Канцоны Урании * Русская литературная элита, не избавленная довлеющего воздействия эмпирических символов нравственных институций, предпринимает судорожные и мученические попытки хотя бы фрагментарного вытеснения из имманентного эгосознания нежелательной правды (по Фрейду), а именно самого факта явления алмазного венца трехвековой поэтической художественности – «Космополиса архаики» Есепкина. В гигантских завалах мирового литературного искусства сложно обнаружить фолиант, равновеликий по тяжести опубликованному в Интернете «Космополису архаики». Что есть эта, как писалось, невыносимая тяжесть? Мне кажется, объяснение как раз несложно, оно где-то на поверхностном слое осознания присутствия, участвования в возникновении литературного феномена. Мало ль великолепных мистических книг, их не перечесть за жизнь, вообще замок, собор, собрание только великой художественности в наше время безмерны, рамок, тем более узких, они не имеют. Входящий непременно пропадёт, заблудится, может и погибнуть, так как выхода отсюда нет. Можно лишь двигаться вперёд, на ложные маячки, их подают эфемериды, тёмные эльфы. Т. Вулф, понимая, что домой возврата нет, рванулся в дебри Искусства и погиб там, его кошмарный финал элементарным образом на единичном примере подтверждает заявленный постулат об отсутствии выхода. Можно, правда, остановиться и даже повернуть обратно. Такое действие доступно великим, но и они выходят преображёнными, возвращаются иными. Если возвращаются в Жизнь, почти все созидающие исчезают в завалах, просто мы видим результаты их свечения. Это мистификация. Так вот, неимоверная тяжесть «Космополиса архаики» оттого происходит, что книга в сублимированной форме содержит Зло мировое, его страшный эстетический субстрат, художественную могильную пыль, у которой ничего уже не спросишь. Вопрос, как автору удалось запечатлеть на бумаге такого рода тягчайшую картинность вечного ада, создать картинную галерею всемирного зла, ответа не предполагает. Ответа нет, зато имеется безаналоговая готическая эпопея, выдержанная в таком постбиблейском каноне великого словотворения, что порою не веришь своему зрению. Праздник для снобов, месса для воцерковлённых, Голгофа для массовиков, гибель для Поэта. Кстати, советую, не верьте лёгким заявлениям о прочитанности основных тем, сюжетов мировой литературы, Т. Толстая, разумеется, манерничала, заявляя такое на третьем десятке. Завалы действительно бездонны, меж тем высотки видны, ампир или барокко не должны вводить в обман, хотя базовая невежественность значительной части современной книгочейской элиты удручает и скрывает склонность к упрощению всякой проблематики. Если лучшая литература в самом деле не написана, «Космополис архаики» представляется лучшим образцом литературы сущей, реальной. Вполне логичны, внутренне оправданны статьи «Иаков-столпник и Бунюэль», «Валькирические мессы в Христиании», «Герника в Аду», другое прочтение «Герника Есепкина», авторы которых ведут поиск художественных параллелей, однако миров, даже частично, не полностью идентичных есепкинским полисам, нет, не стоит искать. Параллелизация невозможна. Исследуя Зло, мифологию предательства, совершая генетическую расшифровку многозначных кодов Убиения, Смерти, Попрания, Проклятия созидателей человеческой истории, Есепкин достигает вершины, рядом с коей разве Смерть, но гибель на безвоздушной высоте по крайней мере выдаёт в нём Героя. «Космополис архаики» уже трафаретно называют литературным Эверестом эпохи. Все ль согласятся? Ясно, отнюдь не все. А пусть и никто не соглашается, вытеснение нежелательной правды по Фрейду лишь аксиоматично подтверждает истину. Едва не любой фрагмент книги возможно цитировать в качестве народной фразеологемы. Тяжёлый это цитатник, где ни открой текст – одна Герника. Словарь же «Архаики», заполненный неолексикой, через две-три страницы не отпугивает необычностью, новообразования становятся привычными, обиходными. Сравните, Хлебников сегодня ужасающе архаичен, футурист оказался архаиком, а архаический Есепкин теперь весь в футурике, нам почти не виден. И мистик он по необходимости, пройдя грозовые перевалы им стал, т.к. не мог не стать, но мистика его естественна, поэтому канонический слог потрясает, особенно на фоне эрзацлитературных мистификаций Рубиной, Липскерова и других. «Он настоящий!» Есепкин настоящий, замок его кафкианский настоящий, готическая соборность настоящая. Как иначе? Дело прочно, когда под ним струится кровь, и только. Истинно: гроза омыла Москву 29 апреля, и воздух стал сладостным, и жить захотелось, весь «Космополис архаики» соткан из той грозовой эфирной материи, Мастер помнит о Мастере и прощается с Мастером и миром. Снежана ЧЕРНОВА