( из книги "СПИСАННАЯ ЖИЗНЬ: УВИДЕННОЕ, УСЛЫШАННОЕ, ПЕРЕЖИТОЕ") Итальянская выставка. Ряды стендов. Обычная выставочная суета. Аромат кофе вперемежку с запахом свежевыкрашенных стен. Рукопожатия. И повсюду вспархивает “чао!” – это легкое слово, которое, благодаря своей краткости, благозвучности и соответствия нормам фонетики многих языков, вошло в них наряду с такими итальянскими словами, как «спагетти» и «пицца», и стало таким образом своего рода международным приветствием. В Италии « чао» так часто не услышишь: для итальянцев это слово довольно-таки фамильярно и предполагает определенную доверительность между приветствующими друг друга людьми. Обычно вместо него итальянцы употребляют «Salve», которое можно перевести как «салют». «Salve» — это ничем не определенное и ни к чему не обязывающее сотрясание воздуха. «Им, — поясняет исследователь вопроса Стефано Бартеццаги, - тому, к кому оно обращено, как бы говорится: когда– то мы были с тобой на «ты», или могли бы быть, словом, не помню, тебе решать, сам же ты наверно понял, что ты интересуешь меня мало. «Чао» же означает: хоть мы и обращаемся друг к другу на «Вы», мы оба прекрасно знаем, что между нами секретов нет.» Демократичность ставшего сегодня легким международным приветствием слова «чао» идет вразрез с его этимологией: слово восходит к позднелатинскому слову « Sclavus», имеющему значение «раб», которое одновременно было и исполненной подобострастия приветственной формулой «ваш раб» или, говоря мягче, «ваш покорный слуга». От «Sclavus» образовалось венецианское “s`ciavo”, превратившееся в итальянском в «ciao». Особенно странно воспринимается «чао», беззаботно слетающее с уст русских: породившее его слово « sclavus» — это фoнетический вариант латинского « slavus», первоначально означавшего «славянин», и появилось оно в обиходе накануне второго тысячелетия – в период, когда, после успешных войн императора Оттона Великого и его приемников против славян, стала процветать торговля пленниками славянского происхождения, — объединив в своем значении указание на принадлежность к группе славянских народов и представления об единственном праве этих народов – праве на унизительное социальное положение – рабство. Позднее словом «sclavus» латынь стала описывать любого человека, независимо от его национальной принадлежности, который находится в полной власти другого. В романских и германских языках "sclavus" лег в основу слов, отражающих понятие «раб». Так что, произнося перед итальянцем «чао», русский не только признается, что он его раб, а, если угодно, как бы стряхивает пыль истории и самоуничижающе уточняет: ваш славянский раб. “Мы импортировали рабов, — заметил по этому поводу Стефано Бартеццаги,- а экспортировали слова”.