( из книги «ДЕТИ ЯНУСА») 1492 год стал для человечества веховым. В этом году Колумб открывает Америку, что вскоре изменит карту традиционных торговых маршрутов европейцев ; Испания с завоеванием Гранады превращается в нацию и, простирая свои взоры на чужие земли, готовится стать империей; в флорентийском роде Медичей умирает Лоренцо Великолепный, который благодаря своей мудрой политике, умел поддерживать в равновесие отношения между государствами, постепенно образовавшимися на территории Италии после распада Римской империи. В этом же году правитель Милана Лодовико Сфорца, известный более как Лодовико Моро, втайне отправляет послов к едва достигшему совершеннолетия королю Франции Карлу VIII. Хитрый миланец хотел воспользоваться молодым монархом, чтобы — что традиционно для итальянской политики - чужими руками устранить собственного врага. Врагом синьора Милана был король Неаполитанский, в чем, по сути, проявлялось неизменное противостояние юга и севера Италии. На Карла VIII выбор пал не случайно: хотя “ каждый король в силу сложных династических переплетений имеет некоторые права практически на все престолы”, у новоиспеченного французского короля могли быть вполне обоснованные претензии на неаполитанский трон, поскольку он был наследником Анжуйского дома, который правил Южной Италией с 1268 по 1442 год, когда его сменила Арагонская династия... Эмиссары Сфорца предложили Карлу захватить Неаполь, обещая ему финансирование экспедиции и беспрепятственный проход французских войск до юга Италии. Правда, сами они не очень-то верили в успех своей миссии: с какой стати французский король, когда у него в стране столько неотложных дел, будет рисковать из-за столь незначительной и далекой добычи? Но проведение, как заметил английский историк Джон Эддингтон Саймондс, нередко пользуется для реализации великих планов ничтожными клоунами. Таковым, по мнению англичанина, был и Карл VIII. “ Хрупкий, — писал о нем итальянский политик Франческо Гвиччардини,- невысокий, болезненный..., лицом отвратительный ..., он более походил на чудовище нежели на человека..., им ловко крутили приближенные, он был лишен осторожности и рассудительности.” Этот “туповатый и квазимодистый монарх” не отверг предложение миланских эмиссаров. Он увидел в нем шанс реализовать свою детскую мечту: начитавшись модных в ту пору рыцарских романов, Карл хотел во что бы то ни стало победить неверных, завоевать Константинополь и стать императором Востока. Для осуществления этой бредовой идеи Неаполь с его флотом, армией и удобными портами представлялся ему хорошим стратегическим пунктом. Несмотря на то, что Францию лихорадило от восстаний и со всех сторон на нее зарились враги, не взирая на то, что армия была слаба, а казна — пуста, Карл дает положительный ответ на предложение правителя Милана. Перед началом итальянской авантюры, на деньги Людовико Сфорца, он покупает мир у Англии; замиряет императора Максимилиана, уступая ему некоторые жизненно важные для Франции провинции; взамен за соблюдение нейтралитета отдает находящемуся в родственных отношениях с неаполитанским королем испанскому монарху Фердинанду французские пограничные крепости на Пиренеях. В 1494 году войска Карла начинают движение на юг, в сторону Лиона. В Италии лишь немногие считали этот поход безумством , полагая, что французский король идет на встречу верной погибели: когда его армия окажется в теснине полуострова, рассуждали они, итальянцы с легкостью отрежут ей путь к отступлению и уничтожат ее. Большинство же готовилось оказать французам теплый прием. Многие итальянцы, как это не раз будет случаться и в будущем, были убеждены, что иностранцы наступают лишь для того, чтобы “освободить их от бесчестных правителей и создать создать социальный режим, при котором достойные люди смогут занимать ответственные посты.” Итальянские князья, возглавляемые неаполитанским королем, начали активную дипломатическую деятельность, чтобы сформировать союз для противостоянию Карлу. “Они встречались, — пишет итальянский журналист Луиджи Бардзини,- обнимались, отправляли друг другу посольства, письма, дары и рыцарские награды. Клялись друг другу в верности до последнего… Были подготовлены блестящие военные и политические планы. Все были воодушевлены. Италия располагала лучшими полководцами, ее армия превосходила французскую по численности и вооружению. В стране было больше денег, французы же вели войну за счет итальянцев. Военное искусство не представляло для итальянцев секрета: они учили воевать других. К тому же сражаться они должны были на своей территории... План обороны оказался бы действенным, если бы ему последовали. Но согласие, необходимое для осуществления любого большого и эффективного проекта, которое всегда трудно сохранить в любом союзе, для итальянцев было просто невозможным. Действительно, ничего не было сделано, согласно предварительной договоренности. Некоторые военачальники, несомненно, были людьми отважными, но одним им решить задачу было не под силу. Другие оказались пассивными или подкупленными. Многие не верили в серьезность грядущих событий: после века бескровных сражений и военных кампаний, которые внешне сводились к параду и решались выплатой откупных, они полагали, что и с французами в конце концов все можно будет решить при помощи денег. Нужно лишь найти верный ход. Иные проявляли осторожность и осмотрительность. А если Карл победит и захочет наказать тех, кто проявит против него слишком много рвения? Кто знает, на что способны варвары. Не лучше ли, думали эти осторожные люди, поставить одновременно на чет и нечет, на друзей и на врагов, на итальянцев и на французов? Ведь прежде всего им нужно заботиться о семье. Медленно и без энтузиазма выполняя приказы, многие князья в тайне отправляли во французский стан эмиссаров, завязывали дружбу с французскими придворными или же вспоминали о своих дальних французских родственниках. Наконец были среди них и такие, которые рассчитывали не только выйти из итальянской катастрофы невредимыми, но и стать после нее безграничными властелинами. Они тоже не спешили.” 23 августа 1494 года Карл VIII двинул свою армию в сторону Италии. 19 сентября 3600 конных рыцарей, 6000 бретонских лучников, 6000 арбалетчиков, 8000 гасконских пехотинцев и 8000 щвейцарских и немецких наемников беспрепятственно преодолели Альпы и вошли в итальянский город Асти. Ни пьемонтское, ни монферратское княжество, которые первыми были на пути Карла по итальянской земле, не оказали ему никакого сопротивления. Так вплоть до самого Неаполя, считают некоторые историки, шествие войск французского короля напоминало беззаботную прогулку. Но так ли это было на самом деле ? «Чем же была эта удивительная страна,- писал Джон Эддингтон Саймондс,- в которую вошли солдаты КарлаVIII, страна, чьи князья отравляли с улыбкой, в чьих богатых лугах таилась лихорадка, чьи дамы заражали губами ? Военачальникам и солдатам Франции Италия уже казалась блестящей и обольстительной Цирцеей, украшенной волшебством, окруженной иллюзиями, скрывающей за густыми благоухающими лесками свои жертвы, превращенные в скотину, Цирцеей, которая застилала свое манящее ложе на костях убитых. И все же она была столь прекрасна, что, хотя они и могли на миг остановится и взглянуть с ностальгией на едва преодоленные Альпы, они замечали, что не могут устоять перед ее улыбкой. Теперь им нужно было идти вперед, через колдовские сады, и начиная с этого момента, предусмотрительно держать наготове обнаженные мечи и, подобно Орландо в саду Морганы, набивать шлемы розами, чтобы не столь отчетливо слышать голос сирены. Так началась та роль Италии, которую в период Возрождения она сыграет перед северными народами. «Белый дьявол Италии» — название одной из лучших трагедий Вебстера. Белый дьявол, лучезарная дочь греха и смерти, которая держит в руке плод познания добра и зла и искушает им народы, — в таком образе поражала Италия фантазию иноземцев в XVI веке. Она была женственна, а они мужественны, но ей было чему научить их, и они могли научиться. Она давала удовольствие, они несли силу.» 31 декабря 1494 года французская армия вошла в Рим. Народ буквально охрип от приветственных криков: “ Франция! Франция!” “Зрелище ,- пишет Луиджи Бардзини,- было потрясающим. Немецкие гиганты и щвейцарцы, одетые в камзолы с гербами и увенчанные плюмажем; французские кавалеристы в шелковых плащах, накинутых поверх золоченных доспехов; шотландская гвардия короля в своих смешных юбочках; ужасные немецкие ландскнехты с алебардами, напоминающими косы...” Пробыв месяц в Риме, Карл двинулся на юг и вскоре был встречен аплодисментами неаполитанцев, радовавшихся очередной смене хозяев. Как и в других местах, в Неаполе французский король предался развлечениям, деля свое время между рыцарскими турнирами, охотой, праздниками и любовными похождениями с самыми красивыми и благородными неаполитанками. Неаполь был обложен непомерными налогами, государственные посты и земле королевства — разделены между приближенными Карла. И вскоре, как это случается со всеми завоевателями Неаполя, французский король “начал утомлять своим присутствием население города.” 17 мая 1495 года Карл устроил в Неаполе генеральную репетицию “своей детской мечты” — коронации в Константинополе, которой, как полагал он, должен был закончится его поход. Облаченный в придуманные им самим одежды императора Востока, с короной на голове, скипетром и сферой — в руках , он гордо прошествовал по улицам под сдавленный смех толпы. Не опережай события, говорят в Неаполе, это приносит несчастье. И действительно через несколько дней после своего триумфального марша французский король узнает, что за его спиной зреет заговор... В 1495 году итальянские князья понимают, что поддерживать Карла или же помогать ему своим нейтралитетом уже рискованно. Фортуна отвернулась от француза,- считали они. Как он будет выбираться из Неаполя, расположенного в самом низу голенища итальянского сапога? Его ресурсы, казалось, истощены. В армии царило недовольство, к тому же во время постоя в Неаполе она была существенно прорежена сифилисом — новой в ту пору болезнью, которую испанцы завезли из Америки. В этих условиях итальянцы сочли за лучшее объединиться в лигу и дать французам отпор. Армия Карла потянулась в сторону Франции. 6 июля 1495 года на севере Италии, неподалеку от селения Форново, ее поджидали войска итальянской лиги. Изнуренных долгим маршем и испытывающих недостаток провианта французов было 9500 человек. Их противники насчитывали 30000. Все они были свежи, прекрасно вооружены и уверены в победе. Действительно, их возглавлял один из лучших военачальников того времени маркиз Мантуи Франческо Гондзага; разработанный им план сражения был безупречен… Вопреки правилам военного искусства средневековье, согласно которым в сражениях “единственно достойной благородных людей была лобовая атака”, план итальянцев предусматривал неожиданное нападение на врага с флангов. Осуществлению этого “неджентельменского” замысла помешали погодные условия. Вода в реке Таро, которую тяжелая кавалерия итальянцев, нападая на противника, должна была в двух местах пересечь галопом, поднялась из-за неожиданно разразившегося ливня; и, превратившись в бурный поток, что с Таро случается лишь в зимний период, река смыла многих всадников Гондзага. Но маркиз не отступал от своего плана, и после нескольких попыток ему все же удалось переправить часть своих людей на противоположенный берег. Французы тем временем разгадали замысел итальянцев и, развернув свои войска, сами ударили по армии Гандзага “с отчаянием и неистовством людей, сражающихся за жизнь”. Началось “ самое кровавое побоище, которое видела Италия за два предшествующих столетия”. В какой-то момент Гонзага заметил средь смешавшихся в кучу людей и лошадей французского короля и ринулся, чтобы пленить его. Это могло бы решить исход сражения. Но его лошадь была ранена, а он сам вылетел из седла, и оставшись пешим, рубил налево и направо уже исключительно для того, чтобы спасти свою жизнь... С наступлением темноты Карл VIII, который, по замечанию одного историка, с первых шагов по итальянской земле был удачлив подобно пьяному, выживающему там, где трезвый уже умер бы трижды, собрал своих солдат и быстрым маршем двинулся в сторону Альп. Его никто не преследовал. Поле боя было усеяно четырьмя тысячами убитых, две трети из которых были итальянцами... Само сражение в Форново, как свидетельствует в своих “Мемуарах” французский историк Филипп Коммин, бывший политическим советником Карла VIII, продолжалось пятнадцать минут, преследование же и убийство бегущих итальянцев - три четверти часа. Можно сказать, что будущие века Италии были предрешены за пятнадцать минут. “ Форново,- пишет Луиджи Бардзини,- стало поворотом в итальянской истории. ( Ясно, что многие причины поражения уходили корнями в далекое прошлое и сражение всего лишь выявило их со всей очевидностью. Несомненно, что, если бы в тот день события развивались иначе, веховым для историков стало бы какое-нибудь другое сражение или трагическое для итальянцев событие. Но при том как сложились обстоятельства, точкой отсчета стало Форново.) Последствия того дня ощутимы еще и сегодня. Если бы итальянцы одержали победу, в них вероятно проснулась бы гордость от осознания того, что они — единый народ, появилась бы вера в самих себя, что случается, когда совместно отстаивают свободу и независимость. Италия вышла бы на историческую сцену как сильная способная предопределять свое будущее нация, как страна, не позволяющая безнаказанно вторгаться в свои пределы. Стало бы неповадно с туристической беззаботностью переваливать через Альпы. Европейские державы отказались бы от своих бесконечных претензий на итальянскую землю и перестали бы резать на куски беззащитную территорию, населенную трудолюбивыми безоружными людьми, чтобы задобрить ими враждующие династии и насытить всеобщую жадность. История Италии, Европы и всего мира, по всей вероятности, пошла бы в ином направлении. Национальный характер итальянцев получил бы иное развитие… Когда наконец — в XIX веке — Италия обрела свободу и независимость, сформировавшиеся за предыдущие века традиции уже глубоко проникли в ее естество. Изменить их — не представляется легким делом...” То, что произошло после Форново, запутано и трагично. Даже достопочтенная и скрупулезная “Британская энциклопедия”, как заметил один исследователь, застонала под тяжестью необходимости поведать своим читателям о последующих событиях и отказалась от этой затеи, сведя рассказ к грустной и лаконичной констатации: “ Невозможно на наших страницах пересказать все перипетии того периода”. Действительно, за тридцать с лишним лет после 1495 года практически все европейские армии побывали в Италии. Австрийцы, немцы, французы, фламандцы, испанцы, венгры и многие другие народы проникали в нее через Альпы или высаживались со своих кораблей в ее портах. Даже швейцарцы оставили своих знаменитых коров и сами отправились попастись на итальянские земли. Между иностранцами заключались союзы, образовывались лиги, затем союзники становились врагами и возникали новые альянсы… “ Когда читаешь хроники тех времен,- замечает Луиджи Бардзини,- начинает кружится голова и вспоминаются финальные сцены немых комедий, где в пьяных потасовках каждый лупит всех и все — каждого”. Иностранцы побеждали и проигрывали по очереди. Итальянцы проигрывали всегда. В лучшем случае, они должны были снабжать войска продовольствием и фуражом, обеспечивать солдат жильем и женщинами… Но так бывало редко. В основном жителей изгоняли из их домов и уничтожали, женщин насиловали, поля опустошали, фермы грабили, скот бездумно забивали, бочки с вином простреливали из аркебузов, церкви оскверняли, прекрасные города разоряли и жгли. Итальянские князья и небольшие республики были неспособны объединиться для защиты собственной территории и примыкали к той или иной иностранной коалиции, “пытаясь таким образом свести счеты с личными врагами”. Простые итальянцы шли наемниками в чужие армии, “предпочитая тяготы военной жизни непредсказуемости жизни обычной.” Положил конец кровавому беспределу на итальянской земле испанский король Карл V, избранный в 1519 году императором Священной Римской империи, которую Карл Великий основал в рождество 800 года как символ политического и духовного единства христианского Запада. Но прежде произошло событие, ставшее кульминацией кровопролития и бесчинства на Апеннинах... В 1527 году императорская армия двинулась на Рим. Потеряв уже один раз своего военачальника — тирольского рыцаря Фрундсберга, который неожиданно умер от апоплексического удара, на подступах к Вечному городу она лишилась его приемника — констабля Шарля де Бурбона, которого, по уверениям выдающегося скульптора Бенвенуто Челлини, за два часа до заката 6 мая 1527 года ему удалось снять выстрелом из аркебуза, когда тот приближался с лестницей к городской стене. Если этот выстрел и прозвучал, то он был одним из немногих. Город не оказал практически никакого сопротивления. Неуправляемая солдатня вскарабкалась на стены — и спустя несколько часов Рим оказался в ее полной власти... На протяжение девяти месяцев Европа содрогалась от рассказов о творившемся в Вечном городе. Людей пытали самими изуверскими способами, чтобы выведать, где находятся их тайники с деньгами. Женщины всех возрастов и сословий, включая монашек, “под насмешки стоявших в очереди” подвергались групповым изнасилованиям. Тупоголовой ордой уничтожались несравненные произведения искусства. Папа Клемент VII, был заперт в замке святого Ангела. Священников похищали, чтобы получить за них выкуп. Некоторых из них, нарядив в парадные одежды и посадив в святотатственной пародии задом наперед на осла, таскали по городу. Священные реликвии и церковные книги валялись на улицах средь мусора и разлагающихся трупов… Не щадили и мертвых: могила папы Юлия II была вскрыта и кольцо понтифика — сорвано с его пальца... Хозяйничая в городе, в своем остервенение католики не уступали протестантам; итальянские наемники неистовствовали не меньше иностранных; римский плебс ничем не отличался от захватчиков. Удар по Риму, выстроенному из камня на берегу Тибра, был и ударом по другому городу - тому идеальному Риму, о котором говорится в книгах и легендах и с которого начинается все, что может единить итальянцев и быть для них дорогим... “ Разграбление Рима — последствие поражение при Форново — стало потрясением, от которого итальянцы так никогда и не оправились,- считает Луиджи Бардзини,- эта травма оставила неизгладимый след на их национальном характере”. Вскоре император Карл V объявляет Италии Pax Hispanica — так назвыаемый испанский мир, условия которого достаточно тяжелы для итальянцев. Но им ничего не оставалось, как смириться. Испанский властелин был всесилен. У него был самый большой в мире флот, лучшая армия, большее, чем у кого-либо другого, число союзников; богатством казны он превосходил всех существовавших до него монархов; заморские колоние его были так обширны, что невозможно было сделать их географические карты. Над его империей, говорили, солнце не заходит. Карл V соизволил согласиться, чтобы папа Римский короновал его одновременно как императора и короля Италии. Место хранения королевской короны Италии, этой святыни, принадлежавшей некогда императору Константину и называемой железной короной, потому что ее украшает гвоздь с креста Христова, как в прошлом, так и сегодня, — собор города Монцы, где ее оставила в свое время королева лонгобардов Теодолинда. Ей пользовались редко, и она никогда не путешествовала дальше Милана. А вот корона Империи хранилась в соборе святого Петра, в Риме, где короновались все предыдущие императоры, начиная с Карла Великого. Но у Карла V не было времени, чтобы сначала остановиться в Монце, а затем — проследовать в Рим. — Обычно не я бегаю за коронами,- раздраженно заявил монарх,- а короны — за мной.- И приказал, чтобы оба символа власти были доставлены в Болонью, находящуюся на половине пути между Монцей и Римом. В июле 1529 года при продолжавшемся четыре дня шторме Карл V пересекает Средиземное море, зтем высаживается в Генуе и в окружении многочисленной свиты следует в Болонью. “ Встреча папа Климента VII и императора,- пишет Луиджи Бардзини,- стала завершающим событием итальянской истории. Помпезно и величественно над большей частью Европы были установлены духовная власть церкви и светское владычество Испании.” Церемония коронования испанского монарха ознаменовала начало новой для Апеннин эры: « более чем трехсотлетнего периода подчиненности иностранцам, во время которого, можно сказать, Италия практически не имела истории — своей национальной истории.”