«По-прежнему не очень складен ты и повторяешь старые ошибки: вчера упал напильник с высоты, сегодня изувечен привод гибкий, надолго выведя из строя гайковёрт. Ну, что с тобою делать мне прикажешь? Какой мне завтра поднесёшь кроссворд? Каким дерьмом ты завтра всех обмажешь? Из-за тебя не видеть первых мест, а значит, премии, наверняка, не будет. И значит, кто-то что-то не доест, и этот кто-то ведь меня осудит…» Так я с Хмельницким Сашей говорил. Электрика с немалым стажем в последний месяц часто я корил, причин не выясняя даже из-за чего работа не идёт. А он молчал в ответ на все упрёки. Теперь себя ругаю: «Идиот, тебе нужны такие вот уроки?!» За пару лет начальственной стези заматерел и очерствел на диво. Сейчас хоть локти сам себе грызи, чтоб обрести доверье коллектива, который знал, но не сказали мне! – что у Хмельницкого в семье несчастье, что будут делать операцию жене, и днями рвёт мужик себя на части: то к ней в больницу, то малышку в сад, то не заладилось у старшего со школой… И оттого работа вся не в лад, и оттого Хмельницкий невесёлый. Эх, если б знать всё это раньше мне! Видать в себе искать причину надо, что коллектив душою в стороне, почувствовав моей души прохладу. Как тяжело такое сознавать и в думах обрекать себя на муку! А я хочу всем сопереживать, кто мне всегда в беде протянет руку. Когда узнал от Ольги обо всём, я стал в своей активности неистов и взбудоражил и шахтком наш, и рудком, растормошил всех наших активистов. Нигде ни в чём не встретили преград – когда все вместе, ничего не страшно! – оформлен круглосуточный детсад, продлёнкой в школе обеспечен старший; досрочный отпуск Саше подписал, а профсоюзы помощь оказали; главврач больницы утешительно сказал, что всё “о кей!”, чтоб мы спокойно спали. Всё хорошо, как будто хорошо. Но сердце рвётся на куски от злости: ему урок-то даром не прошёл, ведь я на шахте не пришедший в гости. Мне долго с коллективом здесь делить судьбу и будни с их тяжёлой сутью. И вместе будем мы и петь, и пить. И мы друг другу и друзья, и судьи. 1966 г.