Устало урча моторами УРАЛЫ идут по «зимнику». Дорога настолько трудна, что даже не верится, что по ней вообще ходят машины. Маршрут по- сибирским меркам недлинный. Как у Высоцкого: «Вперёд пятьсот, назад «пятьсот»… Здесь шестьсот, но с учётом такого пути – это неделя времени. За день едва ли восемьдесят километров… Тайга глухая, какая-то мрачная. Патомское нагорье… За кабиной стоит жуткий холод. Мороз далеко за пятьдесят, хотя над макушками сопок светит солнце. Передний автомобиль останавливается. Из него выпрыгивает лихой паренёк. Я забыл, как его зовут. Знаю только, что он из Иркутска. - Что, граждане!,- весело кричит он и натягивает на уши спортивную шапочку, - может, развеселим желудки?! И хохочет. Здесь машины ходят в паре. Или в тройке. Одному никак нельзя! Места глухие, дремучие. Как говорят, до ближайшей заимки триста километров. Многих отважных одиночек находили на этом «зимнике» прямо в своих кабинах. Застывших, отчаянно вцепившихся окостеневшими руками в баранки своих машин. Страшно! Заглох мотор, сломался и …всё. Жги соляру, жги колёса, а потом? По глубокому снегу трудно собирать сушняк. Но главное – страх и одиночество. Это пересиливает всё! Притупляется чувство воли, постепенно накапливается усталость. Наваливается дремота, а с ней, ох, как трудно сладить! …В каждой машине по газовой горелке. Запас хлеба и консервов. Пока готовим обед, издалека приближаются оленьи нарты. На них молодой якут, одетый настолько тепло, что невольно начинаешь ему завидовать. - Здрасти! - Здрасти!, - мужики хитро щурятся, оглядывая якута,- мясо есть? -Есть, однако!, - гость смотрит внимательно, а потом вдруг спрашивает: - Водка, сигареты есть? Идёт натуральный обмен, без которого не мыслят жизни местные аборигены. - Зовут как? - Вовка! - А можно, Вовка, тебя на фотоаппарат снять? Вместе с оленями? - Можно! С Вовкой всегда можно, однако! После фотосессии якут плюхается в нарты, и они быстро исчезают за ближайшей сопкой. Пока шофера доедают обед, я брожу по окрестностям таёжной речки. И вдруг! Занесённый снегом холмик. Из него торчит отёсанный кол. Старый, почерневший. Подхожу ближе. О, боже! Сейчас трудно воспроизвести надпись, выцарапанную ножом. Где-то буквы уже разъедены трещинами, но смысл я понял: «…Здесь покоится казак Его Императорского Величества(дальше не разобрать)… Зверски убит бандитами в 1887 году…(остальное не прочитать). Вот и всё, что осталось от лихого казака на этой земле! Молодой ли, старый ли – кто его знает. Только так и не дождалась его назад, может, мать, может, невеста… А, может, и та и другая. До сих пор жалею, что не сфотографировал это место. Думал, на обратном пути. Но больше я эту могилу так и не нашёл. Меня зовут в путь. Возвращаюсь к машинам. Мы трогаемся. Под размеренный гул мотора я думаю о том, до чего же причудлива человеческая судьба! И сто, и двести лет назад по этим местам всё так же носились оленьи нарты, и всё те же якуты выменивали у казаков спирт и табак… Сибирь. Патомская тайга…