еще что-то. Поколебавшись, я остановился на одной из своих любимых книг - “Затерянный мир“ Артура Конан Дойла. Я с удовольствием погрузился в мир приключений, лишь изредка бросая взгляд на береговую черту, которая находилась всего в одной мили. Через какое-то время появились пара вьетнамцев, несущих складной стол и три стульчика. Почти сразу за ними пришли и славяне. Ну, не хотят знакомиться, так и леший с ними. Хотя немного обидно и даже чем-то унизительно. Но, с другой стороны, я в армии. Весело переговариваясь, мы расселись за столиком в ожидании, когда официант принесет еду. А вот и он. На подносе стоят тарелки, из которых вьется дымок. Аромат каких-то приправ уже долетел и до нас. С капитанского мостика что-то крикнули. Лица моих спутников сразу же стали напряженными. - Воздух! – крикнул тот, что постарше. И точно. От берега неслись две сигары “Фантомов“. Бомбы почему-то не сбросили, а только обстреляли. Официант, бросив наш поднос, бросился к зенитке, что располагалась тут же. Новый заход мы встретили уже под грохот зениток. Сделав еще два захода, они улетели. - Странно, почему они не бомбили? У них же предусмотрена бомбовая подвеска?- спросил я. - А черт их знает. Может, уже отбомбились и шли с задания, а тут мы. - Если это так, то сюда скоро подлетит еще парочка и нам мало не покажется.- сказал старший и что-то начал говорить с капитаном. – У них двоих убило и один раненый. Они собираются спрятаться на берегу и переждать прилет самолетов. - На берегу оказалась небольшая бухточка, поверх которой была натянута массеть. Будем надеяться, что через эти квадратики на большой скорости реактивные F-105 нас не заметят. На палубу установили дополнительный крупнокалиберный пулемет ХМГ и сорока миллиметровый гранатомет М-79, прозванный “слоновым ружьем“. - А, что они надеются с гранатомета попасть по реактивному самолету? – спросил я у попутчиков. - В джунглях он себя хорошо зарекомендовал. В радиусе двадцать пять ярдов скашивает все живое. А здесь все, что стреляет сгодится. Тем более американцы часто низко летают, и вьетнамцы этим пользуются. Особенно против вертолетов. А вот, кстати, и гости. Посмотри, Т-28. Истребитель-бомбардировщик, как и F-105. Несет ракеты, напалмовые бомбы, пятидесятимиллиметровые пулеметы. Посчитали, что для сторожевика звена хватит. Они обычно шестерками летают. Кстати, у наших Виктор-Чарли точно такие же, только у них бортовая маркировка желтого цвета ВВС Республики Южный Вьетнам. - А что такое Виктор-Чарли?- не понял я. - V. C. , синоним Вьетконг. Это армейский жаргон. Причем их. Смотри сам не ляпни этого в их присутствии. - Понял. Южновьетнамские самолеты зигзагом бороздили море и сушу, ища потерявшийся сторожевик. Береговое зенитное прикрытие и мы все затаились в готовности открыть огонь на поражение. Даже капитан катера, рослый вьетнамец, передвинул прицельную планку на М-79 на максимальную дистанцию и держал его наготове. Вообще, со стороны гранатомет М-79 похож на одностволку крупнейшего калибра. Серьезное оружие. Покружившись над морем еще несколько минут, самолеты улетели. - Как вы думаете: они вернутся? – почему-то спросил я. - Не знаю. Будем надеяться на капитана. Он не первый год воюет. Не прошло и десяти минут, как раздались команды, и мы отчалили. До самых сумерек шли без происшествий. - Хорошо идем. Так и приплывем скоро.- радостно сказал молодой.- Красиво. Катер в этот раз шел ближе к берегу, чтобы в случае чего укрыться в тени деревьев. Солнце заходило, поэтому смотреть на берег можно было только прикрыв глаза ладонью, как козырьком, от солнца. Самолеты выскочили неожиданно, и только потом донесся рев реактивных двигателей. Пара F-105 черными птицами пронеслась над нами. Мы все трое сидели на палубе наслаждаясь свежим морским воздухом. Я увидел вспышки под крыльями самолетов и инстинктивно начал падать с шезлонга на палубу, успев все же крикнуть: “Воздух!“. Падая, боковым зрением успел увидеть, как рубашка “старшего“ вспоролась в двух местах и как будто исчезла. Прогрохотали пули по палубе и все стихло. На катере не успели даже поднять тревогу. Я приподнялся и огляделся. Рядом со мной на четвереньках стоял молодой. У дальнего фальшборта, всего изрешеченного крупнокалиберными пулями, валялся шезлонг старшего. Но его самого не было. - Человек за бортом! – заорал я, стартуя к бортику. Что-то стал кричать молодой на вьетнамском языке и, почти сразу катер затормозил для разворота. Я жадно вглядывался в море, но тщетно. С капитанского мостика капитан пытался найти тело с помощью бинокля, но также безрезультатно. Поискав с полчаса, мы продолжили путь. - Пойдем в каюту. Надо написать объяснительные. Такого человека потеряли, такого офицера. Написав все, как было, я, так и не осознав, что и сам был на волосок от смерти, лег спать. Я подумал, что после всего этого не засну, но я провалился в сон, как в яму. Меня разбудил молодой. Я явно переспал, и голова была чумная. Вышел на палубу – высоко в небе светило солнце. - Ох, сколько же я проспал! - Много. Что хочешь – нервная система не железная. - Это точно. - Есть хочешь? - Нет. Абсолютно никакого аппетита. - Хорошо. На берегу поедим. Иди, приведи себя в порядок. Минут через двадцать-тридцать подплываем. Видишь, уже пригород. Действительно, за редкими известковыми скалами фантастических очертаний виднелся пригород. Совсем недалеко от борта в прозрачной воде виднелись бледно-розовые коралловые коридоры. - Смотри, смотри, а то в самом порту вода грязнущая. Там такой красоты не увидишь, но и о времени не забывай. Я спустился в кубрик, налил в рукомойник горячей воды, достал новенькую бритву “Спутник“ и начал сдирать с себя щетину. В космос человек полетел, а сделать нормальные лезвия, чтобы бриться можно было, не можем. Парадокс. Помазюкав себя напоследок духами “Красная Москва“, я выбрался наверх. Ба-тюшки! Океанские сухогрузы, танкер, огромные портовые краны. Красотища! Очевидно, наш капитан не раз бывал здесь, так как без всякого лоцмана лично за штурвалом вел наш корабль. Вскоре пришвартовались. Осела пена в кильваторной струе. Все. Приехали. Но не все. Да и те, кто приехал, не все живы и здоровы. Это в песне: “отряд не заметил потери бойца“, а мы заметили, да еще как. Нас уже ждал крытый ГАЗ-66. В него залезли я с молодым, потом вьетнамцы загрузили своих погибших, и затем взобрались еще двое вооруженных местных гражданских с повязками на рукаве. - Послушай, - обратился я к молодому, - вот это американская М-1, а у другого что? - Тоже американский. Ар-15. Автоматический карабин. Стреляет, как одиночными, так и очередями. Барахло. - А что ж нашего оружия, что ли не хватает? - Да завались. Война. Всякого дерьма полно. Кому, что нравится. Ты здесь даже французские винтовки увидишь. Но наше оружие однозначно лучше. Наши автоматы даже “зеленые береты“ берут. В болотах с М-1 не повоюешь, заест. А наш хоть куда бросай. - Понятное дело – советский. - Во-во. Мы ехали по улицам города, мимо многочисленных портовых кафэшек или не знаю, как их здесь называют, так как я впервые во вьетнамском городе. Объехали забор вокруг газгольдера с часовыми на вышке, и вскорости остановились у какого-то здания с красным транспарантом. Все вьетнамцы, включая покойников, сгрузились, а мы поехали дальше. - А сейчас куда? - Ну, поесть-то нам надо по-цивильному. - Надо. - Значит, поедим. А то тебе долго такого попробовать не придется. А, может, и никогда больше. - А это, скорее всего. И что же это такое?- спросил я, оглядывая вход здания. - Это хайфонский интерклуб. Здесь тусуются наши. - Кто? Офицеры? - Не смеши. Моряки, медики и все остальное. Пошли. Поедим в баре, выпьем, отдохнем и, заодно, подождешь свою машину. - Ага, дальше на авто. - Нет. На авто до “железки“, а потом по ней. Понял? - А что тут не понять. Бар, конечно, был для меня необычен. На стенах маленькие покрытые черным лаком картинки, искусно подсвеченные мягкими светильниками. На этих картинках в очень своеобразной для меня манере были изображены вьетнамские поля с буйволами и крестьянами в конусовидных шляпах, танцоры с длинными бамбуковыми шестами, перепончатые паруса сампанов. А на одной из стен висело кумачевое полотнище с приветствием на пяти языках: “Добро пожаловать в Хайфон!“. По залу ходили две симпатичные официантки в длинных темных юбках и блузках с ручной вышивкой. Громко играла музыка. Сильно пахло табаком, кофе и потом. Двухлопастной вентилятор – фен пытался струями прохладного воздуха разогнать духоту переполненного зала, и подсушивал кожу, покрытую пленкой липкого пота. Молодой поздоровался с барменом, как со старым знакомым. Бармен, выйдя из-за стойки, провел нас к угловому столику с табличкой “Администрация“. Собственно, надпись я не увидел, но в наших ресторанах так тоже делают. Вскоре принесли еду и пачку сигарет. Молодой увидел мой удивленный взгляд и пояснил: “местные. “Ха-Лонг “. Мои кончились, а здесь других нет.“. Тем временем тот же бармен снимал с подноса и ставил перед нами две миски с рассыпчатым вареным рисом, четыре тарелочки с соусами, мясо со спаржей, побегами бамбука и грибами, какие-то еще закуски, приготовленные, по словам молодого, из каракатиц, морского ежа, воробья, запеченные в тесте лягушачьи ножки. Я тоже взял в руки палочки, но есть ими, как это ловко делал молодой, я не смог. Поэтому я по-простецки начал орудовать ножом и вилкой. Надо отдать должное – пища была великолепной на вкус. Жаль, что это в первый и последний раз. К концу еды подошла официантка и молча поставила вазу с фруктами. За время еды мы не обмолвились ни словом. Очевидно, он также после того неудачного ужина ничего не ел. Действительно, нервы не железные. Закинув в кузов ГАЗ-66 подаренную мне целую упаковку баночного пива – ноу-хау американской армии, забрался сам туда же. Огляделся. Кузов был наполнен грязными простынями, наволочками и нижним бельем. Но все это было аккуратно увязано в узлы из простыней. Наша работа. Вьетнамцы так не умеют. Выбрал тюк с простынями, чтобы, не дай Бог, по дороге вшей из белья не подцепить. Уселся поудобнее. В путь так в путь. - Закинешь его сначала на вокзал, передашь нашим, а уж только потом в прачку. Понял? Заревел запущенный двигатель, и ответа я не услышал. А мне это надо? Как хорошо, когда есть время, и когда ты ни за что и ни за кого не отвечаешь. Можно хоть и чуть-чуть по времени, но полностью расслабиться. Какое же это наслаждение. На службе постоянно за что-то и за кого-то отвечаешь, а часто и получаешь. Вот только получаешь нагоняй, так как в армии за грехи подчиненных ругают, а награждают только…. и замполитов за компанию. Даже, если он в это время в отпуске был. Да, некоторые умудряются присваивать и чужие заслуги. Селяви. Город толком увидеть не удалось, но я уже составил свое мнение о нем. На вокзале подкатили прямо к патрулю: четыре вьетнамца в черных робах с карабинами и двое наших. Говорили на вьетнамском, так что я ничего не понял. Потом патруль подхватил мои вещи, и мы пошли к поезду. На деле поезд оказался допотопным дизелем, к которому были подсоединены два товарных вагона и в конце – пассажирский вагон с полностью зашторенными окнами. Патруль поставил мои вещи у ступенек пассажирского вагона. Уже приятно. - Счастливого пути, товарись!- на прощание сказал один из вьетнамцев на довольно чистом русском языке, но наше жесткое “щ“ у него прозвучало очень мягким “сь“. Счастье, счастливый – для таких слов предназначен вьетнамский “мягкий“ язык, а на деле им приходится повторять: налет, война, воздух, покойник, боевые потери. Война – паршивая штука даже по телевизору. А когда коснется тебя лично, так вообще - “дерьмо“, простите за грубое слово. - И вам удачи, друзья. И победы. А мы вам поможем. – ответил я. А что я мог еще сказать? Открылась дверь вагона, и на землю соскочил парнишка лет двадцати, одетый только в одни шорты. - Здравия желаю. Меня уже предупредили. Поедите в третьем купе с товарищем капитаном. - Да нет проблем. Лишь бы не с генералом. В купе сидел молодой человек довольно приятной внешности. Новые кроссовки, джинсы “Вранглер“, клетчатая рубаха навыпуск с короткими рукавами. Все это говорило, что у товарища явно есть деньги, и на деле он может оказаться гонористым, самовлюбленным пижоном, что свойственно, чаще всего генеральским сынкам и особистам. И те, и другие чувствуют над собой мощную непробиваемую крышу, что порождает, усиливает, развращает у них кучу всяких нехороших качеств. Но ехать мне с ним совсем ничего – переживу, перетерплю, промолчу. В то время наша военная база находилась недалеко от ж/д ветки Хайфон – Ханой. Чуть ближе к Хайфону. Небольшой полустанок имел “стрелку“, с помощью которой наши эшелоны уходили в сторону под замаскированный пакгауз. Там выгружались и на ГАЗ-66 добирались до точки. Хотя до моста через реку был не один десяток километров, но доехали мы незаметно, так как капитан оказался компанейским. В довершении всего он знал массу анекдотов. Проскочили мост, и вскоре наш поезд начал замедлять ход. Вокруг расстилались поля с сочной зеленой травой. Вообще, во Вьетнаме все растет. - Интересно, а сколько платят местному садовнику?- спросил я. - А с чего ты взял про садовника? - Да это же элементарно, Ватсон. Сколько мы ни ехали трава была по … Короче, тебе по пояс будет. А тут - по колено. Или, по-другому говоря, не выше колес поезда, чтобы труднее было заметить, как часто сворачивают в этом месте. Незаметный полустанок и все. - Слушай, а ты часом в ЦРУ не подрабатываешь? Больно приметливый какой. - Нет. Я отказался. Мало платят. - Понятно. Интересно, этот вывод только тебе в голову пришел? Надо будет шефу доложить и отработать этот вопрос. - А ты, что в особом отделе служишь? - Нет. Военная разведка. Но об этом лучше забыть. - Да нет проблем. Тем более, все равно скоро разбежимся. У нас ваших-то нет. - А вот тут ты ошибаешься, сэр Шерлок Холмс. Наша база разместилась рядом с вашей. Лишней профилактика не бывает. - Само собой. А вот и приехали. Не хотел бы я служить на этом вокзальчике. Как у них от скуки крыша не едет. - Едет. Иногда даже круто. Вот тут уже ваши особисты работают. Ладно, пошли, погуляем. Скоро подойдут машины, и поедем домой. - Кому домой, а кому в командировку. - Уговорил. Все равно пошли. В России такой природы нет. Действительно, земля одна, но как она разница даже на одном материке: в Москве, Воронеже, Саратове, Краснодаре – один климат, в тундре – вечная мерзлота, здесь – бушуют джунгли, и урожай несколько раз в году снимают. Вокруг просеки росли небольшие пальмы, на которых кричали обезьяны. Буквально метрах в десяти от нас ходил по земле, собирая и суя в рот что-то, большой гиббон, совершенно не обращая на нас внимания. Было здорово, только редкие москиты иногда подло из-под тяжка наносили свои ядовитые укусы. Машина почему-то задерживалась, и мы удалились от эшелона метров на пятьсот. - Обрати внимание. Редкая удача. Среди оплетенной лианами бамбуковой рощи мы видим низкорослый кустарник с розовыми цветочками. Это раувольфия серпентина. Каждая ее веточка ценится на вес золота. Из этих скромных листочков добрые человеческие руки добывают алколоиды и делают нужные человеку лекарства. Ими лечатся гипертоники. Может слышал про лекарство резерпин. Но… недобрые человеческие руки из них же добывают страшный, не оставляющий следов, яд. Им пользуются и у нас, и в ЦРУ. Слабой дозой этого яда у жертвы можно вызвать временный паралич, а сильной дозой можно резко снизить кровяное давление и спровоцировать мгновенный инфаркт. - Вах, откуда ты все это знаешь? Даже латынь? - Кто на что учился, мой юный друг. Стоп. Ты слышишь? - Да. По-моему, это Газ-66. - Верно. Возвращаемся. Когда мы вернулись к пакгаузу, там уже стояла “санитарочка“ с красным крестом на капоте и дверце. Из машины вылез солдат-водитель и с улыбкой пошел навстречу нам. - Здравия желаю, товарищ командир. Ваши вещи и товарища старшего лейтенанта я уже загрузил. В салоне холодненькое пиво в баночках. Специально для вас. Ну, в смысле, вам с товарищем хватит. - Привет, Сергио. Рад тебя видеть. А я для тебя, паршивец, тоже подарок привез с большой земли. Ну, не очень большой, так – сувенир. Но он в чемодане. Отдам на базе. - Спасибо, товарищ командир. Мы удобно устроились в салоне автомобиля. Открыли пакетики с сушено-солеными кальмарами. Дернув за чеку, привели в боевое состояние свои баночки с пивом. Дорога была отлично укатана, хотя и поросшая травой. Не то, что в России. Так что добрались мы великолепно. Все-таки войсковая часть есть войсковая часть. И как сверху ты ее не маскируй, а сбоку вояка все равно углядит свое родное, военное. Машина остановилась. Водитель шустренько вскочил в салон, схватил наши вещи и понес рядом с нами. - А вы, товарищ старший лейтенант, к нам? Служить? - Да, но только в командировку. Чтоб вам не скучно было. - Во-во. Точно. А то у нас уже три месяца ничего . Даже не бомбили не разу. - Типун тебе на язык, Сергио! Постучи по дереву. Накаркаешь, оболтус. Солдатик поставил сумку на землю и постучал себя кулаком по голове – имитируя стучание по дереву. - И то верно. До дембеля недалеко. Мало ли что. Кстати, товарищ командир, по слухам у нас новый резидент поселился. - Где? - А кто ж его знает? Может, в Хайфоне, может, в Ханое. Но не в Сайгоне – это точно. А, может, он катается туда-сюда, чтобы не вычислили. - Как ты сказал? Интересная мысль. В теории между практикой и теорией нет разницы. Но на практике очень большая разница. Надо доложить командиру. Кстати, а вот и он. Мы подошли к двум офицерам, которые стояли у аляписто разукрашенной палатки УСТ-56. - Здравия желаю, товарищ командир. Прибыл с большой земли без происшествий. Отдохнул нормально. Не женился. Все, что вы просили, сделал. Доложу вечером. А это – старший лейтенант-попутчик. Командировочный к соседям. И, хочу доложить вам, посмотрел он посторонним новым взглядом и сразу указал нам на наш просчет. Только мы подъехали к развилке, как он сразу спросил, сколько мы платим нашему садовнику. Представляете, он сразу угадал слово, которым мы сами его в шутку называем. А почему? Да потому, что между садом и диким лугом огромная разница. А как мне сказал водила, что поселился новый резидент, и, возможно, он ездит по нашей железке, то, опять же возможно, он тоже это заметил. Они же не дураки. Чует мое сердце, что надо на время опять менять дислокацию. - Старший лейтенант, говоришь? Ешкин кот. Озадачил ты меня. Даже порасспрашивать желание отпало. Тем более, это совпадает и дополняет другую информацию. Если это так, то последствия могут быть очень печальные. Ты же сам знаешь, что выгружают сейчас из вагонов. - Во-во. - Вот и я говорю: во-во. Капитан Сергеев! Бегом на площадку, передать приказ: машины не выгружать, а сразу же отправлять на базу 4а. Туда же отправить разгрузочную команду и квартирьеров для подготовки базы к приему основной базы. Понял? - Так точно, товарищ командир. – ответил какой-то офицер, проходивший мимо с двумя солдатами, и побежал исполнять приказ. - Дисциплина. Ничего себе.- с уважением подумал я. После этого командир повернулся к нам. - Старший лейтенант, солдат поможет тебе донести вещи и покажет дорогу. А нам, извини, надо работать. Я кивнул головой, и в сопровождении солдата пошел в расположение нашей части. Сейчас здесь в командировке находилось, как минимум, человек двадцать-двадцать пять из нашей части и многих из них я хорошо знал. И мало того, многим вез письма от жен. На территории части было, если не шумно, то суетно. Люди не бегали, но ходили быстро. А учитывая влажность и температуру, это как-то не вязалось одно с другим. Но, наконец-то, по дороге к штабной палатке, я увидел однополчанина – молоденького прапорщика. - Эй, прапор! Ты чего своих не узнаешь! - А-а-а, товарищ старший лейтенант, да каким ветром вас сюда занесло? Надолго? Когда приехали? - А-а, политработникам не угодил. Отправили на перевоспитание на месяц-другой. А здесь-то что? Что все как заводные? Здесь все время так, что ли? - Да не-е. Вы же знаете, где мы служим. Для нас, чем чаще переезжаешь, тем дольше живешь. Перебазируемся на новую базу. По нашим понятиям – недалеко. За речкой около ста километров. Может, меньше. - Давно дали команду? - Пару минут назад сыграли тревогу. Командир и весь штаб в штабной палатке собрались. Идите как раз туда. - Ага, спасибо. Ну, еще увидимся. - Конечно, товарищ старший лейтенант. Куда мы денемся с подводной лодки! Вместе с солдатом я дошел до штабной палатки, попрощался с ним за руку, бросил свои вещи сбоку от входа. - Присмотри за вещами. Мне доложить о прибытии надо. – сказал я часовому, а сам шагнул в тамбур палатки. Командир базы, он же – командир одного из наших отдельных батальонов, в окружении офицеров склонился над столом с картой. - Товарищ подполковник, - начал я доклад, но он, посмотрев на меня, сказал - Привет. С приездом. Располагайся. Потом расскажешь, а теперь вникай в обстановку. Теперь, товарищи офицеры, исходя из обстановки, понятно, что работать надо и ночью. Береженого Бог бережет. А то, что мы цель номер один у “зеленых беретов“, вам и напоминать не надо. За работу. Я вышел из палатки. - Военный, а где здесь палатки, в которых офицеры живут?- спросил я у часового. - А во-о-н там хб сушится. Так за ним еще шагов пятьдесят будет. Кивнув головой, типа спасибо я понял, я взял свои вещи, немного жалея, что в поезде “выдули“ все мое пиво в том числе. - Ну, что ж. Нам хлеба не надо – работу давай! – с этими словами я направился искать место, где мог бы жить, а сейчас еле успею поменять свои шорты на военную робу. В палатке никого не было, но уже были наготове уложенные “тревожные“ чемоданы офицеров. - Оперативно работают.- отметил я. – Надеюсь не весь месяц моей командировки будет так весело. Быстренько переодевшись, я пошел искать своих братьев по оружию, вернее, по службе. Те, кто не служил в армии, думают, что служат все. И это правильно. Но в армии еще существуют и служба ракетно-артиллерийского вооружения, и автомобильная служба, и службы тыла, и некоторые другие. И каждая из них обеспечивает свою часть своим специфическим только для этой службы имуществом. При передислокации, то есть при переезде на новое место, это имущество и надо перевозить, то есть сначала загрузить, перевезти, сгрузить и уложить, не попортив и не потеряв. В развернутых частях, то есть там, где служит много солдат, это сделать проще. Но в специфических частях с этим тяжелее. Не прошло и полчаса, как в этом строго регламентированном хаосе я повстречал всех своих однополчан и раздал всю корреспонденцию. Так что совесть моя была чиста, и уже начался отсчет дней, вернее суток, моей командировки. Солдат спит – служба идет. Это, конечно, в идеале. А вы видели что-то или кого-то идеального? Вот так и у меня. Моя помощь, естественно, оказалась весьма кстати. Закончив загрузку часа в три ночи, мы еще помогли своим друзьям и около четырех утра улеглись спать. Ночью ушла основная колонна, а днем по одной машине, чтобы не привлекать внимания, разъедимся и мы. Нам надо было выезжать в девять тридцать, так что время выспаться было. Мне снился сон, будто я в очень глубокой шахте и под моим ухом работал отбойный молоток. Он дико меня раздражал. Настолько, что я уже начал просыпаться. И вот тут, еще во сне, до меня дошло, что это выстрелы. И не просто выстрелы, а автоматные очереди, причем беспрерывным боем нормального общевойскового боя. Сон моментально пропал. Я вскочил с кровати. Светло. Стенки палатки, как минимум в трех местах прошиты автоматными очередями. Меня спасло то, что я спал на матрасе, брошенном на землю. Все кровати были загружены на транспорт. Совсем рядом стрельба и гранатные взрывы. Чтобы не нарваться на пулю-дуру или на штык-молодец, как учил Суворов, сначала выглянул из тамбура палатки. На поляне за деревьями лежали наши офицеры и стреляли куда-то в джунгли. Солдат, кроме нескольких водителей, не было. Да и офицеров оставалось кот наплакал. Все уехали ночью. Мне вспомнился рассказ нашего школьного военрука, как он юнцом попал на фронт. У них на все отделение бойцов была только одна винтовка, и во время атаки они все старались бежать рядом с этой винтовкой. Когда убивали хозяина винтовки, они наперегонки старались ее схватить. Вот они и гибли сотнями. И все благодаря ироду сталину. Я умышленно написал его с маленькой буквы. Да будет он проклят во веки веков. Аминь. Наконец,я увидел раненого в плечо офицера. Скорее всего, у него была перебита кость, так как рука была неестественно выгнута, и он сам ворочался на земле от боли. Я бросился к нему. В его глазах я прочитал мольбу о помощи. Но чем я мог ему помочь! Вопрос, естественно, был риторический, но ему от этого не легче. - Как с рукой? - Кость перебита. При каждом повороте чувствую, как внутри хрустит. Уже терпеть не могу. - А ты и не терпи. – я снял с себя ремень, продел его подмышку здоровой руки офицера и притянул перебитую руку к его телу.- Так меньше мотыляться будет. Он кивнул в знак согласия. - Давай автомат, а сам беги вон туда к хлебовозке. Она должна была уезжать последней и перед отъездом доложить, что все убыли. С рацией справишься одной рукой. Да и машину заведешь тоже. Беги. Я прикрою. Он начал приподниматься, но я уже на него не глядел, так как увидел бегущих в мою сторону вьетнамских солдат, одетых в легкую форму “джангл - фетигз“ с тигриными полосами и красные береты. Я знал, что в Южно – Вьетнамской Республике набрали ударную часть из зэков тюрьмы Ши-Хоа в Сайгоне и в других тюрьмах Шолонга, Дананга, Далата, Турана, Гуэ. Ну, типа нашего штрафбата. И готовили их, по слухам, почти, как “зеленых беретов“. А вот и сами “зеленые береты“. Я знал примерное количество остававшихся солдат и офицеров, так как сам помогал выгружать для нас сухпайки. Нас было явно меньше. Трое вьетнамцев совершили ошибку – сгрудились в кучу. Я, напрягая пресс, выгнулся лодочкой и, держа АКМ на весу, одной длинной очередью “снял“ их всех. Потом короткой очередью еще одного. Но потом патроны кончились. Я оглянулся: наших никого не видно, но слышно. А это главное. У меня оставался только один выход – вперед. Я бросился к убитой мною тройке. У них должен быть повышенный запас патронов, как у любых спецназовцев на задании в тылу врага. У них были уже виденные мною в Хайфоне Ар-15. Хорошо, что я в меру любопытен, и там рассмотрел их. Сейчас разбираться было бы некогда. Я только убедился, что карабин стоит на автоматической стрельбе, и сразу же был вынужден отстреливаться. Вскоре тела вьетнамцев, за которыми я был вынужден прятаться, а вернее их одежда, стали больше похожи на крупное сито., то есть по теории вероятности вероятность впивания очередной пули , но уже в мою голову, увеличивалась. Оставаться здесь было глупо. “В войне главное - маневры“, учил Суворов. И я, максимально вжимая в землю свое худенькое тело, пополз под защиту деревьев. Где-то на подсознании я услышал, что характерных для АКМ очередей совсем мало. Зато треск и пощелкивание американского оружия были беспрерывными. Нас давили количеством пуль на один квадратный метр. - Лишь бы подольше продержаться.- со злостью подумал я. У меня не было страха смерти. Этот вопрос уже был решенным. Дело только времени. Главное – забрать с собой побольше этих гадов. Тем более южно-вьетнамских зэков, убивающих моих друзей на северных землях. Две предыдущие командировки я жил неподалеку от базы наших боевых пловцов и регулярно ходил к ним на тренировки. Понятное дело – это мизер, но сейчас для меня был важен любой опыт и навык. Я начал считать, сколько зэков убью до того, как… Дальше продолжать мне не хотелось. Я маневрировал, перебегал, затаивался, стрелял, брал трофейное оружие и убивал, убивал. После счета шестнадцать, я неожиданно наткнулся сразу на двух вьетнамцев и одного зеленого берета. Моя реакция оказалась лучше, чем у американца, и я всадил ему пулю в основание горла. Один из вьетнамцев ткнул винтовкой со штыком в мое правое плечо. Но я-то правша, поэтому при стрельбе непроизвольно выставляю вперед левую ногу и чуть отвожу назад правое плечо. Благодаря этому мне осталось только чуть подать в сторону плечо, и штык с силой воткнулся в пальму позади меня. Воспользовавшись моментом, я ткнул его в живот углом приклада автомата, и сразу же основанием приклада – в лоб второго. Замах был маленький, поэтому второй не “вырубился“, а только отбежал назад на три-четыре шага, смешно размахивая руками. Но тут же сильный, хорошо хоть скользящий удар обрушился на мою челюсть. Вынужденно, почти повернувшись к нему спиной, я ответил ему ударом каблука в колено. В карате боковой удар ногой называется маваши гери. И вот таким ударом второй хотел отключить меня. Но еще в школе в секции классической, она же греко-римская, борьбы удивлялись, как я при моем высоком росте, умудрялся сделать нырок под руку низкорослого противника и заходил ему в тыл. Так и здесь я поднырнул уже под ногу и с правой кулаком вмазал ему в пах. Он взвыл, упал на колени, а потом, выворачиваясь зачем-то на спину, буквально под мои ноги. У меня не было времени поблагодарить судьбу за удачу, поэтому я просто рубанул его по горлу ребром ладони. Отражая новый удар, пришлось быстро вскочить. Удар отбил. Открылось его лицо. Удар. Но этот паршивец явно где-то тренировался. Умело уходя от удара, он умудрился как-то лихо вывернуться и ударил меня носком ботинка аж в спину. Ощущение было, будто мне в поясницу кувалдой вбили огромный толстый гвоздь на сто двадцать миллиметров. Было дико больно, но закричать я не мог. Только мои глаза чуть не выскочили из глазниц, и отпала нижняя челюсть в немом крике. Мои руки бессильно опали. В след за этим и я сам упал сначала на колени, а потом, словно тряпичная кукла, уткнулся мордой своего лица в утоптанную траву. Но этого ему показалось мало. Он пытался схватить меня за волосы и приподнять. Но я советский офицер, а не американский. У нас короткие волосы. Тогда он схватил меня за плечи и поддернул на колени, прижав плечами к дереву. Он что-то непонятное кричал, потом обхватил пальцами руки мой кадык. - Сейчас вырвет горло, падла.- успел подумать я. Его глаза пылали гневом, голос звенел от злобы и при этом он слишком много говорил. Даже очень. Он, наверное, сидя в тюрьмах, мало смотрел боевики. Иначе бы он знал, что когда побеждаешь, и, уверенный в своей победе, начинаешь напоследок что-то говорить или рассказывать своей жертве, то, как правило, эта жертва наносит подленький, но, зачастую, смертельный удар. Так и я. Нет, не зря я общался с боевыми пловцами, так как наученный ими я сделал себе потайной карманчик-чехольчик, где я держал свою заначку – сюрприз для врага, если такой объявится. Задыхаясь от боли и недостатка кислорода, я достал свой нож для метания и рубанул им по основанию кисти зэка. Брызнула темная венозная кровь, и хватка ослабела. Удар и нож в солнечном сплетении. Я упал рядом с поверженным врагом. Дышать было очень трудно – болело горло. Огромные “барабаны“ били в ушах и в висках. Через некоторое время уши “отпустило“ и попытался прислушаться к звукам боя. Грохот выстрелов стоял по-прежнему, но… Но я увидел “черных призраков“- родных вьетнамских солдат в черной форме и комуфлированных касках со звездой. Из родных русских калашниковых они “поливали“ джунгли, и их было много. Чуть ли не батальон. Откуда они здесь взялись, как их сюда так быстро перебросили я не знал. Главное – они успели вовремя. Хотя бы для меня. Но тут бестолковая ящерица гекко забралась мне на голову и своим хвостом заслонила мне весь обзор. Я слышал, как “рыдают“ в джунглях эти ящерицы, но терпеть ее крики у себя над ухом, причем не просто над ухом, а стоя лапами на этом самом ухе, было не очень приятно. Я мотал головой, что-то там мычал. Ноль. Ноль эмоций с ее стороны. По крайней мере по отношению ко мне. Прокричав минут тридцать или сорок, ну, может, две или три, она все-таки соскользнула вниз и исчезла в траве. В небо взлетела красная ракета, и через пару минут в небе показались американские Ю-21Б, турбореактивные вертолеты, известные по прозвищу Хьюи. Где-то заработали сразу два крупнокалиберных ХМГ. Зажигательные пули пятидесятого калибра с воем понеслись в сторону вертолетов. У самого первого вертолета дюралевые стенки буквально сразу же были пронизаны насквозь. Он задымил и с креном влево ушел вниз. Вскоре раздался взрыв и поднялся столб черного дыма. Остальные вертолеты, как стая испуганных птиц, бросились в рассыпную. Бой длился еще минут десять. Потом все затихло. Через некоторое время появилась похоронная команда. Они грузили тела на носилки и куда-то уносили. Наконец-то очередь дошла и до меня. Я усиленно замычал и задергал головой. Слава Богу, что меня признали раненым, а то ведь как бывает: доктор сказал в морг, значит, в морг. А у военных с этим еще жестче – дисциплина. Раненых оказалось очень мало, а среди наших братьев-славян, так вообще только пятеро. Остальные, как говорили в Великую Отечественную, пали смертью храбрых. Ну что же мне так не везет. То ковровое бомбометание, то нападение диверсантов. И везде гибнут друзья, гибнут наши. Кто на что учился – вот, наверное, единственный ответ и, поэтому, мы так часто любим это повторять. На двух грузовиках нас доставили до какой-то вьетнамской деревушки. Здесь, оказывается, и такая была. Меня осматривал вьетнамец-дед. Он же, как мне потом сказали, один из самых знаменитых на весь Вьетнам мастер Вьет-Во Дао, очень древнего стиля боя, а по совместительству,- лекарь. Благодаря ему я стал ходить. Благодаря ему во мне открылось что-то, о чем я раньше и не подозревал. Жаль, что я пролечился там так мало, и меня перевезли в медсанбат. Вот так и там, в той вьетнамской деревне, я любил сесть у дерева, опереться на него и сидеть с закрытыми глазами, наслаждаясь тем, что мне дал Бог – жизнью. + + + “Спать не зря охоч я очень, Сонный бред люблю я с юности, Разум наш под сенью ночи Отдыхает от разумности” Непонятно почему, хотя… Мне вспомнились стихи Игоря Губермана. Я не знаю, кто или что ему шепчет такие стихи, но они очень близки мне по уху. В них иногда я нахожу объяснение произошедшего, но чаще они меня успокаивают. Конечно, хорошо сидеть под березкой или под дубком, но домой идти надо. К моей радости, да и здоровью тоже, ни по дороге домой, ни дома, ни даже всю ближайшую неделю ничего не случилось. Примерно через неделю утречком я зашел в ванную комнату побриться перед работой. Все-таки хоть я и в запасе, но офицер. А офицеры, еще с царских времен, придерживались правила, что офицер должен быть всегда чисто выбрит и слегка пьян. Но пить я не люблю, тем более там, где я сейчас работаю, появляться, слегка выпивши некорректно. Я, глядя в собственное отражение в зеркале, сдирал с себя вчерашнюю щетину. Не прошло и месяца, как я бреюсь этим одноразовым станком, а он уже начал тупиться. И прыщик, к тому же, на щеке выскочил. Плевать он хотел на то, что я каждый день умываюсь и деру свою кожу бритвой. И настроение что-то паршивое. - Ну, что ты на меня уставился! – мрачно спросил я свое отражение. Но тут произошло то, чего я совсем не ожидал. Я услышал голос. - А ты разве видишь меня?- спросило меня что-то не поймешь откуда. Я смотрел на себя в зеркало, поэтому ясно видел, что в лице я не изменился. Только глаза – зеркало души немного подвели, да рука в напряжении сжала ручку бритвенного станка. Пауза шла, а я молчал. И это было плохо. - А что я, разве, не должен был этого делать? - Почему же? Конечно, мог. Просто мне казалось, что ты меня не видишь. - Я много что вижу, - уже уверенно начал “заливать“ я, - но не на все реагирую. По крайней мере, пока это не касается меня. Хочешь (интересно он, она или оно сидит, висит или лежит?) быть здесь – будь. Только спать не мешай и не пей мой чай, когда я тороплюсь на работу. - Не беспокойся, не беспокойся. Я и до вечера не буду давать знать о себе. Тем более, что мы будем возле тебя только до вечера. Посчитали, что до конца месяца с тобой навряд ли что случится. А, если за месяц ничего не произойдет, значит, они от тебя отстанут, так как ты все равно для них опасности не представляешь. - Да, слышал я что-то такое знакомое до боли недавно. Причем до боли в голове, в ногах, до воды болотной в желудке. - Да, недооценили мы их. Но, надо отдать должное, Маркос оказался дальновидным. Ведь это он первым высказал сомнение и предположение о возможности использования ими хулиганов против тебя. - Вообще-то у людей между хулиганами и бандитами большая разница. Эти были на крутой тачке, качки с цепями. А кто я? Старый пенсионер. Конечно, с этой точки зрения, оно может и престижно. Но… Лучше быть живым и здоровым пенсионером, чем прикованным к постели инвалидом – героем. Собственно, и помирать, забитым до смерти, не очень хочется. Спасибо хоть Маркосу. Кстати, привет ему передавайте, когда увидите. - Обязательно. Так вы думаете, на вас еще нападут? - Да ничего я не думаю. Вам же сказали, что я не избранный. Я простой пенсионер, совершенно случайно сунувший свой большой нос не туда, куда нужно. За что и поплатился. - Да ну. Вы ведь, что сделали для нас! - Знаю. И совершенно об этом не жалею. Кстати, мне вспомнились стихи одного поэта, Губерман его фамилия: Дорога к истине заказана, Не понимающим того, Что суть не просто глубже разума, Но вне возможностей его. И тут же по теме: Весьма наш мир материален, Но, вожжи духа, отпустив, Легко уловишь, как реален Сокрытой мистики мотив. Кстати, а вы знаете, что такое мотив? - Мотив? Ну… Это мелодия такая, когда песню поешь. - В принципе правильно, но по отношению ко мне, лучше немного перефразировать – это легкая приятная мелодия, лежащая в основе многих уголовных преступлений. Хихикание подтвердило наличие чувства юмора у моего собеседника. - Вообще-то это не я сказал. Я прочитал это в энциклопедии “Красной бурды“. - Значит, они тоже молодцы. Я, наверное, позаглядываю к тебе иногда. Для профилактики. Нет, только сюда и обратно. Только убедюсь, что все нормально и все. - В крайнем случае посмотришь, какой мне купили гроб. Они все одинаковые. Разница только в длине. Так что не надо сюда наведываться. Не ребенок. Если смогу, в случае чего, сам справлюсь. Если нет, то чего бить по хвостам. Они не русалки. Этим не поможешь. - Хорошо. Стоп. У тебя же осталась шапочка с колокольчиками? - Какая шапочка? – как бы случайно уточнил я, не желая расставаться с трофеями. - Ну та, что ты в поле нашел. Ты еще позвенел ими. Собственно, по этому к тебе навстречу и вышли гоблины. А так тащить тебе пришлось бы еще ого-го сколько. - Они, что, услышали его звон? Так далеко? - Эх, люди, люди. Как далеко вы отдалились от природы. - Это все техногенная революция. Но и без нее тоже нельзя. - Вопрос, конечно, спорный. - Вот и не будем спорить. Я так устал от этих споров. Мне еще с тобой на прощание поругаться не хватало. - Согласен. Как говорят люди – проехали. - Проехали. Кстати, до вечера осталось всего ничего. Сдавай свой пост и иди, отдыхай. Ничего со мной сегодня не случится. На улицу выходить не собираюсь. Отдыхай. - Нет. У нас так не принято. Мы не умеем халтурить как люди. Я пробуду здесь, как мне сказали. И не сбивай меня. Я тоже могу забыть. Про колокольчики я не зря вспомнил. В случае чего звени ими как можно сильнее и дольше. Кто-нибудь из наших в вашем доме или во дворе услышит и поднимет тревогу. Колокольчики-то у тебя не простые: звон у них особый. - Как же такие колокольчики этот неряха потерял? - Как, как. А как люди теряют, так и он. Тем более он за это уже получил. - Вай, так это я подставил его, не сказав о находке. Так я же не знал. - Не бери в голову. А после слов одного из наших, что все случайное заранее запрограммировано, все с этим согласились и не стали их у тебя изымать. Собственно, как и оружие тоже. - Ну-у, вы даете. Ваша разведка еще хлеще, чем КГБ и ЦРУ вместе взятые. - А нам иначе нельзя. Хочешь жить – крутись. Так, по-моему, у вас говорят. - Так-то так, но не очень приятно все время жить под ''колпаком“. У нас даже Декларация прав человека написана. - Согласен. Но права человека кончаются там, где начинаются наши права. А иначе мы давно бы уже вымерли. И люди в этом нам активно помогают. - Да мы не только вас, а себя с землей – матушкой губим. Ладно. Пока. Я на работу съезжу и сразу домой. Не скучай без меня. + + + Действительно, предположение моих друзей-неведимок подтвердилось. Прошла неделя. Затем еще она. Вокруг тишь и гладь, и Божья благодать. Но нет же, потянуло меня опять на свою попку приключений искать. Как тут не вспомнить моего любимого поэта Губермана. Затаись и не дыши, Если в нервах зуд: Это мысли из души К разуму ползут. То, что мысли ползут, и не куда-нибудь, а к разуму, - это, конечно, хорошо. Не буду спорить, что меня довольно часто не просто посещают, но даже преследуют умные мысли, но я, к сожалению, тоже довольно часто, простите за тавтологию, оказываюсь быстрее их. Приглашает меня мой дружок позагорать, расслабиться на пляже, что находится на территории санатория. Санаторий этот так ловко расположен, что основная его территория находится еще в городе, другая половина опирается на реку, а ( математики! Закройте глаза и не читайте это предложение до конца. А лучше – забудьте весь абзац целиком.) третья его половинка уходит в дремучий девственный лес, где еще в Великую Отечественную войну полегла не одна сотня фашистских гадов, да и наших солдат еще больше. Погода установилась жаркая под тридцать градусов. Днем загорать – смерти подобно. Причем смерти медленной и мучительной под толстым слоем кефира или прочей народной мудрости, облегчающей мучения от ожогов. Но не уезжать же домой на два-три часа, а потом вновь возвращаться. Тем более, лес под боком. - Шурик, вон указатель к источнику. Ты когда-нибудь ходил туда? - Не-а. - А, может, сходим? Время как-то убить надо. - У-у-у. Не охота. Да место займут. Я лучше подремлю чуток. - Не-е. Я когда днем сплю, потом от головной боли мучаюсь. Лучше умоюсь, чтобы сонливость согнать, и по лесочку прогуляюсь. Все польза для здоровья. - Давай. Как говорил Кузьма Прутков: “ У всякого портного свой взгляд на искусство“. - Так. Ты моих предков не трогай. Моим прадедам в Воронцовку аж с самой Москвы дворяне да купцы одежду заказывали. И это при том, что в Москве магазины были, где с самого Парижа города тряпки продавали. А это о многом говорит. - Да кто ж к ним пристает. Тем более, в такой день. Солнце, легкий ветерок, расслабуха. Давай. Иди. А я здесь полежу, о смысле жизни подумаю, в смысле подремлю. - Разморило тебя. Обычно ты меня вытаскиваешь в лес воздухом подышать. Да ладно. Зарастай жиром. Дорожка к источнику одна – по дну небольшого овражка, сразу за крутым пригорком пляжа. Тропинка не широкая – два-три шага, а вокруг все поросло – заросло, как в джунглях. По самому дну бежит ручеек, создавая повышенную влажность и ускоряя процессы гниения упавших поперек оврага деревьев. Ощущение, что ты в реалити-шоу где-нибудь на Амазонке. Не хватает только криков обезьян да попугаев, хотя две сойки и удод, увиденные мною, вполне их скомпенсировали. Все-таки, как не навязывают нам запад и америку, все равно я русофил и люблю свою Россию-матушку. Хотя и обидно, что живем мы в ней, как в том анекдоте про два глиста, сидящих в не буду говорить какой куче. И спрашивает сын-глист своего отца, что есть же, как он слышал, другие червячки, живущие высоко на деревьях в сочных и сладких плодах, и жизнь у них, как в раю. На что отвечает ему со вздохом отец – да, сын, плохо еще ты понимаешь, что это такое за слово Родина, патриотизм. Мне не повезло в отличие от моего невыездного друга Шурика, я несколько лет прожил заграницей. Ведь могут же жить люди хорошо не только в сказках. И с правительством им повезло. И богатые у них думают не только о себе, а и о своей рабочей силе тоже. И не просто думают – это и у нас умеют, но и делают. А вот с этим у нас, как раз и напряженка. Вот так, мысль за мыслью, шаг за шагом и шагал я в поисках живительного источника. Осталась позади и разрушенная кирпичная будочка, как сторожевая башня, охранявшая когда-то подступы к … А к чему? Да кто ж знает. Времени-то сколько прошло. Несколько раз порывался пройти по какому-нибудь упавшему поперек оврага дереву на ту сторону, но все меня что-то сдерживало, хотя свербило где-то внутри сильно. Как этот Губерман все подмечает и в стихах излагает? Действительно - зуд. Зуд, который не дает покоя, и тянет, и тянет куда-то. - Но где же начало того конца, которым оканчивается начало?- невольно вспомнил я вопрос Кузьмы Пруткова.- Интересно, чтобы сейчас сказала мадам Прутковская из сериала про няню? - Все торопишься, не сидится тебе на месте-е-е.- услышал я громкий шепот по интонации и манере произношения очень похожий на голос огромного удава из мультика про Маугли. Вокруг амазонские джунгли и вдруг такие ассоциации – это вам не капли валерианы и не реланиум. Возникшее чувство и ощущения двумя предложениями не опишешь, но увидеть огромного, метров десять-двенадцать питона я уже был готов морально. Сделать вид, что я ничего не слышу, и, сменив походку на походку Паниковского, идти дальше я не смог. Вот же дурак. Я остановился. Естественно, я ничего не увидел хоть и оглядывался. Благо, что с меня не требовали ответа, и я смог через некоторое время придти в себя и даже постарался представить, что я крутой парень.- Не вижу. Сдаюсь. Но только в том смысле, что в игре в прятки сдаюсь. Не вижу. Собственно, можете не выходить, не обижусь (а заодно и не описиюсь, если увижу нечто). – окончил я свою фразу, естественно, мысленно. - Не торопись. Ты уверен, что хочешь идти туда? - Если честно, то вообще не хочу. Но я не могу! У меня так зудит, что я места себе не нахожу. Как сказал мой знакомый Кузьма Прутков: “Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет“. Но я лишен такой возможности. Все шишки, что сыпятся, бабахают по моей голове. - Не зазнавайся. Другим тоже достается. - Вы считаете мне от этого легче? Своя рубаха всегда ближе к телу. - Не всегда. И ты это знаешь. - Я?! Какая ерунда. Я всегда стараюсь избегать неприятностей. - Во-во. Поэтому ты по оврагам и лазаешь. То на даче, то здесь. - Согласен. На даче прокол вышел, но я об этом не жалею. В том случае цель оправдала средства. А сейчас-то? Я же просто иду к источнику. Просто из любопытства. И все! - О-о, наивный человек. Ладно, не будем о дне сегодняшнем. В нем у тебя и так будет остаточно суеты. Ты же помнишь, как ты пожертвовал не только рубахой, но и целой… О-о, лучше не вспоминать. И тоже ради других. И там тоже цель оправдала средства. И досталось вам с лихвой. - Это когда же? Во Вьетнаме что ли? Ну, хлебнул я там малеха. Да и в Германии кое-что было. Был бы писатель – книгу написал бы. Но ничего такого крутого не было. Обычные командировки военного. Война она и в Африке война. - Да разве в Африке у тебя была война. Так, больше показ силы и могущества. Разве они могли противостоять твоей силе и могуществу? Тебе?! - А что мне? Знаете, мне кажется, что вы перепутали меня с кем-то. Сюда, наверное, должен был кто-то другой придти, а я его немного опередил. Дело в том, что я в Африке никогда и не был. Тем более, там не воевал. И мой опыт… - Ты знаешь, что опыт – это то, что получаешь, не получив того, что хотел? Лет десять назад я уже говорил эти слова другому человеку, и он понял их правильно. Ладно, как сказал бы Прутков:”Принимаясь за дело, соберись с духом“ и помни: слова даны человеку для того, чтобы скрывать свои мысли. - Хм. Правильно говорят:”Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна“. Вдруг я почувствовал, как меня отпустило мое внутреннее напряжение. Где-то на подсознании я понял, что мой собеседник ушел. - Мавр сделал свое дело. Мавр может… А кто Мавр? Он? Навряд ли. Я? Нет. Я не хочу быть Мавром. Кстати, что за чушь он нес про Африку? Явно меня с кем-то перепутал. Африка. Африка. А что мне во снах снилось? Нет, там была не Африка. Где-то рядом, но не там. А, если рядом, то… Нет. Не хочется в это верить. Слишком все не реально, сказочно. Но ведь об этом никто не знает. Кроме Шурика. Но это явно не он. Он не мог меня обогнать. Хотя, паршивец, он, наверное, по пляжу обежал и шел ко мне со стороны источника. Разыграл, развел, как лоха. Но голос? Какой голос, если я от страха чуть не обделался. А все моя буйная фантазия: питоны, Амазонка. Тьфу. Вспомнить тошно. Стыдно, а потому и тошно. А вдруг и вправду так было? Вот-вот. Хорошо, что он не сказал тебе, что ты был межзвездным императором. Иначе по ночам спать перестал бы. Все ждал, когда за тобой на летающей тарелке прилетят. Конечно, прилетят. Щаз-з-з. С красным крестом на борту и двумя санитарами. Вот так идя, рассуждая о смысле и суетности жизни, я вдруг почувствовал, что не могу или не хочу идти дальше. Свернуть, пройти по поваленному поперек оврага дереву – да. Дальше – нет. Нет, впереди не было прозрачной упругой стены, как показывают в фантастических фильмах. Мне просто не хотелось одно и захотелось другое. А почему я не могу делать того, что хочу? Тем более, в свободное личное время. Хотя, конечно, во всем и везде есть свои ограничители. Но, если бы мы всегда прислушивались к ним, у нас не было бы наркоманов, алкоголиков, жертв насилия и много, многого другого, о чем потом приходится жалеть этим бедолагам. Не стал исключением и я. Меня развели на слабо. Как гласит черный юмор – поздно пить баржоми, если почки отстегнулись. В тот день я перешел свой Рубикон. Хотя моим Рубиконом был лишь жалкий полупересохший ручей, способный лишь плодить на своих берегах тысячи вампирчиков – комаров, которые круглосуточно пировали над, вернее, на полуобнаженных телах отдыхающих. И мост мой был полусгнившим, трещавшим под каждым моим шагом, бревном, так как это назвать деревом уже было нельзя. Перебрался благополучно. Да и что там пять-шесть метров в длину и сантиметров тридцать в ширину. Здесь даже пьяный перейдет. Увидев, что дерево не рухнуло, подумал: - Хорошо хоть мосты за собой не сжигаю. Очевидно, это кто-то услышал, так как раздался треск и дерево обрушилось в заросли высокой крапивы. Тут меня догнала очередная умная мысль: “Перед входом подумай о выходе“. Мне оставалось только сказать “спасибо за участие и заботу“. Интересно, это просто ручей или… По закону жанра здесь должна быть трясина, замаскированная травой. Причем по законам американского жанра главный герой, естественно весь окровавленный и поранятый, выбиваясь из последних сил, выдергивает себя за волосы из трясины (это они сдирают с немецкого варианта) и вытаскивает еще и спасенную им накануне красавицу. Преследующий их злодей, естественно, тонет в болоте, схватив на последок, но, понятное дело, тщетно за руку или за ногу красавицу. По российскому жанру главный герой тонет сам, и умиленные зрители плачут – кто-то горько, кто-то украдкой вытирая скупую мужскую слезу. Но у меня-то совсем другой сценарий. Я в центре города или почти там. Вокруг цивилизация. И максимум, что мне грозит, пройтись метров пятьсот вокруг этой сопки. Жаль, что склоны так поросли, что пройти метров сто до следующего бревна, просто не мыслимо. Тогда вперед. Местное время одиннадцать часов сорок пять минут. Ты хотел убить время? Нет проблем. По этим чащобам явно не ходили. Некоторые кустарники так разрослись, что приходилось продираться напролом. Пару раз я капитально застрял, но моя уверенность, что это должно хоть когда-то кончиться, и мое ослиное упорство, за которое меня ругала еще моя бабушка, тянули вперед. На сколько метров я отошел от ручья, невозможно было сказать, так как я был похож на белый квадратик игры в “пятнашки“. Я мог отойти на двадцать метров, а мог и на пять. Когда, наконец, выбрался-выдрался в более-менее нормальный лес, я понял, что малеха заблудился. Кроны деревьев настолько плотно закрывали небо, и само собою солнце, что стоял полумрак. Полумрак и тишина. Вот как раз тишина мне и не нравилась. Ни криков отдыхающих, ни грохота далекого поезда, ни птиц, ни ветра. В принципе, ничего неординарного. В лесу встречаются такие места. Мало того, я сам иногда заходил на такие участки. Но дело в том, что местные стараются не заходить в такие места. Почему? Не знаю, но еще бабка заказывала туда не ходить. А бабка от своей бабки и так далее вглубь веков. Но в конце-то концов, у нас самый хищный зверь – это лиса, а самый опасный – лось. Нет, вернее, брошенные домашние собаки, так как они ни человека, ни огня не боятся. Но это зимой, когда они голодные, когда они сбиваются в стаи. Но сейчас лето и рядом санаторий со своей помойкой, река. Ешь, пей не хочу. Рай и для людей, и для бродячих собак. Но тут не кстати вспомнилось, что в древнем Риме “санаториум“ называли медицинскую часть, куда сносили раненых в схватке гладиаторов. В этом смысле меня санаторий не привлекал. Не привлекал и все тут. Во-первых, больно. Во-вторых, страшно. Вас когда-нибудь убивали? Вы глядели в глаза человеку, который вот-вот вас убьет? Или вы видели, как бомбой или снарядом разрывает человека на куски, и эта волна разрывов неумолимо приближается к вам? Боевики хорошо по телевизору смотреть с булочкой и сладким чаем на подносе. Все-таки хорошо, что у человека есть мозги, и он может думать. Вот иду, думаю, а метры позади меня тикают, приближают к цели. Хотя, а куда я иду? Неба по-прежнему не видно. Если я иду вдоль реки, то ближайший населенный пункт примерно в двадцати километрах. Деревья высоченные. Мне с моими данными и навыками даже дергаться бесполезно. Вокруг ни одного маленького деревца, ни одной палки. Даже посоха не из чего сделать. Что за лес такой ненормальный. - Ну, что, братец Иванушка, заблудился? Представляете, достаточно редкий лес. Наверху сплошная крона. Дерево от дереве далеко и видно хорошо. Даже кустарника нет. И вот на тебе. Откуда не возьмись… Или за деревом спрятался, или материализовался. Выходит плюгавенько – надменного вида мужичок. Кого-то он мне напоминал. Да, в фильме “Холодное лето 53-го“ был там главный пахан. Артист хорошо его сыграл. Натурально. Вот и этот натурально передо мною явился. Не дух, но человек. Плюгавенький, но тревожит. - Быстро ходишь. Молодец. Но раз пришел, то пошли. - И куда это? - Как тебе сказать. Ты там не был, поэтому и говорить бесполезно. Пойдем. Придем – увидишь. - А если… - Ну и в какую сторону ты пойдешь? - А если сюда? Он снисходительно, как ребенку, улыбнулся и посмотрел туда, куда я кивнул головой. И в тот же миг там взметнулось пламя. Квадрат метров десять на десять был охвачен пламенем. Я подошел к нему: стоять рядом было невозможно – горячо, а внизу ни кустов, ни травы, ничего нет. Гореть не чему – одна земля. Нет – это не морок. - Довольно. Пламя тут же потухло. Я наклонился и потрогал еще горячую землю. Моя рука ощутила пушисто – рассыпающуюся нежность свежего пепла. - Это что, земля горела? - Как видишь. - Ей же больно. - Об этом я как-то не подумал, но в этой ситуации главное то, что ты меня понял. - Если это и гипноз, то качественный. Пошли. - Пошли. Но я не бродячий факир, и гипноз мне не нужен. У меня есть другое. - Неплохо. Скажи: мы с тобой в одной команде? - Тебе не повезло. - Или тебе. А что меня сразу не шлепнул? - Приказали доставить живого. - Так ты шестеркой подрабатываешь? - Не хами. Я сказал – живым, но можно и инвалидом, и обожженным. - Извини. Ты на работе. Просто настроение не фонтан. Заросли еще эти. А лес? Ты видел, какой лес. Сумрак. - О-о-о, лес серьезный. Здесь несколько веков назад полторы сотни воинов самого Тамерлана зашли и потерялись. За ними послали еще десяток охотников – следопытов. Так и те сгинули. Вот так. А ты убегу, убегу. Куда? Видишь, мы к скалам вышли. А пошел бы ты туда, куда сказал, в пустыню бы вышел. Аккурат к барханам. - Ты хочешь сказать, что лес этот – это перекресток миров? - Не совсем, но, в каком-то смысле, - да. - И что же, вот так ходи туда-сюда-обратно и все? - И все. - Что-то очень просто. Не находишь? - Не нахожу. - Почему? - А ты отгадай, в какую сторону идти. - Не попал – развернулся и назад. - А ты уверен, что, идя назад, ты вернешься именно туда, откуда пошел. - Значит, не все так просто. Есть какая –то загогулина, потайная кнопочка, что потайную дверь открывает. - Значит, не все так просто. Только не кнопочки, а сучечки. Мы же в лесу. - Не понял. На них нажать надо, что ли? - Зачем. Глаз достаточно. Да тебе все равно ни к чему. Здесь ты уже прошел, и для тебя этого уже достаточно. - Достаточно для чего, для того чтобы не отпустить? Он слишком много знал. Верно? - Ну, ты же не глупый. По крайней мере, до сегодняшнего дня был. - Да. Не зря говорят, что безопасность бывает двух уровней – high и нехай. У меня сегодня по второму уровню. А это что еще? - Хе, так это наши скалы и есть. - Никогда бы не подумал, что рядом с городом такая красота есть. - А что ты вообще кроме своей дачи видел? - Увы. Согласен. Мало. Лезь, я дороги не знаю. - А что тут не знать. Поднимайся. Перед нами возвышалась величественная громада скал. Они начинались в пяти метрах от опушки и поднимались ввысь ступеньками. Ближние скалы – высотой метров пятнадцать, чуть дальше за ними, примерно в полтора раза выше. Несмотря на крутость, подниматься было легко – много больших удобных для ног выступов. Примерно на высоте четвертого этажа (я не старался смотреть вниз) мы вылезли на небольшую площадку, оканчивающуюся входом в пещеру. - Вау! Как сказал бы мой дедушка, если бы он был американцем. Красота-то какая! А воздух какой! Нет не воздух, а сама атмосфера здесь. У меня аж мурашки по телу пошли, и мышцы напряглись, как будто гантелями полчаса занимался. - А ты как думал. Не зря вход в пещеру такой лес караулит. Это священные скалы. А пещера – бриллиант этих скал. Ее слово – закон. - А что пещера говорить может? Нет, я серьезно. - Она не говорит. Но то, что скажет, ты поймешь без слов. Святое место. Не зря белые маги так боролись, чтобы не отдать это место нам. Много полегло и ваших, и наших. Но мы тогда победили, хоть и дорогой ценой. - А надолго ли? - Не тебе судить, сосунок! - Может быть. Не буду спорить. Как сказал бы Кузьма Прутков: “Вещи бывают великими и малыми не токмо по воле судьбы, но также по понятиям каждого“. + + + Дойдя до одного из поворотов пещеры, мне вдруг стало плохо: в глазах потемнело, в ушах звон. Именно звон, причем не колокольный , а скорее колокола. Да – морской колокол – рында. Это в нее били-звонили. Я четко увидел себя… Нет, не увидел, а сам оказался в каюте какого-то большого корабля. Это была моя каюта, и находился в ней я один. Я не был капитаном. Я был одним из его помощников – заместителей. Включилась громкоговорящая связь, и раздался голос капитана: - Команда, слушай мое последнее слово. Я вынужден признать, что проиграл этот бой. Да и, по большому счету, очевидно, мы проиграли и эту войну. Временно. Никогда еще не бывало, чтобы кто-то покорил славян навсегда. Но этот бой мы проиграли: их слишком много, а наш корабль один. Вы геройски сражались, но… теперь враг пытается догнать нас и доставить в виде боевого трофея себе на базу. Этого я, как капитан, как офицер не допущу. Поэтому, команда, слушай приказ: открыть кингстоны, открыть все иллюминаторы! Боевой многоцелевой корабль “Решительный“ погибает, но не сдается! Команда “Решительного“ между жизнью и смертью выбирает свободу. Механик, самый полный вперед! Через полмили шельф резко уходит вниз, и они уже не достанут нас, и не смогут наш корабль использовать против нашего же народа. Вы храбро сражались, и погибнем мы, не посрамив чести нашего боевого корабля и звания военного моряка. Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу своей Родины! Вечная вам, братья, слава! Потом последовала небольшая пауза, и послышался легкий скрежет иглы по стеклу. Раздался резкий хлопок пистолетного выстрела. Все поняли, что на свете стало одним чудесным человеком и моряком меньше. Слава павшим героям! И потом раздалась музыка, и полилась старинная песня: Врагу не сдается наш гордый “Варяг“, Пощады никто не желает. Я посмотрел на себя в зеркало, поправил фуражку и вышел в коридор. Двери некоторых кают были открыты, и оттуда доносились звуки: кто-то молился, кто-то громко во весь голос пел про “Варяга“, а кто-то тихо, самозабвенно, как молитву, пел эту же песню, душой и телом “соединяясь“ с павшими героями Цусимского сражения, с матросами “Варяга“ и “Корейца“, с еще живыми, но погибающими моряками нашего славного “Решительного“. - А “Варяг‘’ стрелял по врагу до последней минуты. – подумал я.- а что, собственно, мне мешает это сделать сейчас? Я бросился к эскалатору и через полминуты был уже на верхней палубе. Попутно включил рубильник автономного аварийного электропитания. Палуба засветилась дежурным освещением. Автоматические пушки загрузили в себя новый боекомплект снарядов. Нас на большой скорости догонял вражеский корабль. - Думаешь, догонишь? Хлопотно это тебе будет, однако. – со злостью подумал я и прошел на корму к зенитной четырехпушечной автоматической установке. Наш корабль заметно набрался воды, просел, сбросил скорость. Корма почему-то просела значительно сильнее носа, но стрелять это не мешало. Я уселся поудобнее, ухватился за джойстики корректировки наводки прицеливания и прильнул к окуляру прицела. Практически сразу наткнулся взглядом на взгляд врага – капитана судна, догоняющего нас и хотящего взять нас на абордаж, смотрящего на меня в бинокль. - Фигу тебе. Привет от нашего капитана.- прошептал я и нажал на кнопку. Море огня изрыгнулось из пасти умирающего дракона. Капитанский мостик, все палубные строения вражеского корабля превратились в огненный ад – уж больно близко они подошли. Моя очередь из зенитки была последней агонией нашего корабля, так как почти сразу нос стал резко задираться вверх. Фал, державший спасательный катер, не выдержал и лопнул. На палубу посыпались спасательные жилеты и “НЗ“. Не знаю, каким образом, но меня хлестнуло одним из концов непонятно откуда взявшегося линя, вокруг которого был обмотан спасательный жилет. Вскрикнув от неожиданной боли, я прижал руки к лицу, тем самым, непроизвольно, прижав к телу и этот конец линя и жилет. Меня рвануло вверх и в сторону и выкинуло за борт, сильно ударив об фальшборт. Примерно в это же время вражеский корабль, потерявший управление, протаранил, подобно консервному ножу, верхнюю палубу “Решительного“, погружаясь в него метров на десять. Пауза. Примерно, как в знаменитой комедии, когда все узнали о приезде настоящего ревизора. Только здесь была чисто трагедия. Трагедия по нескольким сотням людей. Раздался сильный металлический скрежет, и оба корабля рухнули в пучину. Напоследок блеснули винты. Огромная воронка засосала все вокруг. Океан облизнулся, тихо вздохнув, и успокоился. Жертва принята. Было здесь что-то или нет? Если бы не армада боевых кораблей, то и не поймешь. Тем не менее, буквально через несколько минут на этом самом месте стоял другой боевой корабль, который носил немного непривычное для боевых кораблей имя - “Серебряный“. Огромная воронка утащила вниз несколько выпавших с кораблей матросов, но сейчас внизу только ласково и нежно плескались небольшие волны. Капитан “Серебряного“ также гнался за “Решительным“, но чуть-чуть опаздывал – уварачивался от торпеды, поэтому честь протаранить тонущий вражеский корабль, был вынужден предоставить своему другу. Ныне покойному. К сожалению, ловить здесь уже нечего, в прямом и переносном смыслах. Нехай с ним, с этим железом. Рудокопы еще добудут. Но сотни людей, сотни отцов, мужей, братьев, тысячи и тысячи не рожденных детей и внуков. Это страшно. И, что еще хуже – без возвратно. Рука капитана непроизвольно поднялась к голове в воинском приветствии. Офицеры, глядя на своего капитана, последовали его примеру. Матросы, по старому обычаю, сняли головные уборы. Никто не объявлял минуты молчания по погибшим. Все получилось само собой. - Вольно! По местам стоять! И, как будто выполняя команду, вдруг из-под воды выскочил какой-то красный шар. Тут же раздался голос: - Человек за бортом! - Боцман, спасите хоть этого. Внизу, метрах в пятидесяти от борта, в обнимку со спасательным жилетом, но без сознания, плавал человек в черной тельняшке. - Русский.- сказал кто-то из офицеров. Капитан кивнул, соглашаясь. Не прошло и пятнадцати минут, как на палубе лежало тело спасенного моряка. Капитан, слегка наклонив голову вбок, рассматривал лежащего. - Я узнал его. Это тот, кто начал стрелять в последнюю минуту, кто убил моего друга и по чьей вине погибло несколько сот наших соотечественников. Тот, кто в одиночку смог потопить один из лучших кораблей нашего флота. Корабль, который не смогли потопить ни вражеская авиация, ни торпеды. А он смог. И это необходимо признать. Старпом, оказать ему медицинскую помощь, накормить, дать выпить, что пожелает из моего бара, а потом расстрелять перед строем. Он заслужил такой смерти, как герой. А потом предать его тело воде со всеми почестями, как героя. - Есть, сэр! Бойман, тело – в лазарет. Быстро! - Есть, сэр! Будет сделано, сэр! + + + - Эй, ты что, умер что ли? Тебе нельзя – рано. - О, нет. Все нормально. Я не умру. - Ты что – бессмертный, да? – ухмыльнулся он. - Нет. К счастью или горю, но я смертный. Просто я не умру и все. - А-а-а. Ну да, ну да. Но посмотрим, что на это мои хозяева скажут. Мое дело маленькое. - Понятное дело – ты же шестерка. С легким поворотом он ударил меня в живот. Мне показалось, что я кувалду проглотил. У меня и так пресс не особо, а тут еще и не ожидал. Я скрючился от боли в три погибели и, задыхаясь от боли и недостатка кислорода, осел. Давно меня так не били. Пожалуй, с самого Вьетнама. Минут через десять я более-менее очухался и смог приподняться. - Дорогой, когда в следующий раз будешь меня бить, то сначала предупреждай, пожалуйста. Ладно? - А ты думаешь, что это что-то изменит? Если я свободно вхож в эту святыню, наверное, я обладаю чем-то большим, чем простой человек. - Очевидно. Скажи, ты меня ударил, так как обиделся на что-то? - А то нет. - Обожди. Но ты же сам сказал про своих хозяев. Значит, ты сам подписался под тем, что ты их слуга. Но сейчас нет слуг, дворецких, денщиков. Сейчас другое время. Эти названия заменены на современные слова – синонимы. А раз вы тесно сотрудничаете и используете уголовников, то слова эти для тебя должны быть привычными. Я не поверю, что ты не знаешь, что на зоне слуг паханов зовут шестерками. Вывод? Я разве не прав? - Может и прав. Но не называй меня так. - Но от этого не убежишь. В моей религии я не слуга Христу. Я сын Божий, созданный по образу и подобию Его. И на Его помощь и защиту надеюсь. И уверен в ней. - Посмотрим, поможет ли Он тебе не умереть. - Даже, если я и умру, это просто скажет о том, что я выполнил свою задачу на земле, и Он забирает меня к Себе с вашей помощью. Я оставлю вам свою тленную оболочку, а сам уйду к Нему ждать Его волю. - Во-во, волю. - Да, любой отец имеет право высказать свою волю своему сыну. Оставит возле себя – хорошо. Определит новую миссию и возродит в чьем-то теле, тоже хорошо. Я буду вновь радоваться человеческим радостям и не помнить, как умирал в этой жизни. - А здесь ты прав: тебе будет лучше не вспоминать о своих последних часах, а, может, и сутках жизни. Спокойнее будешь спать потом – не будут мучать кошмары. Скажи, а вообще ты хоть понимаешь, где находишься, куда попал? Ты ведешь себя слишком спокойно, как глупец, или, как человек, который крепко на что-то надеется. - Во-первых, не на что, а на кого. Во-вторых, зачем бежать впереди лошадей. Ты же сам сказал: придешь – увидишь. Я что-то могу изменить? Пока – нет. Так что суетиться. Зачем гнать волну. - А, может, ты и прав. – сказал он мне и замолчал надолго. Тем не менее, мы шли уже больше десяти минут. И это все в скале. + + + Мы подошли к очередному повороту и мне опять стало плохо. Я вновь явно представил себя… Нет, я вновь был другим. На этот раз я был рыцарем. Причем не простым. На мне были надеты шикарные позолоченные доспехи, а под ними на бархатном камзоле, был прикреплен орден Золотого Руна.В моей руке обнаженный огромный двуручный меч. За моей спиной стояло еще пятеро рыцарей, но уже не в таких роскошных одеяниях, а за ними – еще шесть воинов, наших оруженосцев. Стояли мы почти посередине достаточно узкого и длинного ущелья. В конце этого ущелья был виден небольшой обоз из трех телег, загруженных израненными, изнеможденными людьми под охраной рыцарей, на щитах которых был нарисован такой же герб, как и на моих доспехах. А в начале ущелья – отряд турецких янычар сабель в сто-сто двадцать, быстрым шагом догоняющих наш обоз. Часа три назад мы увидели турецкий обоз, перегоняющий рабов – христиан. Еще полчаса и мы увозили наших единоверцев, бросив на съедение диким животным убитых нами неверных. Но нам немного не повезло, если можно так сказать, так как вскоре нам на “хвост“ села погоня – эта сотня янычар, неизвестно откуда здесь взявшаяся. Янычары слишком “крутые“, чтобы использовать их для патрулирования дорог. Но, что случилось, то случилось. По любому мы наших братьев – христиан не бросим. Если нам суждено умереть – мы умрем, но захватим с собою на тот свет побольше неверных. Воевать и погибать, не привыкать, тем более, как написано в Библии: “ Нет любви красивее, чем отдать жизнь свою за близкого своего “. А кто может быть христианину ближе христианина в войне против неверных турок. И вот мы с ними столкнулись. Нос к носу, меч к сабле. И пали уже все мои сотоварищи, и торчит стрела оперенная из моего плеча, и выпал тяжелый меч из рук моих, а в руке моей остался только длинный кинжал, и возрадовались янычары, что в руках у меня только кинжал маленький, а у них в руках сабли острые. И ошиблись они. Да, они ошиблись. Поднялась во мне суть душа глубинная, и пришла память ранее не веданная, и вернулись навыки, много сотен лет тому назад забытые, и увидели турки воинское мастерство мое, и пришли в ужас и смятение от искусства моего, и бежали они прочь от меня, и остался я лежать раненый, средь погибших братьев моих, весь стрелами турецкими утыканный, но не побежденный. + + + - Эй, мужик, ты меня уже достал. Ты что такой квелый и дохлый? На тебя так пещера влияет? Я же говорил, что святое место здесь. Не жить тебе и никто тебе не поможет. Зря надеешься. Посмотри на себя, и сам все поймешь. Гляди – в поту весь, словно в баню сходил. Эх, ты. - Да. Святое место. И пещера на меня влияет, и сильно влияет. Смотрел я уже на себя и вижу, что место это не простое. Ох, не простое. - А-а-а, а я тебе, что говорил. Покайся, покорись. Признай их за хозяев. Глядишь и помилуют. Ну, накажут. Зато потом заживешь, как в масле. - В масле – это в гиене огненной что ли? - Тьфу ты. Типун тебе на язык. - Нет, не покаюсь и не покорюсь. Не помню я, чтобы когда-нибудь сдавался и покорялся. - Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь, пока не увидел, в какую лужу плюхнулся. - А здесь я с тобой соглашусь. - Ничего, скоро уже придем. И опять узкий каменный туннель. Опять изгибы и повороты. И опять помутнение в глазах случилось внезапно. + + + Я вновь был одет в форму военного моряка, но только на этот раз я был офицером – подводником и служил России и царю-батюшке-императору всея Руси. Рядом были еще офицеры и один мичман. А совсем рядышком, не более полуметра, стоял мой приемный отец капитан второго ранга, и он же – командир нашего подводного корабля. Прильнув к окуляру перископа, он осматривал горизонт. Не отрывая взгляда, он спросил - Боцман, так что совсем никакой надежды на погружение нет? - Никак нет, ваше превосходительство. Повреждения слишком сильные. Хорошо хоть так зависнуть смогли. - А что толку, братец. Нас все равно видно. Немецкий эсминец нас явно заметил, и не надо быть пророком, чтобы предсказать, что будет. Наконец, не отрывая рук от ручек перископа, повернул голову в нашу сторону. - Боцман, полный вперед! Выжми, голубчик, все, что можно из нашей голубушки. - Ваше пре…, Петр Васильевич, это…, если я правильно понял, … Мы же врежемся в германца. Командир задумчиво покивал головой соглашаясь. - Ты прав. Ниже ватерлинии. Но это еще не все. – теперь он посмотрел на меня.- Граф, вы знаете, как я к вам отношусь, и горжусь вами. На правах командира и вашего отца, я предоставлю вам честь пустить торпеды по вражескому боевому кораблю. Последние торпеды. Промахнуться уже не возможно. Твои торпеды, сынок, вспорят брюхо этому левиафану, а наша субмарина довершит дело. И я отчетливо помню, как слегка дернулся корпус лодки, выпуская из своего чрева смертельные щупальца, и, как от близкого взрыва своих же торпед, разломился корпус нашей лодки, и я, с разбитой головой и раздавленной грудной клеткой, тщетно пытался задержать дыхание, чтобы успеть умереть, но вода все-таки победила: она взяла меня измором и хлынула в мои легкие. + + + На этот раз я очнулся быстро. Встряхнув головой, произнес - Теперь я понимаю, почему я так не люблю воду, а люблю просто полежать, позагорать на бережку. - В смысле? - А-а, проехали. Проехали. Мне уже хорошо. Буквально через пять шагов на следующем небольшом изгибе я вновь был вынужден прислониться к стене. Но в этот раз видения проскочили так быстро, что я не успел ни упасть, ни что либо запомнить. Еще одна моя смерть. А, может, это не я, а мои клоны из параллельных миров? И вот мы входим в пещеру. Первое мое ощущение – тепло. В большой пещере было значительно теплее, чем в туннеле. Второе – это журчание. Я моментально нашел глазами источник этого звука: на противоположной стене, левее середины, бил источник. С высоты в полтора метра он ниспадал серебряными тонкими нитями в очень красивую, изготовленную из тонкого серебра, чашу, а уж из нее на пол. Очевидно, под чашей был уклон или замаскированные щели, так как вода не растекалась, а непонятно куда исчезала. И только почувствовав и увидев это, я рассмотрел правее источника, в аккурат посередине стены, каменный резной трон, к которому походила бабулька – божий одуванчик. Собственно, я обратил внимание на что-то движущееся, то есть на бабульку, а уж потом всё и всех остальных. Хотя нет, не всех. Чуть позже я увидел две пары красных симметрично расположенных блюдца, которые изредка моргали. - Наверное, родной брат “Пушка“ из Гарри Потера.- с ухмылкой подумал я. Хотя, вообще-то, там собачка была трехголовая и по размеру занимала всю комнату. Здесь что-то или кто-то другой, по компактнее. Тем временем, эта старушенция не спеша дошла до трона и уселась на него. - Вроде бы такая же, как и я, худая. Но я бы не сел на него без подушечки или тепленькой подстилочки. Пауза затянулась. От нечего делать я стал рассматривать бабульку. Собственно, все старые женщины похожи, особенно, если сидят в полумраке и на некотором удалении от тебя. Допотопное платье, руки в перчатках. Хоп! А перчатки из темной ткани и трехпалые оказывается. Причем на обеих руках. Вот те на. Это или мутант, или урод, что собственно одно и тоже. Или инопланетянка. Но лицо? А, может, маска? Так как все продолжали молчать, спросил я: - Бабуль, может, вы масочку с лица снимете? Побудь те немного сама собой. Заодно, может, скажете кто вы. Раз меня сюда привели, значит, вы меня уже знаете. - Хе. Скажите ему – кто она. Смерть это твоя. Понял! – произнес ехидно-властным голосом мужчина, выходящий откуда-то сбоку-слева-сзади меня. Одет он был еще более причудливее, как-будто приехал со съемок, где снимался в роли гетмана Богдана Хмельницкого. Даже булава за поясом. Ну и отморозок исторический. - Это? – не знаю почему, но в таких ситуациях я непроизвольно начинаю откровенно хамить. Может быть, я так защищаю свою неприкосновенность от наездов? Все-таки за тысячи лет люди привыкли к хамству и вседозволенности силы. Меня внутри коробит от моего поведения, от моих слов, но я иначе не могу. Может, и не зря написано в Библии, что человеку не дано изменить себя. С другой стороны, во всех моих видениях я был “из высшего общества“, как поет Меладзе. Но, что существенно, я ни разу не видел себя женщиной. Но это так, к слову. - Может быть. Но бывает и хуже, и страшнее. - Насчет хуже и страшнее не торопись. У тебя все еще впереди. - Надейся и жди.- допел я за него. - Что? - Ничего. Проехали. Я понимаю, что с возрастом люди глухие становятся. - Да ты кому хамишь?! Ты знаешь, кто я?! - Похож на павлина. И голос такой же неприятный – павлиний. А как зовут? А мне это надо? Очевидно, еще одна шестерка этой бабульки. Его, конечно, надо было видеть: рыбий, судорожно открывающийся рот, выпученные глаза, кожа с переходящим из пунцового в фиолетовый оттенок. - Мне на вас даже смотреть неприятно.- “добил“ я его. Что он хотел со мною сделать, я не знаю. Это его проблемы. По крайней мере, пока. Но старушка приподняла руку. Просто приподняла и все. Все успокоились. Даже те двое солдат, которые вышли следом за ним, и которые очень нервно слушали, как и что я говорю их босу. У меня появилось время рассмотреть и их. Скорее всего это или его сыновья, или племянники. Было у них что-то общее, какое-то неуловимое, как у дочери с матерью, если дочь очень сильно похожа на отца. И, скорее всего,я не ошибся, судя по их нервозности. Слуги так не реагируют. Слуга возмущается, негодует, но очень близко к сердцу не берет. А здесь все по полной схеме. Это надо будет учесть. А мальчики крепенькие, как дубочки: бицепсы на руках, что моя шея. Интересно, где качаются и принимают ли таблетки. Завидую я им: у них есть сила воли, заставляющая их несколько раз в неделю ходить в тренажерный зал, качаться до опупения. - Скажи мне,- прервала мои мысли бабка,- ты ощущаешь себя избранным? - Избранным?- если честно, то я удивился этому вопросу. Я слышал эти предположения в свой адрес, но чтобы здесь этот задали, и, тем более первым. - Увы, нет. А что вы подразумеваете под этим словом? - Человека, способного изменить мир, изменить соотношение сил в мире. - Должен вас огорчить, но, сколько себя помню, никогда претензий таких к миру не предъявлял и на подобное не покушался. Так что мой ответ – нет. - Расскажи, что видел, когда шел сюда. - А поточнее? – вслух спросил я, а мысленно – или в коридоре я должен был что увидеть или содержание обмороков? - Что ты видел в видениях? Скалы меня не интересуют. Я без тебя знаю там каждую трещинку. - Ах, это. Здесь тоже пролет. Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать. Я увидел, как ее лицо изменилось. Я потерял интерес в ее глазах и понял, что сейчас начнется третье действие спектакля, и оно же последнее. И играть мне там главную роль – роль невинного мученика, безвести пропавшего на пляже славного санатория. А я даже завещание не написал. А я так хотел оставить в дар моим сотрудникам и коллегам по работе мою старенькую армейскую рубашку. Директор мог бы ее повесить на вешалку, а вешалку на гвоздик у своего кабинета. А внизу бирочка: “Эта рубашка принадлежала…“, но опять мои мысли прервали и не дали пустить скупую мужскую слезу по этому поводу: все-таки хороший был человек. Прервали мои мысли грубо. Я бы сказал по- хамски. Не люблю я этого. - Увы, но что сделаешь. Единственное, кажется мне, что я видел этих двух молодых людей в гареме у султана. Но там они были евнухами, причем голубыми. ( хотя, как евнух может быть голубым, я не знаю). Как вспыхнули глазки у них! Нет, я не ошибся. Я провоцировал их в надежде на быструю смерть, но здесь сработал инстинкт самосохранения, помноженный на когда-то усиленные тренировки: мышечная память, опережая мозг, слегка меня развернула, пропуская мимо летящую булаву. Полшага вперед и мои руки уже на подбородке и затылке “павлина“. Рывок и тело начало оседать у меня в руках. Хлопчики в шоке, а это мои спасительные секунды. Из ослабевшей руки покойника выхватываю булаву и наотмашь бью по голове одного из них. Шмяк. Реагировать на кровавое месиво его бывшего лица нет времени. Кровь и смерть брата вывели из шока оставшегося. Наверное, у него и нервы крепкие, как и его тело. Времени на замах нет – тычок в предплечье в надежде повредить мышцы. Попал. Вижу, как от боли морщится лицо, и на одежде проступает кровь. Алягер ком алягер – на войне, как на войне. А там все способы хороши. Главное – убей его, чтобы он не убил тебя. Тем более, у меня из головы никак не выходили глаза-блюдца, что моргали за троном. Нет, не зря я их дразнил. Медведь здоровый, орет от ярости и гнева. Но в бою это недопустимо. В бою должна быть спокойная трезвая голова, отрешенная от всего, даже от жизни. Именно от жизни. Если будешь бороться за жизнь и бояться смерти, то она – смерть почувствует твой запах издалека и придет. Даже не придет, а примчится, так как в бою иногда бывает, что у солдата от страха в голове что-то клинет, и он, опять же от страха, что-то крича, бежит туда, куда бежать по всем законам и логике войны, нельзя и побеждает, и остается в живых. Смерть опоздала. Извини, в следующий раз будешь шустрее. А шустрить надо, и особенно в бою. Я увернулся от рубящего удара шашкой ( все-таки хорошо, что папа приучил их и привил любовь к старине, а не к современному оружию) и сбоку ударил ему булавой по коленной чашечке. Хруст. Крик боли. Враг на коленях. Еще вскрик боли. Фигушки, меня вид врага на коленях не остановит: плавали – знаем. Удар сверху по голове. У этого хоть лицо сохранилось, но остальная голова… . Лучше не вспоминать. А впечатлительным лучше не представлять какими стали сейчас братья-красавчики. Кстати, красавчики – это без иронии. Чисто по-мужски, без голубого передергивания. И вот, наконец, десерт. На арену, в смысле из-за трона, вышли “глазки“. Эти что-то было под два с половиной метра в высоту и метра полтора в толщину. То ли это были знаменитые горные тролли, то ли снежные человеки, то ли… . думать и фантазировать некогда. Они были явно уверены в своей силе, так как были без оружия. Не было и доспех, как например на братишках. Интересно, они всегда так ходили или для меня принарядились? Ничего, зато для похорон переодевать не надо будет. Просто личико прикроют тряпочкой и все. А на этих переростках были только темные балдахоны, колоколом свисающие ниже колен. А ступни! Е-мое! Ноги, в смысле ступни ног, сантиметров срок-сорок пять, не меньше. Не удивительно, что они босиком. Надеюсь, что они не из Шаолиньского монастыря. Там монахи тоже босые ходят. Ходят? Ну, конечно! Детский фокус: подбрасываю вверх что-то первое попавшееся мне под ногу, а потом и в руку. Они, как и задумано, смотрят вверх. Шмяк. Моя булава впечаталась в ступню одного из них. Рев был надо думать сильный. Пускай не лезет. Пчела тоже маленькая, а кусает сильно. Жаль, конечно, что потом и умирает. Но как! Как я, наверное. Плохое сравнение. Еще удар, но уже снизу вверх в челюсть. Хороший удар: двумя руками с оттяжкой. Огромное тело стало заваливаться назад. Теперь его очередь. Точно! Я в ожидании удара на опережение отскакиваю назад, а на мое место падает молот, в смысле кулак второго. Мне показалось, что меня подбросило вверх от сотрясения скалы. Какое-то постороннее движение. Ха! Да это бабулька-божий одуваньчик, увидев смерть своего телохранителя, бодренько гусиным шагом засеменила на выход, и навстречу вбегающим воинам. Я, подобно американскому индейцу, метнул в нее свой тамагавк-булаву. Глухой удар эхом отозвался в тишине пещеры. И дикий крик. Крик боли, ужаса, неверия в то, что произошло. Этого не могло случиться, но случилось. Я даже отсюда видел, как ей разворотило голову. Я всегда вспоминаю, нет не в это время, а потом, если остаюсь в живых, кусочек из художественного фильма “Белое солнце пустыни“, когда взрывается баркас, и все бандиты непроизвольно смотрят на место взрыва, а главный герой за это время успевает сменить свою позицию и выигрывает бой. Возможно потому, что я очень часто вспоминаю эти кадры, с первыми звуками крика я бросился к лежавшей на полу шашке. И когда гоблин соизволил посмотреть на меня, на червя, которого он сейчас раздавит, как вонючку, я с силой воткнул ему в горло лезвие. Это явно был не человек. Шея на коже была столь крепка, что я пронзил ее только благодаря тому, что бил со всей силы и двумя руками. Позади себя я почувствовал, а скорее всего, услышал, движение. Не глядя, наотмашь назад, удар. Почувствовал, как кто-то, оторвавшись от земли, улетел в сторону. И сразу же крик - Но-но, потише! Тебя же выручать пришли! Я оглянулся и увидел вбегающих в пещеру эльфов и гоблинов. Вот мелькнула крошечная фигурка Маркоса. Тут до меня дошел смысл слов, и я понял, что я спасен. Эльфы и гоблины объединились. Неужели это ради меня? Может быть, и ради меня в том числе, но все равно приятно. От умиления я даже прослезился. А вот этого допускать нельзя. Тем более, в бою. В пещере во всю “кипел“ бой. Эта слезливая пленка в глазах очень мешала в полумраке и сутолоке драки. Меня уже кто-то спас, отбив летящий в меня нож. - Ну, гады, сейчас вы узнаете, как надо драться. Но показать им я не успел, то есть не смог. Вдруг резкая боль в теле. Где конкретно, я не понял, так как болезненный таран прошиб мой мозг. Потом стало горячо, и я почувствовал, как что-то горячее потекло по моей спине вниз все ниже и ниже. В глазах потемнело, и я почувствовал, что опять начал падать вниз. Я сразу понял, что видений уже не будет. В лучшем случае у меня промелькнет перед глазами жизнь нынешняя, но уже прошедшая. Я умирал. Потом, в какой-то момент, я сумел открыть глаза и увидел милое мне лицо Гамбриниуса. Я улыбнулся ему. Мне стало хорошо и спокойно. С улыбкой на лице я стал засыпать. В последние секунды я попытался, почему-то, вспомнить слова песни, хоть приблизительно. Главное – смысл. Чтоб стать настоящим мужчиной, Недостаточно им просто родиться. Так и руда, чтобы стать сталью, Должна сгореть и переродиться. Только тогда настоящий мужчина родится. А потом появилась та женщина, что спасла меня после нападения бандитов. И вновь из глубины души моей послышалось: Душа поет, а тело ноет, А это, значит, вновь, опять, Как на Голгофе за кого-то Мне и страдать, и умирать. Нет, я не умер. Телу больно. Болит избитая Душа. А это, значит, я доволен: Я победил его! Но навсегда? И я тихо “провалился“ в уютный пушистый мрак. 2005 год. Май – июнь. ( продолжение следует )