В начале 80-х Григорий, мой будущий муж, работал выездным фотографом в одном из приволжских городов. Эта должность позволяла изредка на денек-другой вырываться ко мне в Тамбов. В случае если начальство спрашивало, где он, коллеги говорили, дескать, уехал на очередную съемку. Чаще всего так прикрывал его некий Сахаров (застряло в памяти, что был он однофамильцем известного диссидента, а имени уже толком не помню, кажется, Александром звали). Когда Гриша летом поступил в тамбовский институт и поехал увольняться, я составила ему компанию. Тогда-то я и познакомилась с этим сумрачным Сахаровым. Он был на десяток лет старше нас, тридцати с чем-то. Не женат, но пользовался повышенным вниманием женщин. Еще бы, ведь зарабатывал этот товарищ в Доме быта больше всех: на специальном устройстве нарезал музыкальные новинки на мягких пластинках и тут же их продавал. Самопальные диски разлетались, как горячие пирожки, даже очередь выстраивалась. Гриша шепнул мне, что начальство к Александру никогда не придирается, поскольку станок его собственный, если мужик захочет уволиться, комбинат понесет ощутимые убытки. Я удивилась: штука явно дорогая, как же на такую накопить-то? Жених мой только улыбнулся: с деньгами у его приятеля не было проблем. Действительно, когда прощались, мужик достал бутылку дорогого вина, тяпнули по маленькой. Пожимая напоследок руку, Сахаров буркнул Григорию: «Ну, ты уж не трепись про то, ладно?» Меня, конечно, сразу начал покусывать червячок любопытства, и через сутки жених сдался, поведав мне тайну своего приятеля. Поскольку с тех пор прошло больше тридцати лет (после такого срока даже государственные документы рассекречиваются), считаю, что дальше ее уже можно не хранить. В семнадцать лет Сахаров разругался с родителями. На дворе стояли шестидесятые, романтика дальних дорог, комсомольских строек, а Сашины предки хотели для сына тихой, непыльной работы, престижного вуза. Но отпрыск психанул, никуда не стал поступать и устроился на какую-то рабочую должность в геологическую экспедицию. За месяц сибирских странствий набрался вдоволь укусов насекомых, стертых ног и прочих походных радостей. В конце концов, организм городского подростка не выдержал, и Саша серьезно заболел. Геологам пришлось тащить его чуть ли не на руках, они проклинали день и час, когда взяли с собой этого мальчишку. Наткнувшись в тайге на одинокую избу, приняли ее, как дар небес. Живущую там семью староверов долго уговаривать не пришлось, помогать страждущим их обязывала религия. Сахаров пришел в себя, когда геологи были уже далеко. Хозяевам пообещали прислать за больным вертолет, но он так и не прилетел – то ли чиновники отказали, то ли вообще забыли о хилом пареньке. Целебные отвары и молитвы возымели действие, Сахаров поправился. К концу августа уже вовсю помогал хозяйскому сыну заготавливать на зиму дрова и ходил с ним на охоту. Дружба у них была странной: Саша много рассказывал о себе, а старовер обычно молчал, но потом оказывалось, что запомнил все до малейших подробностей. Поняв, что помощь извне вряд ли будет, Сахаров все настойчивее расспрашивал, как можно добраться до цивилизации, и молодой хозяин пообещал отвезти его до ближайшего села. Но тут по-осеннему разверзлись небесные хляби, после чего выросли изрядные сугробы. Преодолеть десятки километров по бездорожью на старой лошаденке было нереально, и Саша остался зимовать в таежной избе. Когда сошли снега, он снова стал намекать, не пора ли… И однажды, когда уже укладывались спать, хозяин вдруг спросил: – А чего ты хочешь? – В смысле? – Что тебе нужно в жизни? – Деньги, – быстро сказал Александр. – Сколько? Сахаров как-то никогда не подсчитывал, какая сумма смогла бы сделать его счастливым, поэтому назвал первую пришедшую на ум. Да наверно, тогда, в 60-е, больше он и не мог себе представить. – Десять тысяч. Хозяин ничего не ответил. Просто подошел к моющей посуду матери и сказал: – Послезавтра сходим на… – далее последовало какое-то местное название. Мать кивнула. Весь следующий день она готовила им еду, собирала походные мешки. А наутро еще до восхода старовер со своим юным другом двинулись в путь. Шли два дня. Наконец, оказались на берегу неприметной речушки. Хозяин откатил камень, вытащил из ниши разные приспособления, разулся, зашел в воду и начал методично промывать песок. К нему присоединился и Саша. Работали три дня. На обратном пути карманы каждого приятно оттягивали небольшие мешочки с золотыми крупинками, среди них попадались самородочки размером почти с ноготь. Сахаров старательно запоминал дорогу. Но на последнем привале мужик сказал: – Я тебе помог. Дам адрес, найдешь дантиста, он не обидит, заплатит скока надо. Только прошу, сюда больше не приезжай и никому не рассказывай. Саша горячо пообещал, что никогда никому ни-ни. И через пару недель они уже въехали на телеге в таежный поселок… Легко давать обещания, куда труднее их выполнять. С реализацией золотишка у Сахарова все прошло гладко, дантист действительно не обманул, получилось даже больше десяти тысяч – огромные деньги по тем временам. Благодаря им, молодой человек решил все свои проблемы и вскоре уже имел хорошую работу, новенький «Москвич» и даже купил себе отдельное от родителей жилье. Но шло время, а в голове сидела мыслишка-заноза, что где-то есть таежная река, на берегах которой можно в считанные дни заработать больше, чем здесь за долгие годы. И чем больше хотелось хороших вещей, тем острее колола эта заноза… В первые годы Александр никому не говорил о своих сибирских похождениях, хотя знакомые допытывались, откуда на парня свалились такие деньжищи. Но как-то проболтался любовнице, потом спьяну кому-то что-то ляпнул. Короче, разнеслась его тайна по сарафанному радио. После этого многие начали приставать с просьбами отвезти их в сибирские дебри, раз там это добро бесхозным пропадает. Отнекивался, огрызался, матюкался. Но через несколько лет перед напором друзей, жаждущих джеклондоновских приключений, Сахаров все-таки сдался… Группа собралась человек пять-шесть. Экипировались долго и основательно. Запаслись не только туристическими вещами, но и подробными картами – помог кто-то из военных родственников. Правда, речушки с нужным названием в них не нашли – то ли она вообще не была нанесена, то ли староверы называли ее по-другому. Поэтому надеялись только на Сашину память. А для этого нужно было максимально близко подойти к таежной избе, ведь именно оттуда он знал дорогу. От ближайшего населенного пункта добирались пешком, на что ушло несколько дней. Лагерь разбили подальше, чтобы хозяева не обнаружили. Утром крадучись подобрались к дому, Саша сориентировался и махнул рукой в нужном направлении. И тут начались чудеса. Он точно знал, что за этой горушкой должно быть болото, но там поднималась вторая гора. За ней третья. Их тогда не было! А где пересохший ручей, по руслу которого они шли? Нет ручья. Саша не узнавал местность. Раз за разом он с друзьями возвращался к избе, ходил вокруг, вспоминал, куда они ходили на охоту, куда за ягодами: все было на месте. Но все, что он видел на пути к вожделенной реке, исчезло без следа. Нет, они так просто не сдались. Пытались мыть песок во всех речках, что попадались на пути. Безрезультатно. Золотая лихорадка потихоньку стала спадать, каждому было жаль потраченного отпуска и угасшей мечты. На обратном пути с Сашей почти никто не разговаривал. Добрались без особых приключений, видимо, староверы хорошо молились, чтобы ничего не случилось с непрошеными гостями и никому опять не потребовался уход. Сахаров вспоминал, что они с друзьями издали не раз видели хозяев, но самим удавалось прятаться. Конечно же, это полная чушь: таежные охотники читают лес, как книгу, староверы просто сделали вид, что их не замечают. Молились они, наверно, и за финансовые успехи Александра, чтобы всегда были у него денежки и не тянуло его больше в их заповедные места. И действительно еще в те брежневские годы у Сахарова стал вовсю процветать его нехитрый бизнес. Но Саша не испытывал к своим сибирским благодетелям особой благодарности и как-то признался Григорию по поводу того неудачного похода: «Глаза он, гад, мне тогда отвел. Нашептал чего-нибудь, застопорил меня, чтоб я ничего не запомнил. Они это умеют…»