СПИСАННАЯ ЖИЗНЬ: УВИДЕННОЕ, УСЛЫШАННОЕ, ПЕРЕЖИТОЕ 1. РОСCЕЙСКОЕ КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ Он водил по Красной площади итальянского адвоката и его помощника. Вокруг бродили стайки туристов. Изредка мерцали вспышки фотоаппаратов. Мальчишки-коробейники суетились около иностранцев с обычным ассортиментом: матрешки, шапки-ушанки, солдатские ремни… Они прислушивались, на каком языке говорили проходящие «фирмачи», и на том же языке предлагали им свой нехитрый товар. «Здорово говорит!» - оценил адвокат лингвистические способности юного фарцовщика, который пытался всучить ему обломок Берлинской стены. Он улыбнулся. Его так и подмывало сказать итальянцу, что и сам он, теперь уже доктор филологии, осваивал основы языкознания так же, как этот мальчишка, среди московских «утюгов», на что подвигало его желание выйти за пределы обыденности. Но он сдержал себя. «Для нас европейские языки просты, - ответил он итальянцу, - они упрощены, история их упростила, это чистая информация. В отличие от русского, на них проще описать, чем выразить. К тому же у русских хорошо развита способность подхватывать и повторять незатейливое. Герман Гессе писал в своем дневнике о том, как церковный сторож из Флоренции забавлял его, пародируя итальянский англичан, французов, американцев. О русских же он сказал: «Их итальянский - выше всяких похвал.»» Итальянцы бросили мелочь на лобное место. Восхищенно поглазели на часовых у мавзолея. Послушали рассказ о кровавом Иване Грозном и Василии Блаженном. Поудивлялись и понедоумевали над тем, что во время войны 1812 года мы спалили свою столицу; причем, обращаясь к пояснениям Наполеона, «Все ради маневра». Неожиданно помощник адвоката спросил: «А где знаменитый красный флаг? Я его и в прошлый раз не видел». «Сняли». «Жаль. По телевизору очень красиво смотрелось! Красное знамя свободы! Зрелищно!» «А вы знаете, - спросил он у итальянцев, - что впервые в качестве революционного символа свободы красное знамя было использовано у вас, в Италии?» «Да не может быть! Враки!» - возразил помощник адвоката. «Нет-нет, все правильно! - поддержал его адвокат. - Он имеет в виду знамя Кола ди Риенцо.». «Кто такой?» - спросил помощник. «Первый революционер-демократ Европы, - ответил адвокат. - Он был очарован античностью и, захватив власть в Риме, пытался создать в Италии новое государство, где царили бы мир, закон и добродетель. Он любил называть себя защитником бедных, вдов и сирот. Так вот, утром, после «переворота», когда колонна его сторонников торжественным маршем двигалась к Капитолию, впереди несли посвященное свободе красное знамя». «И когда это было?» - продолжал интересоваться помощник. «В 1347 году». «Вот уже когда коммунисты баламутили!» - причмокнув, помощник адвоката сокрушенно покачал головой. А адвокат продолжал: «Но, как и каждый демократ, Кола ди Риенцо таил в себе зачатки тирана. И, в конце концов, был повешен вниз головой, как, впоследствии, и Муссолини, который был с ним схож во многих отношениях». Напротив могилы Сталина они еще немного порассуждали о демократии и тирании и направились к Васильевскому спуску. Шаркнув ногой по булыжникам, помощник адвоката спросил: «А почему покрытие здесь такое?» «Чтобы танки могли ездить», - выдал он первое, что пришло в голову. «Когда?» «Во время парада». «Какого парада?» «По случаю годовщин нашей победы во Второй мировой войне». «Так ее американцы выиграли!» - ничтоже сумняшеся заявил итальянец. «Нет!» В его памяти, неожиданно для него самого, зашуршали страницы советских школьных учебников: «Русские освободили всю Европу, а американцы только Италию, Францию…» «Территория здесь не при чем! - заявил помощник адвоката. - Какое расстояние они проделали, чтобы добраться до Европы!» Чехарду в мыслях относительно исхода Второй мировой войны он встречал у итальянцев часто и всегда, напомнив им для начала, что они начали войну на одной стороне, а закончили на другой, в связи с чем, вероятно, и не понимают, кто победитель, утрясал ее одним и тем же рассказом: «В 1943 году первый заместитель наркома иностранных дел СССР Андрей Вышинский, имевший удивительное для дипломата и юриста отчество Януарьевич, спросил у неаполитанского мальчишки, кто, по его мнению, выиграет войну. «Англичане и итальянцы», - ответил парень. «А почему?» «Потому что англичане - кузены американцев, а итальянцы - кузены французов». «А русские, - допытывался Вышинский, - как ты думаешь, они тоже выиграют войну?» «Нет, - сказал мальчишка, - русские ее проиграют». «Почему?» «Потому что русские, бедняжки, кузены немцев»». Тематика Красной площади была исчерпана. ЛЮБОВЬ Он уже месяц работал с итальянцем на даче над переводом книги. Вечерами к ним приходил его приятель - кавалергардского сложения пенсионер, который вот уже десять лет не покладая рук строил в соседнем поселке дачу, и всегда спешил поделиться с ним радостью от того, что сумел преодолеть очередные трудности: то ведрами вычерпал на своем участке глубокий пруд, для того чтобы почистить его дно; то в одиночку поднял к крыше двадцатиметровую лестницу... Когда приятель заходил в дом, рыжий кот, зная, что ему обязательно что-нибудь обломится, сразу же начинал тереться о его ноги, а тот доставал из кармана целлофановый пакет и высыпал на пол остатки своего стола. - Зачем вы кошку кормите? – спросил как-то раз итальянец. - Она только что ела... - Да жалко... - А чего жалко? – не унимался итальянец. - Да так... Все же живая душа... Итальянец покачал головой: - Теперь я понял, причину всех ваших бед: вы, русские, перепутали жалость с любовью. Да и жалость у вас какая-то вывернутая... РОДИНА С соседом по даче поговорить ему всегда было любопытно. Любую тему этот, уже не молодой, человек легко сводил к тому, что в его времена и вода была мокрее и небо голубее. Маршруты его мысли были интересны. Тук-тук! Дядька зашел к нему, когда по телевизору известный летчик-испытатель говорил о своей профессии: «Раньше я считал, что все это делаю для Родины, а сейчас считаю, что для цивилизации». «Как это?» - удивился дядька. «Ничего странного, - ответил он. - Оскар Уайльд вообще пишет, что патриотизм - это достоинство негодяев, их последнее убежище и пристанище». Дядька вскинул голову, уставился на него и растерянно произнес: «А как же тогда Александр Матросов, Павка Корчагин...?» ГОРДОСТЬ Перед отъездом он зашел к бухгалтерше дачного кооператива, чтобы отдать взносы. Дверь открыл ее муж - здоровенный крестьянин с откляченным от многолетнего окучивания картошки задом. «Слышал, в Италию едете, - завел он разговор, накрыв огромной ладонью пересчитанные деньги. - А там – амфитеатры». «Да, немало». «А кто там дрался-то!» «Рабы...» «Ну да! Рабы! Наши предки! Скифы!» - мужик встал из-за стола и, словно чествуя великую победу, потрясал над головой кулаками. Патриотические чувства и восторг сотрясали его отпяченный, как у фигуриста, зад. ЦИВИЛИЗАЦИЯ Француз-славист, которого он сопровождал в поездке по России, напоминал короеда: он впивался в какую-нибудь убогую русскую тему и грыз ее, грыз целый день, отплевывая в него сформулированные максимы и афоризмы. Через две недели от гостя его начало подташнивать, и он решил осадить его. Литература, Пушкин - вот чем французика остановим, подумал он. Но едва он открыл рот, как француз возразил: «У вас все построено и основано на заимствованиях. Религия – от греков, государственность от варягов, лучший национальный поэт – араб, составитель лексикона – скандинав, национальный сувенир – матрешка – из Японии, национальное пойло, которое у вас часто называют лекарством от жизни, – водка – от итальянцев, а Лермонтов, Крузенштерн, Беринг, тульские оружейные мастерские ...» Парировать, в общем-то, было нечем. ИСТОРИЯ К дружку, татарину-мяснику, нагрянули нежданно-негаданно: оказались на такси, пьяненькие, рядом с его домом и решили внезапно навестить. Татарин выпивал в одиночестве и визиту обрадовался. Расположились на кухоньке. Татарин уселся на низеньком табурете напротив холодильника. Гости - на стульях за столом. Пьянка была тяжелая и долгая. Темы, как всегда в таких случаях, затрагивались глобальные: философия, космос, история... «А ты знаешь, - ни с того ни с сего спросил татарин одного из гостей, - кто был брат Челубея?» Мысли у того зашарили где-то в прошлом и, неожиданно для самого себя, он выпалил: «Ярополк!». Новость снесла нагруженного водкой татарина с табурета, он воткнулся головой в холодильник и выбыл из действительности до следующего дня. ГЕОГРАФИЯ Уже третий день дружок его зудел: «Ну, давай вмажем, нормально, по-нашему!» Он сам пребывал из-за работы во временной завязке и предложение натрескаться с сожалением отклонял. «Ну и с кем мне здесь, в Италии, выпить?» - не унимался друг. «Вот с этими», - он кивнул на входящую в гостиничный бар пару молодых итальянцев, которую они уже несколько раз встречали в холле. После обмена «чао», он представил им друга и спросил, не составят ли они ему компанию. Те согласились. «Он, правда, говорит только по-русски, - добавил он.- Но это не страшно». И, попрощавшись, удалился. Через пару часов над барной стойкой возвышались два пустых фуфыря из-под виски и три конченных бутылька сухенького. С порога, в полумраке бара, покачивающиеся взад-вперед на высоких табуретах итальянцы показались ему похожими на сидящих в кольцах попугаев. Друг его, склонившись к ним и слегка заикаясь, вел рассказ о необъятной Родине: «У нас Кара-кум есть... у нас Кызылкум есть... у нас до хуя чего есть...» ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ На коленях у него лежала «Энеида» Вергилия. Взгляд бежал по строчкам: «... Кесарь, потомок божественный; он золотые Веки опять воссоздаст в том Лации, правил когда-то Где над полями Сатурн...». Так предсказывал троянец Анхиз спустившемуся к нему в загробный мир сыну Энею, от которого, согласно легенде, «пошел римский народ», появление его потомка – властелина вселенной, победоносного цезаря... Рядом с ним, слегка касаясь его плечом, дремал внешне похожий на Цезаря итальянский генерал. В лежавшем на коленях генерала портфеле – архивные документы на погибшего во время Второй мировой войны солдата, жившего некогда в небольшом итальянском городке. Они ехали эксгумировать его останки. На бортах микроавтобуса – надпись: «Международная ассоциация «Военные мемориалы». Он оторвал взгляд от книги. За окнами - просторные российские пейзажи. Шестьдесят лет назад они были фоном для бравого марша еще исполненных кесарева духа германцев, за которыми лениво плелись итальянские парни, оторванные фантазером дуче от своей родины, где имперские претензии уже давно показали всю свою тщетность... Поля, бесконечные зеленые поля... Как, наверное, кружилась в этом безмерье голова у апеннинских завоевателей. Ведь свои дистанции итальянцы знают и чувствую вплоть до сотен метров. Спроси в каком где-нибудь итальянском городке, далеко ли находится такая-то улица, и тебе ответят, например: «Метров семьсот». Даже в своей приблизительности «метров семьсот» - это не «с километр» и не «метров пятьсот». Точность в горизонтали – это оставленный в ментальности итальянцев след практичной цивилизации римлян. Все дороги ведут в Рим, говорили древние, и дороги эти были размечены мильными столбами - вехами концепции территориальных претензий, последовательного освоения мира чеканным военным шагом. Вехами, которые давали римлянам, начавшим свое триумфальное шествие по планете от небольшого селения, разбросанного по семи невысоким холмам, точное знание о том, насколько им удалось вытеснить «других» в горизонтальной плоскости и сделать их территорию «своей». Фактически это было знанием о степени раскола, внесенного ими в планетарное единство. Сегодня память о том, как скрупулезно маленький Рим кромсал большой мир, подчиняя его своей власти, сохраняют многочисленные названия итальянских населенных пунктов, указывающие точное расстояние от уже «освоенных» римлянами центров на пути их продвижения к всемирному территориальному господству. Хотя бы около Флоренции: Квинто Фиорентино, Сесто Фиорентино. Это не просто красивые звуки. Это пятая и шестая флорентийские мили, между которыми, до которых и за которыми - кровь, кровь, кровь... А традиция современных обитателей Апеннин, согласно которой они продолжают тщательно мерить свои ныне разбитые на регионы территории, выставляя на пролегающих по ним дорогам дистанционные отметки через каждые сто метров. Нет, здесь, у нас, во время войны итальянским парням было неуютно, непривычно, не по себе. Они терялись. Если в Италии, в бытовых ситуациях , расстояния относительно точно «измеряют» в метрах и километрах, то в России - единственной в мире стране, не имеющей национального атласа,- с ее необъятными просторами, 46 % которых занимают леса, и заменяющими дороги направлениями - делают это преимущественно в минутах, часах, сутках. В устах малограмотного итальянца немыслим никакой «временной аналог» просторечного русского «немного погодя за тем домом». Ему неизбежно будет соответствовать оборот «от того дома метров…» В Италии и время-то «измеряют» расстоянием: «отрезочек тому назад» - так по-итальянски звучит русское «и пары минут не прошло». Иначе и быть не могло. Отношение того или иного народа к мерам и свойственные ему особенности их применения в повседневности, помимо того, что косвенно говорят о возрасте его цивилизации, определенным образом отражают склад его мышления и характер. Точность итальянцев в горизонтали, их приверженность линейным мерам - это отблеск присущей их действиям практичности, расчетливости, математичности. В определении же расстояний временем, которое, правда, вполне может быть признаком «территориальной беззаботности», просматривается непритязательность, неагрессивность, уживчивость и общность народа. Его большая предрасположенность к составляющему основу истинной религиозности восприятию мира в его целостности, без границ, в его вертикальном бытии, а, значит, и большая готовность к осознанию самого себя частью вселенской общины. Километр – понятие земное, горизонтальное. Время – мера космическая, всеобъемлющая: «пять минут пешком» и «три дня на оленях» - представления из того же логического ряда, что и «световой год». И с такой точки зрения, вероятно, также можно обосновать расхожее утверждение: Россия – последняя территория Бога на земле… «Но сумеет ли Россия развить этот шанс?» - думал он, глядя на зеленеющие за окнами микроавтобуса поля и поддерживая плечом дремлющего итальянского генерала. Сумеет ли она поднять свою религию, о которой во время Второй мировой войны офицер оккупационного итальянского корпуса в России Джусто Толлой писал в своем дневнике: «Мифы религии, выраженной обновленным сознанием русского народа, еще только вырисовались и, несомненно, оформятся полностью позже, но религия здесь есть, и в ней присутствует дающая жизнь и силу, порожденная наивной юношеской любовью к правде и справедливости Свобода». Сумеет ли Россия, обернувшись назад, правильно оценить тот период своей истории, когда ее столица была провозглашена третьим Римом? Или же она пойдет по проторенным уже дорогам, которые, как известно, все ведут в Рим, не задаваясь при этом вопросом: а зачем она, дорога, если она не ведет в храм, в дом Бога? Из размышлений его вырвал окрик шофера: «Ну и куда теперь?» Они стояли на окраине небольшого городка в Воронежской области. «Сейчас спросим...» - ответил он. Отклонив голову генерала к стеклу, он вылез из машины. «Извините, - остановил он прохожего. - До городской администрации далеко?» «Минут пять. Прямо, потом направо...» «Ну а сколько километров будет?» - он с трудом сложил слова в непривычный вопрос. Мужик вытаращился на него и недовольно пробурчал: «Я что тебе - архитектор ...» ШЛА БЫ ТЫ ДОМОЙ... В тихом подмосковном городке, около подъезда пятиэтажки, задрав голову вверх, стояла ветхая старуха. Она разговаривала со своей, столь же древней, приятельницей, которая торчала в окне второго этажа. - Пойду в больницу, схожу – «окала» бабка, так округляя в своей речи «о», что казалось, будто звука «а» для нее вообще не существует. - Посмотрю, может, чо готово... - Да чего там смотреть! – «акала» ей в ответ собеседница. - Народа полно! Шла бы ты домой, Марья... ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН, ИЛИ ПОД ДРУГИМ СОУСОМ В ресторане небольшого городка в Приморском крае на столе стояли несколько бутылок с соевыми соусами. Этим котлету не сдобришь, подумал он, и попросил официанта принести горчицы. - У нас ее нет - ответил тот. - В обычном русском ресторане нет горчицы ?! - удивился он . - Мы, здесь, едим несколько иначе. Официант улыбнулся. - И вся жизнь идет у нас под другим соусом. Из вашего у нас есть только хрен. - Значит, хрен... - сказал он, и представил, как, отправившись в эти места на поклон к татарскому хану, русские князья везли с собой в обозах пенящуюся в бочках серую приправу. Чем же еще было в дороге пропихнуть в себя добрый кус мяса, как не этим соусом, ставшим на Руси национальным потому, что дающее его растение жило везде, куда не ткни? А горчицу-то - да: ее завезли с Запада попозже... ЗАПАД ЕСТЬ ЗАПАД, ВОСТОК ЕСТЬ ВОСТОК Он должен был сопроводить итальянцев от Болоньи до Владивостока. Задача, вроде бы, легкая: проехать на окраину России, поставить на берегу океана мотоцикл «Дукати» передним колесом в сторону Японии и сфотографировать для газет и журналов: мол, знайте, что на свете есть не только «Кавасаки» и «Судзуки». Все шло гладко до Читы. Но здесь пробег уперся в бездорожье. Россия - самая холодная страна в мире. Средняя температура - 5 градусов. Около 65 процентов территории - вечная мерзлота. В некоторых местах - марь: оттаявший лед заставляет грунт гулять, и все старания дорожников очень быстро сводятся на нет. - Ну конечно! - недовольно пробурчал он, узнав, что впереди - марь. - Лишь у нас могло родиться и прижиться слово «отморозок» - климат-то какой! От Читы до Благовещенска добраться можно было только по Транссибу. А для этого нужно было загрузить машины и мотоцикл на платформу или в так называемый «ракетовоз» - переоборудованный под перевозку автомобилей военный вагон. Но найти свободную платформу или вагон оказалось делом непростым. Обещал подсобить известный читинский мотоциклист. Но скоро дело не делалось. Итальянцы скучали в гостинице, а он периодически тормошил читинца по телефону: «Ну что, еще ничего?» На второй день ожидания он решил ускорить процесс традиционно - взяткой. Но в ответ услышал: - Это у вас, на Западе, все решают деньгами, а у нас, на Востоке, либо делают, либо нет. ХОТЯ БЫ ОТБЛЕСК Он ехал по разухабистым дорогам российской глубинки. Радио в рекламном призыве обращалось к тем людям, "которые могут позволить себе заботиться о собственном здоровье ". За окнами - серость, уныние, тоска. Время здесь словно остановилось. "Что имеет в виду президент, когда из своих покоев бросает стране гордое: " Россия !"? - думал он. - Сюда, на эти забытые Богом места, хотя бы отблеск той кремлевской роскоши ..." Один раз пипикнул телефон. На дисплее высветился незнакомый номер. "Наверное, это кто-то рекламе насчет щенков", - решил он и перезвонил. Ответила какая-то бабка: - Это Белгородская область... Собаки? Да мы сами здесь як собаки... - Желаю быть вам як человики... ПОТОП В Биробиджане дождь лил как из ведра. Действительно, можно было сказать: «Разверзлись хляби небесные». Вода стояла выше колес машин. Мобильной связи не было. Спешить стало ни к чему. По колено в воде, насквозь промокший, он побрел, чтобы позвонить, на почту. Но и оттуда дозвониться не удалось. В небольшом магазинчике, у разговорчивой еврейской тетушки, он купил корейские сандалии и, держа их на пальцах за плечом, по высокому тротуару пошел назад, к машине. Дождь по-прежнему лил. Хотелось кофе. Он зашел в небольшое кафе. На диване сидела молодая еврейка. Ее ноги оказались соблазнительно распахнутыми. Но он не сумел полюбоваться зрелищем: через открытую дверь в кафе хлынула волна воды. - Васька! - закричала еврейка. В зал, как чертик из табакерки, выпрыгнул бородатый китаец. - Васька, убери воду! - скомандовала еврейка. - Это - Васька? - удивился он. - Это Нианзу - ответила еврейка, - но я зову его Васькой. Нианзу, словно на плоту, стоял на деревянном возвышении и сгонял совком воду в ведро. Вода все прибывала. Еврейка сидела на диване, поджав под себя ноги, и охала. Китаец работал обстоятельно, размеренно и неторопливо. В своей упорной борьбе с водой он напомнил ему библейского Ноя. «Ну конечно, Ной!» - понял он причину возникшей ассоциации. – «И, наверняка, уже рядом Сим, Хам... Пусть и назовут их сегодня иначе.» АВТОНОМИЯ В одном из московских отделений милиции, расхаживая по дежурной части, поддатый капитан играл на баяне. Было слышно, что инструмент он только осваивает. Удачным пассажам капитан улыбался, когда руки подводили - выписывал на лице недовольную гримасу. Патрульные то и дело приводили задержанных и обращались к нему на непонятном языке. Он в ответ молча кивал головой и продолжал извлекать из инструмента звуки. Дверь в очередной раз распахнулась, и два сержанта, громко переговариваясь все на том же странном языке, заволокли в дежурную часть сопротивляющегося парня. - По какому праву вы меня забрали? - гневно спросил задержанный. - По какому, говоришь - не прекращая мучить баян, по-русски, ответил капитан. - По мордовскому! СТОЛИЦА - Ну что они все прутся в Москву. Сначала - лимита, теперь эти! Как медом им здесь намазано! - раздраженно говорил мужик своему собеседнику. - А вы что, не слышите, что звучит в слове "столица"? - вмешался в разговор сидевший рядом на скамейке благообразный старик с профессорской бородкой. - Что звучит? - "Стол" - то, с чего едят. Вы же сами сказали: "Как медом намазано". Именно от слова "стол" и образовалось слово "столица". В древности слово "стол" использовали и для обозначения княжеского трона, и в привычном нам значении. Власть была кормушкой, столом, с которого князь, по установленному праву, первым брал еду, а точнее энергию. Стол князя был первым и настолько богатым, что с него всегда перепадало и другим. То, что столица - место наибольшего сосредоточения более или менее доступной энергии, показывают и другие языки. В некоторых из них это понятие обозначают словол "capitalе", которое используют и для определения капитала, денег. И "capitale", и "столица" говорят об одном и том же - месте, где много энергии. В первом случае об энергии говориться опосредованно, поскольку деньги - всего лишь ее суррогат. Во втором - словом "столица" - выражается возможность непосредственной энергетической подпитки... - А вы кто? - удивленно спросил один из мужиков. - Профессор словесности, - ответил старик, - вон там преподаю. - И он кивнул на расположенное напротив Кремля здания факультета журналистики МГУ. ГОСТИ Он вспоминал, как все это началось. Тогда, в начале 90-х, он, вместе с другом, предался славянским радостям - как говорят на Руси, «зарядил», «сел на метлу», «отпустил поводья». Пару дней они квасили беспощадно, по-скотски, по-черному. Потом, неожиданно, вспомнили, что «спиритус» на латыни означает не только «спирт», но и «дух», окрылились фразой «in vino veritas» и воспарили в философские эмпирии. Для начала разрыдались от финального монолога из показанных по телевизору «Мертвых душ», после чего, проснувшись утром, он обнаружил, что в голове у него вертится странная фраза: «Итальянская телефонная компания. Информация бесплатная. Номер, который вы вызываете, не существует». Затем, в алкогольном стремлении к синтезу, в черно-белом фильме «Майор Вихрь» они узрели канву вселенской истории и, как говорят присутствовавшие, внятными лаконичными фразами убедили в этом и их. Перескакивая с одного телевизионного канала на другой, из-под отяжелевших век, они видели то бомбардировку Чечни, то кадры последствий землетрясения в Японии. Это усугубляло склонность к мрачным философским обобщениям, вдохновляло на черное мудрствование. Вспомнив же утверждение - «Россия – последний оплот Бога на земле», они захотели понять, сколь ценна русская душа, и «вывели» формулу, согласно которой, путем деления числа насильственно уничтоженных в России людей на курс доллара и две тысячи лет, неожиданно получили, что жизнь человека на русской земле стоит все те же тридцать сребреников... На улице их взгляды выхватывали в толпе «типовое», а настроенные на обобщение мозги относили его вперед во времени. Так двое восточной внешности парней, похожих друг на друга, приземистых, в черных куртках, пьяных и напоминающих своими движениями неугомонных мартышек, которые, коверкая русский, стреляли сигареты у прохожих, в своей развязности показались им уверенно чувствующим себя десантом, за чьими плечами стоит наготове могучее племя. Приметили они и группу ребят, тоже, словно слепленных по одной матрице, - облаченных в длинные пальто с накинутыми поверх них шарфами, высоких, с ниспадающими на плечи светлыми волосами, с холодными голубыми глазами и источающих терпкий запах одеколона. Они шествовали степенной походкой и мерно обменивались правильно построенными фразами. Эти юнцы всколыхнули в памяти эпитет «белокурые бестии» и увиделись им отрядом образованных циников, чьему расчету принадлежит будущее. Будущее бестий оказалось ближайшим. Вскоре они стали теснить многих его знакомых, превращая в анахронизмы такие понятия, как «порядочность», «верность», «преданность». Восточные же вторгались в окружающий его мир постепенно. Сначала он стал слышать в повседневной жизни такие определения, как «зверьки», «кокосы», «перегретые солнцем», «басмачи», «азиаты». Потом, к началу третьего тысячелетия, возник их видеоряд и звук их присутствия стал стереофоническим. Он видел, как многосотенными колоннами, с котомками за плечами, они шествовали «на работу». Сморщенные возрастом, как урюк, или лоснящиеся от неправильного питания, как косточки жерделей, они маршировали лишь для того, чтобы, исполнив пантомиму «труд», получить на его земле суррогатную энергию, называемую деньгами, и переправить ее своему живущему в тени абрикосов племени. Видел он и их «зодчество», порученное им теми из его скаредных земляков, которые позабыли, что нельзя доверять строительство людской массе, рожденной в тех местах, где нет строительного леса, и в традициях которой возведение жилищ, для нас совсем непригодных. Он наблюдал на российских рынках, как они выстраивались в очереди, чтобы купить привычную для них «назу». Он встречал их выводки в селениях с такими, казалось бы, исконно русскими названиями, как, например, Бухалово. Он от души смеялся, когда на просьбу принести немного овса, вроде бы понимающий русский язык, азиат притаскивал полмешка конского навоза, а вместо седла - сверло. Он был свидетелем того, как они доказывали, что Коран позволяет пить водку. Присутствовал при том, как, набрав их телефонные номера, его соотечественники с недоумением слушали вместо гудков тюремно-романтические баллады Круга и Розенбаума. Он слышал, как его земляки кумекали над тем, как избавиться от них, настаивая, что лучший способ - споить их, не стойких к спиртному, выпустив водку под названием «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен» (все равно не поймут!) и продавать ее по цене десять рублей за бутылку при предъявлении национального паспорта. Правда, в этом усматривалась явная опасность и для соотечественников. Он мог бы засвидетельствовать, что, называемые все вместе «азиатами», но относящиеся к двум разным племенам - индоевропейскому и тюркскому, - они способны узнать иноплеменников издали, со спины. Как ученый, он осознавал неизбежность этого процесса, в котором смешались и цикличность истории, и закономерная смена расовой доминанты, и пассионарность, и геополитическая необходимость. Но как человек, не отвергая идеала планетарного единства и полагая за присное «И сделали вас племенами и народами, чтобы вы познавали друг друга», он все же боялся, что, не сдерживаемые вдали от дома Кораном, превратившись в орды рвачей и отщепенцев, «перегретые солнцем» наберут критическую массу и массовую силу и с единодушием стаи, словно воспроизводя мифическую расовую антитезу Арктогея-Гондвана, однажды восстанут на его земле против натравленных на них «отморозков». Все эти картины и размышления всплывали в его памяти, когда он пил кофе на даче своего знакомого и смотрел, как двое мигрантов разгружают машину с песком. - Специально взял разных - пояснял знакомый, - чтобы не сплачивались. Один - таджик, другой - узбек. Они работают только тогда, когда тоскуют. На родных языках – «моя твоя не понимает». Общаются по-русски, кое-как волокут. Мне удобно. Узбека, того, что пониже, я зову «Рожденный у арыка» - канавы хорошо роет. А таджик, он и есть таджик. - Все, хозяин – «Рожденный у арыка» примял лопатой верх песочной кучи. - Ну, покурите! - Спасибо, хозяин! Азиаты присели на корточки, закурили и заговорили. В какой-то момент он стал прислушиваться к их разговору. Таджик, судя по всему, пытался описать «Рожденному у арыка» местоположение какой-то конторы, находящейся рядом с Московским театром эстрады. - Ну, там больниц есть, управлений – говорил он - дом серая такой. «Рожденный у арыка» качал головой. - Знаешь, - сказал знакомый, - порой мне кажется, что существует какая-то программа поддержки этих кочевников. - Говорят, что всех их поддерживают исламисты - ответил он, - мы же, якобы, отдаем предпочтение индоевропейской части этой орды. Как бы то ни было, фактом остается то, что происходит повсеместное потемнение человечества. Может, все они и хорошие, но их делает опасными их заданность, не осознаваемая ими самими, их роль в мегаистории. Азиаты продолжали разговор. - Ну, там в компьютер бросают - все силился объяснить таджик. – Ну, туда ходят прибить числа на документ. - Э-э! – «Рожденный у арыка» ударил себя ладонью по лбу, - это там, за рекой! Его покоробило. - Тебе не грустно? - спросил он знакомого. ДВАЖДЫ В ОДНУ РЕКУ... Шурали понравился ему своей искренностью. Ему нужен был недорогой рабочий, который мог бы присматривать за лошадью. Первый таджик, которого он поставил на это дело, приучился есть именно в то время, когда коня нужно было «работать» в поле. Он выгнал его, сказав на прощание: «Я думал, ты - джигит, а ты – кишка». Затем пара таджикских джигитов, путавшая умение держаться в седле с умением ездить, своей бездумной разудалостью сноровила его коня на лихость или, как говорят конники, «разладила лошадь», и так же лишилась места. Узбек Шурали отличался от них. Он не стал уверять, что родился в седле. На вопрос: «Умеешь ли ты ездить верхом?» честно ответил: «Только на осле». Откровенность привлекла, и он взял Шурали на работу, поручив ему отбивать денник, кормить и поить лошадь, а верхом стал ездить сам. В отличие от своих предшественников, узбек сносно говорил по-русски, и он любил вечерами пофилософствовать с ним. Так они и подошли к Гераклиту. Знаменитая фраза древнего грека прозвучала в какой-то телевизионной передаче. - А как ты понимаешь выражение «в одну реку нельзя войти дважды»? - спросил он у Шурали. Узбек, поразмыслив, ответил: - Ну, это, я думаю, вор один раз в квартиру залезет, а второй раз в нее же не полезет..."