Di doman non c,ecertezza! На завтра не надейся! (Великий Леонардо) Люблю про алкоголиков… Рассказывать про пьяниц любого ранга, в том числе и совсем пропащих забулдыг, моя любимая тема. Пусть она не рейтинговая(как говорят сейчас), но от нее, ни куда не уйти, не убежать, не скрыться. Неужели, если ты съел кусочек хлеба, а тебе тут же стыдно про это рассказать? Люди, товарищи, господа! Кто угодно, в конце концов! Мы живем с алкоголиками, мы существуем вместе с ними! Мы с ними разговариваем… Но, не учитывается один немаловажный момент, что мы сами алкоголики. Мы грешники и алкоголики с того самого момента, когда нас бог раздел догола под той соблазнительной яблоней, которую сам посадил, а потом сам же и дал пинка под зад. (По моему, где-то уже слышал, ну не важно). Пьянство подробнейшим образом описывается в медицинской литературе. Но, я тоже, непременно, хочу дать некоторую часть собственного определения алкоголизма: - Алкоголизм - это особая организация нервных окончаний пьющего человека, на которые с убедительным расчетом действует пьяный в доску мозг. В короткие промежутки времени между запоями, тебя раздражают: все предметы, все люди, весь мир. А во время запоя (если, конечно, не буйный) ты любишь: весь мир, всех людей, все предметы, окружающие тебя. Но, при всей твоей любви, весь мир, все люди и даже все предметы – тебя ненавидят! Для примера хочу привести одного своего друга. Водку он не любил. Я бы сказал, что переносил ее с великим трудом - терпеть не мог. Но, тем не менее, пил в неимоверном количестве и до непотребного состояния. А теперь, на этом примере, немного подробнее… ДЕРЕВЕНСКИЕ БУДНИ. Дождались наконец-то глубокой осени. На улице не пойми что творится: то дождь суточный зарядит, то подморозит в одночасье, то снег пойдет, но следом же растает. Любимая пора Александра Сергеевича Пушкина - осень («очей очарованье»). Умница, да и только. И ничего ведь не скажешь. Прискачет на пару недель в свое Болдино, увидит листочки разноцветные падают и… всё - любовь к осени проснулась. Как он там у себя пишет: мол, мухи не кусают и жары особой нет, значит, осень - самое лучшее время года. Написал пару стихов… вперед, в свой родной Питер - шампань жрать и баб в тёплых кабинетах щупать! Виктор Иванович перевернулся на другой бок и, не осознавая полностью своих действий, выпалил в спинку дивана, на котором сам соизволил почивать, аж со вчерашнего вечера: - Посидел бы тут с нами в слякоти по самые уши, да жижу поросячью из сараев по выгребал, вот и было бы тебе охрененное очарованье! Всю ночь бросало… то в жар, то в холод. Пот как магма, только в холодном состоянии, стекал постепенно с телесных уступов. Он просачивался, впитываясь, в легкие ткани одежды и постельного белья, наполняя тем самым, окружающее пространство нестерпимой, противной вонью - самой затхлой помойки в мире. Что только не шло, не забегало и не лезло в наглухо больную башку человека, ударившегося в очень продолжительный запой. Виктор Иванович, временами даже чувствовал, как пропитые в чистую, его честные мозги плавно вытекали через ушные отверстия и впускали в освободившееся пространство полнейшую чушь, билеберду и ахинею. Однажды прибегали и белки с чижиками, но Виктор Иванович собрался с духом, со всеми своими внутренними волевыми запасами и… не впустил их к себе…. Он сильно постарался, что бы поставить прочный заслон на пути к своему сознанию и здравомыслию. К утру бред сивой кобылы немножко поутих, но стал приставать Пушкин. Откуда он взялся - один бог только и ведает. И что самое интересное: наглый до опупения, обзывается разными словами, рожи дикие и страшные корчит, а иной раз даже пытался плюнуть. - Причём тут Пушкин? Хрен его знает… - Виктор Иванович повернул голову в сторону и приложил ко лбу ладонь правой руки. Лоб не ощущался: не холодным, не горячим, не влажным, не сухим - совсем не ощущался. Напряжение во всём теле стремительно нарастало… - Гадский Пушкин! - безудержными темпами неслось в несчастной голове нашего, в усмерть больного, товарища.