Выходим на улицу и, слившись с вечерней толпой, молча идем по виа Эмилии. Как хочется жить! И как жить хорошо! Простое желание жить и чувство жизни сопровождают вас в Италии постоянно. “ Италия ,- вспоминал по возвращении на родину американский писатель и историк Генри Адамс,- была в первую очередь эмоцией…” Английский писатель и политик Bulwer-Lytton восторгался страной, говоря: “ Кто бы ни посещал тебя( Италия), он будто, оставляя позади себя мир с его жестокими заботами, вступает в обитель грез.” «Все, что осталось позади,- описывал свои ощущения на итальянской земле русский писатель Павел Муратов,- вся прежняя жизнь становится легкой ношей. Все пережитое обращается в дым, и остается лишь немного пепла, так немного, что он умещается в ладанку, спрятанную на груди у странника». “ Есть лишь одна страна в Европе,- заметил Александр Герцен, — способная дать тебе ощущение умиротворенности, заставить тебя проливать слезы, но не от отвращения и разочарования, а от радости, — и эта страна — Италия.” Гоголь по этому поводу писал: “ Кто был в Италии, тот скажи «прости» другим землям. Кто был в раю, не захочет на землю”. «Я бы лучше выбрал 12 тысяч доходу годового жить в Риме,-оценивал в цифрах свое итальянское мироощущение русский художник Орест Кипренский,- нежели два миллиона жалованья, чтобы жить в Париже». “Я все же нашел красоту,-признавался в Италии Аркадий Аверченко ,- и ее у меня не отнять… Боже, как далеко от меня Россия, Петроград, холод, грабежи, грязные участки, глупые октябристы, мой журнал…” За несколько десятков лет до этого тот же Гоголь писал: “ Наконец я вырвался… в мою красавицу Италию. Она моя. Никто в мире ее не отнимет у меня. Я родился здесь. Россия, Петербург, снега… подлецы — все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…”В 1869 году, в первый день пребывания в Риме, почти теми же словами описал в дневнике свои ощущения американский писатель Генри Джеймс: “ Наконец-то я живу”. “ Слава Богу, наконец-то снова воздух, свобода, солнце и широкий горизонт! — писал в 1901 году в “Венецианском дневнике” немецкий писатель Герман Гессе.- Все мои чувства снова говорят мне, что я еще молод и способен ценить и любить этот прекрасный мир.” “ Просто существовать,-заметил его соотечественник Генрих Гейне,- в Италии — чудесно.” Но иногда это чувство жизни и это желание жить пронзают все ваше естество c такой силой, что кажется, будто жизнь – нечто физическое, на которое хочется наброситься и с жадностью поглотить, и тогда неизбежно возникает желание постичь всю глубину их постоянно проявляющейся природы. Что на итальянской земле неизбывно дает человеку это яркое жизнеощущение, которое заставило однажды английского поэта Роберта Браунинга воскликнуть: “ Разорвите мое сердце и вы увидите, что там написано: Италия.”? Что толкает многих миллионеров со всего света периодически приезжать инкогнито именно в эту страну, останавливаться в небольших гостиницах, заводить знакомство с простыми людьми и по ночам бродить в их компании по улицам? Что здесь во все времена возвращало старикам молодость, наделяло их уверенностьтю в том, что “можно и вставными челюстями впиться в плод жизни”? Почему сюда едут люди, цели которых нередко взаимоисключают друг друга? В чем секрет непреложного очарования Италией — этого fatal charm, как определял его Байрон? Что порождает эту силу, которая, как считает ряд социологов, “ требует серьезного изучения, поскольку она не только в некоторой степени оказывает влияние на формирование идей и вкусов большинства и способствует в утешение, но может также роковым образом повлиять и на оценки в международной политике и привести к опасным ошибкам”? Мнения неоднозначны… Причину влюбленности в Италию русских философ Николай Бердяев видел в том, что эта страна резко контрастирует с Россией. «Для многих русских, как и англичан, -писал он в 1915 году в статье «Чувство Италии»,- Италия была мечтой. Италия была для нас образом красоты и радости жизни. Безрадостность русской жизни, отсутствие в ней пластической красоты доводит нашу влюбленность в Италию до крайней напряженности. Путешествие в Италию для многих – настоящее паломничество к святыням воплощенной красоты, к божественной радости. Трудно выразить то душевное волнение, сладостное до болезненности, которое охватывает душу от одного названия иных итальянских городов или итальянских художников. Италия для нас не географическое, не национальное –государственное понятие. Италия – вечный элемент духа, вечное царство человеческого творчества… Нигде русский человек не чувствует себя так хорошо, как в Италии.Только в Италии не чувствует он давления и гнета враждебной и мещанской цивилизации Западной Европы, не чувствует на себе самодовольного презрения людей, лучше устроившихся и навязывающих свои нормы жизни,- презрения, столь отравляющего нам жизнь в других странах Европы. В Италии русскому вольно дышится. Русский характер и родствен, и глубоко провоположен итальянскому характеру. В итальянском характере нет свойств, вытесняющих нас, русских, какие есть в характере германском. Но любим мы у итальянцев то, что не похоже на нас, что нас дополняет. Мы любим в итальянцах дар переживания радости жизни, которого мы, русские, почти лишены. Мы – тяжелые, всегда ощущающие бремя жизни и мировую ответственность – любим легкость итальянцев. Мы — люди севера – любим близость итальянцев к солнцу. Так тяжела была наша история и так труден характер нашей расы, что мы почти не знаем свободной игры творческих сил человека. И нас пленяет в итальянском народе этот избыток свободных творческих сил. Русская душа не дерзает вольно творить красоту, ощущает как грех творческую избыточность, и она любит творчество красоты, творческую избыточность солнечной страны Италии. Русская душа ищет пленительного дополнения в пластичности итальянской культуры, которой так недостает в культуре русской. Вспомним, как любил Италию Гоголь, как стремился к ней, какую ей воздал хвалу. А ведь сам Гоголь очень тяжело переживал жизнь, всегда чувствовал бремя мировой ответственности; мучения нравственной совести всегда стояли на путях его творчества. В этом он был очень русским и по-русски любил Италию, как дополнение, как мечту, как то, чего в нем самом не было. Русская тоска по Италии – творческая тоска, тоска по вольной избыточности сил, по солнечной радостности, по самоценной красоте. И Италия должна стать вечным элементом русской души. Италией мы лечим раны нашей души, истерзанной русской больной совестью, вечной русской ответственностью за судьбу мира, за всех и за все. Не только от уныния русской жизни, но и от величия ее, от Гоголя до Достоевского и Толстого, от всего трудного и мучительного стремимся мы в Италию подышать вольным творческим воздухом. Исключительная этичность русской души ищет себе дополнение в исключительной эстетичности души итальянской. Италия обладает таинственной и магической силой возрождать душу, снимать тяжесть с безрадостной жизни. Такова вечная, неумирающая, неразрушимая Италия.» Безрадостная русская жизнь, бремя исключительной этичности русской души… Но а представители других народов – что происходит с ними, что рвет в Италии их чувства? Косвенное объяснение уникальности Италии, а следовательно и порождаемого ей состояния, в одном из своих стихотворений дает поэт Винченцо Феликайа: “То красота твоя — несчастный дар судьбы, уж лучше б ты была не так красива, но — сильна..”. Но помимо того, что красота Италии ( вместе с находящимся в ней Ватиканом ) всегда спасала ее от полного разорения, своей магической силой опуская занесенную для последнего удара руку чужака, и была для нее тем, чем для Щвейцарии стали ее банки, — залогом продолжения существования, вряд ли постоянное пребывание в безмолвном созерцании прекрасного способно дать человеку ощущение радости жизни. Длительный катарсис может и самого человека превратить в памятник... Генри Джеймс полагал, что удовольствие, доставляемое Италией, неразрывно связано с людьми, которые на протяжении веков “создавали ее “пейзаж” почти что своими руками”. Желание жить, охватывающее здесь человека, по его мнению вызвано “ сплавом человеческой истории и страстей с элементами земли, воздуха, цвета, композицией и формой.” Действительно, без ощущения продолжительности человеческого присутствия в Италии не могло бы возникать столь человеческое чувство, как жажда жизни... Стендаль, сравнивавший очарование Италией с состоянием влюбленности, считал, что оно порождается “великим искусством быть счастливыми”, в котором, по его мнению, сами того не понимая, итальянцы большие мастера. Известный итальянский журналист Луиджи Бардзини, возражает французскому мэтру, утверждая, что итальянцы прекрасно понимают, что все в их стране подчинено их опыту, является продуктом их изобретательности и проникнуто их духом. Вспоминая страницы мемуаров влюбленного в Италию американского консула в Венеции William Dean Howells, где тот признается, что для него “было бы предпочтительней вечно любоваться улыбкой официанта, приносящего по утрам кофе, нежели Святым Георгием Донателло”, Бардзини пишет, продолжая полемизировать со Стендалем: “Итальянцы знают, что в действительности нет никакой необходимости выбирать между улыбкой официанта и Святым Георгием Донателло, как, впрочем, и то, что незачем противопоставлять классицизм и природный пейзаж. Это все — произведения искусства — “великого искусства быть счастливыми” и делать счастливыми других, искусства, которое в Италии вбирает в себя и вдохновляет любое проявление творчества, — единственного достойного постижения, но не поддающегося полному овладению, искусства жить на Земле.” По мнению Бардзини, волшебство, которым завораживает Италия, сегодня можно выделить как химический элемент: это ощутимая уникальность итальянского образа жизни. Именно она, усиливающая любое чувство, наделяющая значимостью индивидуальные склонности человека, привлекала сюда во все времена людей, каким бы ни был официальный повод посещения ими страны. Подтверждение своего вывода Бардзини находит в самой противоречивости причин, которыми люди объясняют свое стремление попасть на итальянскую землю. “Уже века люди приезжают в Италию,- пишет он,- потому что их привлекает некая качественность итальянской жизни. Расшифровывают они для себя как-то это понятие или же нет, но что-то заставляет здесь их кровь бежать по венам быстрее. Неизбывно дает им ощущение свободы, Сатурнову радость освобождения. Создается впечатление, что окружающие иностранцев итальянцы давно разобрались в вопросах, которые еще оставляют в раздумье другие народы. Кажется, они уже знают все короткие пути - некоторые из них, возможно, не совсем чисты и просты,- которые помогают избежать случайных тропинок жизни. Они, будто, изо всех сил стараются разработать надежную систему, чтобы сорвать банк истории. Но система эта так и остается не совсем совершенной: она, похоже, срабатывает хорошо лишь тогда, когда ставки низки. Как бы то ни было, это согревает сердца людей и создает иллюзию того, что они обманывают судьбу. Итальянцы кажутся счастливыми. Во всем, что они делают, они проявляют добрую волю и рвение, которые действительно заражают. Один из спутников Гете пытался раскрыть ему этот секрет. “ Что вы так много думаете? Зачем думать?-сказал он молодому поэту.- Человеку не cледует думать, от дум только старишься. Нельзя человеку сосредотачиваться на одном предмете, а то он сойдет с ума. В голове должна быть тысяча предметов, целая сумятица.” То есть, нужно позволять развиваться противоречивым тенденциям, нужно взращивать противоположные идеалы; не надо следовать только рассудку, не надо печалится из-за несовершенства жизни на земле. Нужно идти вперед. Удовольствие от пребывания в Италии объясняется в первую очередь тем, что здесь живешь в мире a misura d`uomo, в мире, сделанном человеком, для человека, под человека, в меру человека.”