Шесть утра на часах. И будильник готов зазвенеть, известить о восходе приветственной нотой высокой. При отсутствии слуха хозяину в ухо пропеть в недовольной тональности «Хватит! Подъём, лежебока!» А хозяин его, как всегда, успокоит тычком, по накатанной схеме, не глядя, по маковке звонкой. И злорадствовать после паяцем дворцовым, молчком, как он мечется в спешке, одежду роняя спросонку. Но хозяин поднимется до того, наверняка, поскрипит, негодуя на впившийся шип ревматизма, а будильник немой не издаст перелива звонка не взведённым для выстрела в новый рассвет механизмом. Беззаботно хозяин живёт, никуда не спеша: вон, присел на кровати и тапки лениво нашарил. Подогнать бы как следует, врезав звонком по ушам… Он прошаркал на кухню и чайник на плитку поставил… Всё степенно, размеренно. Словно немое кино- без озвучки: тапёр загулял в девятнадцатом веке. Чиркнет спичкою нервно, закурит, не глядя в окно. Только дрогнут от нервного спазма прикрытые веки. «Что-то в нём изменилось… недавно… какой-то другой… битый пиксель в подвижной картинке текучего века… молчаливый аскет…. добровольный отшельник… А, может, изгой? Да ещё взял привычку: за двери – ни шагу без стека. Тоже мне … доморощенный денди… кустарный пижон… Возгордился, смотри на него… изменилась осанка… Словно кол проглотил. Да таких же, как ты, миллион! Рупь – пучок на базаре! Пятёрка – литровая банка!» Нет, будильника мысли хозяин не слышал… но, будто в ответ, немигающим мраморным взглядом античного бога он смотрел, как неслышно сливается чёрный рассвет с непроглядной вселенной чернильного ада слепого….