В городе шабатном тишина. Спит Бейт-Шемеш под июльским небом. За домами прячется луна… Эх! на холст перенести всё мне бы: эти мириады чутких звёзд, тайны, что хранят они извечно, благодать, которую принёс эхом на всё это стук сердечный. От волненья аритмичен он, в теле дрожь, на зыбь речную схожа, ноги, как бескостный поролон, и потеет старческая кожа, несмотря на эту благодать. Умиротворение такое, что готов жизнь за него отдать, кончив бытие своё земное. Мысли туго шевелят мой ум: я не сплю – дремотою окутан. В подсознание проник вдруг шум эхом бомбы взорванной, как будто. В дом зашёл, наушники одел, пультом телевизор я включаю. Так и есть, вновь в мире беспредел, террористы снова мир взрывают! То Багдат, а раньше – Шарм-а-Шейх. В Бостоне на марафоне взрывы. – «Мир опутал терроризма шлейф!» – говорю я это без надрыва, но с громадной раною в душе и с непреходящим беспокойством. Хоть нельзя мир уложить в туше, но безумцы обладают свойством быть неизлечимыми вовек: психика устроена иначе – и для них обычный человек абсолютно ничего не значит. Господи, ведь что они творят, эти радикалы-исламисты! Дикторы с волненьем говорят: пострадавших там уже за триста. Возрастёт число их до утра… На экране страшные картины: жертвы взрыва, крики, доктора… от увиденного сердце стынет. И уже никак не воспринять тишину шабатного рассвета, тутошнего, мне, как благодать: нету её в мире, просто нету! Есть бессонница, есть жизнь – всегда борьба щедрого добра с коварным злом. Есть, возможно есть, у нас судьба, очень непонятная при том.