Зарисовки – 1 из новой книги Я уже третью неделю сижу на центральном рынке нашего большого города. Утром меня сюда возит моя старуха, и я вижу в окно трамвая множество высоких домов с тёплыми квартирами, в которых проживают добрые люди. Они очень – очень добрые – потому что когда глядят на меня, как мне холодно в картонной коробке изпод бананов, то на женских глазах всегда выступают слёзы, которые они осторожно промокают носовыми платками, чтобы не потекла тушь, а их мужчины берут меня на руки и гладят – гладят долго – так что мне становится гораздо теплее, чем на подстилке из бабкиной старенькой шали.- Какой же он славный,- говорят они,- пушистый, глазастый, прекрасный,- и мне хочется, чтобы они не замолкали так, пока я сворачиваюсь клубочком в их тёплых ладонях и отдаю им свой жар, своё сердце и душу – но наверное я слишком маленький и они их не чувствуют, как ни стараюсь, и снова нежно кладут меня обратно в коробку. После таких встреч старушка жалеет, что сразу не утопила меня в ведре, я тоже жалею её; но всё-таки каждое утро мы снова на чудо надеемся. =================================== Эпоха – громоздкое слово во времени, как слон среди мелких животных или высотное здание в нищебродье лачуг. Эпохи так могучи и знамениты своими свершениями, что в узкий зазор между ними могут провалиться несколько малозначимых поколений. Вот была до меня талантливая эра возрождения, за мною последует золотой творческий век – а сам я, выходит, затянулся в болото пространства да времени, где нас мириады в безвестии гибнут – а может и сгинут потом, как пришли никуда. Потому что подспория нет: золотые века тем и славны, что у них молодые творцы подкрепляли друг дружку, и музыка живопись книги шагали в бурлящей стремине созвучья бок о бок – легионы симфоний портретов стихов. Их несли на себе великаны с оголёнными торсами, выпуская на волю все радости сердца. =================================== Думаю, что булгаков писал светское евангелье – историю обычного человека иешуа, идущего дорогой иисуса. Те же у него радости, что у мессии, но и невзгоды да мытарства – вот только сыном божьим он представлялся в подобии всех людей земных, детей божьих. Он определял в себе и других равнозначье пред высшим рождением – что все мы едины от господа – иисус николай александр – и лишь сила веры, мощь убеждений отличает нас в мире. А мастер в романе – это конечно свято верующий апостол евангелист. Любому слабому человеку нужен впереди светоч, и так как слабых подавленное большинство на планете, то им обязательно надобна возвышающая вера, чтобы не сломить всё в хаос, не угробить жизнь на земле от великого страха перед ужасом космоса и его сумасбродных химер. =================================== Частный хозяин издал в Канаде мою толстую книжку на русском языке, и теперь я подсчитываю у себя дома свои возможные барыши. Мне всё больше хочется, чтобы там было много наших эммигрантов – я уже насчитал их три мильёна – и пусть хоть один из тысячи купит меня. Благородного доброго сильного, как будто все остальные писатели до сего времени оказывались не на должной высоте, а даже совсем в нижине – но теперь вот пришёл я, герой попандопул, впрочем может хвастун завирала. Я давно мечтал сказать необычное людям, чего они сами не знали или признаться боялись; я для этого выпячивал до гротеска свои мелкие грешки и крупные пакости, а с ними вместе казавшиеся великими, возможно пустенькие благодеяния – но произнёс ли хоть одно яркое слово, буковку, среди тысяч собственных придуманных словес. =================================== Подкрадывается ко мне с утра наш вояка прораб, и говорит:- Юрбан барабан, дресированный кабан – вы когда закончите монтаж ограждения на новых лестницах? Я, высунув изо рта язык, отвечаю ему не прямо а в околичку:- Знаешь ведь, вовка морковка, что нашей бригаде с тобой не совсем повезло – электроды, которые ты купил за бесценок, фальшивы. Пальцем будем варить? Он серьёзно напрягся, потому что на этой вот сделке себе выгадал прибыль, и нос почесав как завзятый брехун, начинает мне петь:- Ты, юрец огурец, говоришь ерунду – на всех ваших пачках печати лицензии, тавро знака качества, а всё дело в сварщике, который дрожит с перепоя. Подходит, услышав такие слова, к нам серёжка с лукошком: тот самый сварной, что о ком наболтали сейчас. И делает категоричное заявление, такое что спорить уже бесполезно и кричать милицию никому не поможет:- Ты с каждым днём всё больше наглеешь, наш хитрый прехитрый прорабчик – не набить ли тебе воровской баклажанчик? Вовчик пончик, который сначала плохо прочувствовал за спиной боевую угрозу, теперь вдруг подкис как протухшее масло, завилял шелудивым хвостом, оттого что глаза у серёжки от обиды стали размером с картошку, а кулаки у него как раз с то ведро, в коем мы её запекаем к обеду. - что ты, Серёженька?! я ж не про то то-то-то!..- на губах его жалобных, склизких, запрыгало счастье узреть дорогого дружка; и тугой заплетался язык, спеша доказать объясниться. - А про чёчёчёчё?- ещё глуше навис чёрной тучей Серёга.