Ещё не отравлены вдохи цианом костров, но высек искру, ударяя копытами оземь, срывая листву с тополей в лабиринтах дворов, скакун, что объявлен в забеге под номером "восемь". У лета ещё не блестит серебро в волосах, не смеет никто обозвать краснощёкое "бабьим", но сердится громом безвестный портной в небесах, сшивая косыми дождями разверстые хляби. Ещё не примяла осенняя поступь траву... Но скоро взметнётся над городом яркое пламя и бог - розенкрейцер в червонное злато листву легко обратит колдовством философского камня. Уставится в душу печаль, как на жертву змея... И выведет мысли из порта в холодную просинь... Но осень у каждого личная. Эта - моя. И, я убеждён, далеко не последняя осень. Новая осень, как блажь, представала иной: сыпала лаской... "слетала" с анданте на скерцо... пылкой любовницей и охладевшей женой... хлюпала грязною жижей в поношенных берцах... плавила мир оловянный в горниле стекла... в тигле небес, закопчённом промышленным смогом... копотью чёрной въедалась в нарезы ствола и раскисала холстами работы Ван Гога... Каждая новая осень сжигала мосты, перенимая сестрицы ушедшей привычки. Тлели в тумане рябины... и тлели костры... и бомж инвестировал злость в отсыревшие спички... Графиня, цыганка, гулящая девка, змея... И возраст не важен её: пятьдесят... двадцать восемь... Ведь осень у каждого - личная. Эта - моя. Не троньте. Ищите свою сумасшедшую осень.