Бушуев. А. Ангел. Между строк о «Троице Миров». Сквозь дырявые гардины ржавое солнышко рваными лучами пробилось в бар. Вакханалия, царившая здесь, въелась пошлятиной в гобелены, выставляющие на показ банальные натюрморты. Пьяные крики румяных молодчиков, визг немытых шлюх, песни матросов, звон битых бутылок - все это напоминало истерику сумасшедшей аристократки. Она специально опрокинула ночной горшок, чтобы разрыдаться истерическим хохотом. Бар тошнило, выгибало и крючило. Нищий по имени Джонатан сидел в баре и пил водку. «Что за бред, - думал он, оглядываясь вокруг». Сохраняя мысли здравыми, а корни аристократическими, он таки сдался, услышав похабные песни, зачатые где-то в углу и рожденные хоровым пением. Крыша у него слегка поплыла, чему он был весьма огорчен. Окинув шалым взглядом сизый от табачного дыма дебош, он шаткой походкой вышел на рыночную площадь. И тут же ему «улыбнулось» столкнуться с проституткой. - И здесь бардак, - сказал он себе, вглядываясь в ее расфуфыренные глаза, стараясь прочитать там хоть какую-нибудь мысль. Поднимая вверх пеструю юбку, она провела по своей ноге кончиками крашеных ногтей. Потом взглядом течной суки вопрошающе пригласила Джонатана развлечься. И он согласился. А, что еще делать? Голова в тумане, в центр не переехал – вечер испорчен. Шлюха как раз будет точкой этого неудачного дня. Отвратительная любовь на складе гниющей рыбы оставила в его карманах денег, которых должно хватить на ночлег. Три последние ночи он спал на люках теплотрассы. Но теплые люки, от которых по холодным ночам поднимается пар, уже заняты. И спать теперь придется на холоде. Это стоит дешевле, но все-таки стоит монету. Последние деньги Джонатана осели в карманах бандитов, которые шерстят бомжей и проституток. С Джонатана тоже содрали налог. Хочешь спать? - плати, если даже ты спишь под открытым небом в районе рынка. За деньгами приходили шестерки Тощего Ламы. Тощий Лама был неформальным покровителем всех бедолаг, которые здесь ошивались. Джонатан уже третьи сутки здесь. И идти ему некуда. Завтра ему снова сшибать милостыню и воровать. А если его поймают, то он снова поедет в тюрьму. Освободился он только три дня назад. И деньги, которые он заработал там, сколачивая ящики, кончились двадцать минут назад. Двадцать минут назад приходили шестерки Тощего Ламы. А сорок минут назад свою пошлую руку запустила в его карман Изабелла Шлюха. И Джонатан остался один. Ночью пошел дождь. Нищий по имени Джонатан как побитый пес, прижимаясь к холодной стене, прятался под картоном. «Наверное, - думал он, - я в прошлой жизни был птицей. Я точно помню, как нужно держать крылья, чтобы парить на восходящих потоках теплого воздуха. Я помню страх перед первым полетом, я помню вкус сырой рыбы. Определенно я был чайкой. Вот почему меня так манит море и небо. Я хочу летать, а вместо этого я кручусь среди подобных себе неудачников. Вместо фантастической свободы я скован нищетой и силой притяжения. Без сомнения в прошлой жизни я был птицей. За что судьба свергла меня с облаков на грешную землю в это убогое тело? Я человек! Это ужасно». Небо стекало серой мутью на землю. Небо оплакивало Джонатана. Он достал из чистой салфетки сухарь и швырнул его крысе. «Я хуже крысы, - думал он, - Лучше бы мне о параллельных мирах ничего не знать: - жить проще, свободнее». Нищий по имени Джонатан закрыл глаза и провалился в сновидение необычной реальности. Вначале он почувствовал, как его копчик разогревается. Спустя несколько секунд, копчик так раскалился, что жар уже не помещался в нем. Жар начал пробиваться вверх по позвоночнику, натыкаясь на невидимые преграды. Две преграды были чуть ниже и чуть выше пупка, затем в центре груди, потом у горла, между бровей и на макушке. Возле каждой преграды жар останавливался, раскалял невидимый барьер, который жестоко взрывался, освобождая путь мучительному огню. Огненный вихрь из темени вырвался на волю. Джонатан почувствовал, как его осознание вылетает из тела неясными завихрениями восприятия. Восприятие Джонатана крутилось как гигантский вихрь. Тело медленно теряло субъективные ощущения. Осознание же наоборот приобретало полноценное восприятие самого себя. На мгновение нищий по имени Джонатан потерял контроль над восприятием таких ощущений. А пришел он в себя, когда пролетая над концентрационным лагерем «для отступников» задел крылом смотровую вышку. Земля накренилась вправо, потом мелькнуло голубое небо, и Джонатан вошел в штопор. Он попытался расположить крылья горизонтально земле, но не успел и врезался в крону фиолетового дерева. Листья больно ударили его лицу, и он потерял сознание, зацепившись крыльями за то место, где ствол расходился гигантской паутиной фигурно переплетенных веток. События, переворачивающие наизнанку жизненные устои, приходят неожиданно, они пугают своей внезапностью и интенсивностью. Но что есть мы, скованные закономерностью люди в руках у гибкого случая? Кто мы такие? Всего лишь странники во вселенной. И кто знает, где мы проснемся завтра? Может, и нет нас, и не было никогда, и не будет. А в остальном… Джонатан открыл глаза. Неудержимо со всех сторон наезжала розовая видимая пустота, необозримая бесконечность, невыносимая свобода. Она вздрагивала как небо во время грозы. Все было живо. Все дышало свободой. Белые крылья укрывали тело нищего. Нежные перья пеленали его, как младенца, выброшенного из утробы Матери Мира. Но вместо боли и ужаса, которые испытывают при рождении, он ощущал покой и нежность. Мысли не подчинялись ему. Мысли были вовне. Они мягко скользили яркими струями света по розовой бесконечности. Джонатан вгляделся в одну, проплывающую рядом струю белого света и сразу на ум ему пришла одинокая мысль: - Крылья сложены, а я не падаю. Джонатан бессознательно перевел взгляд на самую яркую и устрашающую струю белого света. У меня крылья! Господи, я лечу?! - Господи, я лечу! - выкрикнул Джонатан. Он расправил крылья - это была обычная реакция человека, который, падая, рефлекторно выбрасывает руки вперед, чтобы не удариться головой. В Джонатане присутствовали все элементы присущие человеку прямоходящему, за исключением одного – у него были крылья: - Два больших белых крыла. Огромные размеры пространства никак не сочетались с замедленностью движений. Вращаясь в разных плоскостях и направлениях, Джонатан начал падать в замкнутую бесконечность. Он вспомнил холодную стену и промокший картон, вспомнил жестокие ощущения пробивающегося тепла из копчика в голову, потом столкновение с вышкой, высокий забор с колючей проволокой и удар о дерево. Где я? Кто я? Что со мной? Это не укладывалось в его голове привычным методом. Энергия, рожденная процессом осознания, пульсировала в клетках его восприятия. Это было шикарным и бесконечно пугающим бытием. Холодная корона, спаянная из вибраций вакуума, венчала его дерзкую голову. Гордые крылья, расправленные над бесконечностью, уносили его в неизвестность. Внезапно голодные метаморфозы принялись лязгать зубами, пожирая все старое: - медленно рождалось новое. Вся бесконечность втягивалась в одну точку перед глазами. Эта точка была бесконечно далека от него и в то же время она находилась рядом, близко настолько, что ее нельзя было взять. Все равномерно сжималось перед ним. Джонатан мог бы поклясться, что в каждом кубическом сантиметре пространства сконцентрирована пустота равная любой ее части, оставшейся здесь или ушедшей в неизвестность. Движения ускорялись……….. Так бы и продолжалось это до бесконечности, но сферическая пустота вывернулась наизнанку и явилась шаром в руках у крылатого человека стоящего напротив Джонатана. - Дуплекс сфера, - сказал он. Он положил зеркальный шар в зеркальную шкатулку и добавил: - Пустота отражается в пустоте. Это лучше чем хаос. - Где Я? Как я попал сюда? Кто ты? - кричал Джонатан. Его голос дрожал. А разум готов был свернуть голову, или оторвать крылья любому, пусть даже ему. - Кто ты такой? Кто? – Джонатан сдерживал себя от ярости. Ярость иногда закипала в нем. Всякий норов ее изменял Джонатану будущее. Незнакомец улыбнулся. Он подошел к Джонатану и представился: - Ангел. Неуловимые мысли мелькали как крики. Неуловимые крики мелькали как тени. Ангел продолжал говорить: - Не волнуйся. Тебе ничего не угрожает. Ты останешься жив, если конечно сам не убьешь себя размышлениями. Пойми - угроза в тебе. Ты угроза. А теперь пойдем. Они вышли из кабинета в длинный коридор. Джонатан пошевелил крылом. Крыло ныло болью. В коридоре были такие же крылатые люди, как он сам и как это ангел, если конечно он не врет. Если бы не их белоснежные крылья, они бы ничем не отличались от обычных людей. Суета, царившая здесь, походила на рабочий день в банке или нотариальной конторе. На строгих костюмах женщин и мужчин висели визитки. Джонатан шел, жадно насыщая глаза. На дверях висели таблички с непонятными буквами. Но на собственное удивление Джонатан понимал написанное: РЕНТГЕН ПОНЯТИЙ, УЛЬТРОСКОПИЯ ЗНАНИЙ и, наконец, ДИАГНОСТИКА ВОПЛОЩЕНИЙ. - Нам сюда, - открывая дверь, сказал Ангел. - Кстати, неплохо было бы познакомиться. Меня зовут Теург. Теург это тот, кто трактует для человека, и только для него слова Бога. Я, можно сказать, переводчик. - А меня зовут Джонатан. Я нищий. Они пожали друг другу руки. Джонатан сел в кресло. Теург раздвинул шторы перед монитором и заявил: - Сейчас мы узнаем твое предыдущее воплощение. По лицу Джонатана пробежался луч сканера. На мониторе высветилось - «чайка Джонатан Ливингстон». Джонатан увидел стаю чаек. Чайки громко кричали и дрались за рыбу. Где-то вдали, особняком держалась смелая чайка. Одинокая чайка. Чайка летающая быстрее и выше всех остальных. Что-то в ней было знакомое. Что-то в ней было родное. - Это ты, - сказал Теург. - Сейчас ты Джонатан ангел. Недавно ты был нищим. Однажды птицей. Восприятие другого «Я» Ангел по имени Джонатан слушал. Ангел по имени Теург говорил: - Осознание целого «Я» запаяно в колбу обычного знания. Обычное знание это почти ничто. С его помощью нереально читать свое «Я». Твое «Я» заблокировано твоими же интерпретациями. Блокировка позволяет всем структурам «Я» действовать изолированно друг от друга - это выход из первозданного хаоса. Ибо каждая структура воплощает уникальную миссию. Нарушив изоляцию всех структур «Я», ты поставишь под угрозу выполнение всех миссий. Практически невозможно собрать себя воедино и постичь суть Божественного замысла. Только Бог может соединять не и не портить. Только Бог, соединяя, творит. Ты делаешь больше, чем тебе положено. Ты не такой, как я. Ты творец. Это против правил. Теург налил кофе в фарфоровую чашечку и протянул ее Джонатану. И сказал: - Выпей кофейку. Взбодрись. Слушай. Каждая ступень твоих воплощений находится в своем времени и в своем месте. Такое может показаться странным, но это везде и всегда. Например, сейчас ты летаешь в теле чайки по имени Джонатан, прозябаешь на Фаэтоне в теле нищего по имени Джонатан. И прямо сейчас ты сидишь передо мной с открытым ртом в теле ангела по имени Джонатан. Ты был, есть и будешь чайкой, нищим и ангелом. Ты не помнишь ангельской сущности. В этом нет ничего удивительного. Это болезнь. Не бойся. Она лечится. Слушай сюда. Здесь в Ангел Сити психическое заболевание небеса мутит. Ангел засыпает в ангеле. Сразу просыпается дьявол. В тебе сейчас больше Дьявола, чем Бога. Ты творец. Ты болен. Я не такой как ты. Они перешли в кабинет реабилитации. Джонатан остановился в центре комнаты-полусферы. На Ангела по имени Джонатан обрушился целый шквал разноцветного света. Свет пульсировал, менял оттенки, двигался. Армада феерических чувств заполнила разум Джонатана. Джонатан терялся. Тут же находился смысл. Когда же Джонатан находил себя, то смысл прикидывался интерпретацией. Теург что-то говорил. Но Джонатан не слушал его. Мысли путались, завязывались в узлы, громоздились как скалы. Зеркало его сознания отражало хаос. Джонатан вдруг понял, что разговаривает. Речь его лилась самостоятельно. Он не думал; не он говорил. В нем говорил загадочный ангел, которого нищий не знал. Но Джонатан слышал его и верил. - Такие как ты, - говорил Ангел по имени Джонатан. - Не оставляют жизни ни единого шанса на развитие. Всему, что не контролируется вами, уготована участь небытия. Я же, созданное Богом небытие, заполняю формой, а форму наделяю способностью эволюционировать. - Глупец! Ты и тебе подобные - Глупцы! - Возражал Теург. – Это Вы вносите хаос в космос. Ангелы не должны воображать миры, потому что миры такие начинают существовать в реальности. Рушится равновесие. Гармония превращается в хаос. Нельзя брать на себя миссию Бога. Пустота пустотой отражает пустоту в пустоте - таковы правила. Ты же знаешь. Смирись и забудь. Порочная связь. Ты понимаешь? Порочная! И, ты, и твой мирок - бред. Отвяжись от Фаэтона. Уничтожь его. Создавать миры в своем воображении - это прерогатива Бога, но не ангела. Ты ангел - болезнь, которую нужно лечить самыми жестокими методами. Мы закончим процедуру, и тогда молись.. - Молиться?! Но кому? Тому, кто создал меня таким, каков я есть? Не-е-ет! Мой личный Бог поместил меня в одиночную камеру, в тюрьму, в ангела и теперь свобода моей фантазии ограничена его волей!? Вот уж поистине - бред. Это самый бредовый из всех невероятных миров. Я не согласен с тобой. Я никогда не сдамся. Я не такой как ты. Мы разные. - Еретик! - вскричал Теург. - Молись, чтобы носитель твоего ангельского Я не запомнил этого разговора. Нищего Джонатана передернула последняя фраза. Этот разговор он никогда не забудет. Теург продолжил: - Включи свой интеллект. Включи интуицию. Ты жил в созданном тобою мире, на Фаэтоне. И жил ты в дерьме. А здесь ты сумасшедший ангел. Мне жаль тебя. - Пожалей лучше себя. Ты целиком состоишь из правил. Ты раб… Теург выключил излучатель и сознание ангела, замурованное в теле нищего с крыльями Джонатана, уснуло. Вечером Теург добавил в Анкету Джонатана следующую запись. «В ходе расследования было выявлено, что вирус Дьявола мутировал. Вирус дьявола со штаммом Демиург 00 не изучен. Существует вероятность пандемии. Джонатана поместить в карантин». Атрибут свободы Ветер вплетается свободой в расправленные крылья. Ветер живет своей жизнью, подчиняясь законам природы. Душа не подчиняется законам. Она свободнее ветра, ибо все души - это основной материал, из которого состоит Бог. Бог сам себе закон и порядок. Бог свободнее свободы, ибо «свобода определяется длиной цепи». Ангелу по имени Джонатан отрезали крылья и поместили в концентрационный лагерь, предварительно накачав информацией. Ему рассказали, что как только он перестанет творить свой мир, творить материю отягощенную злом крылья вырастут и, он свободен. СВОБОДЕН! Но что есть свобода полета на крыльях из плоти в сравнении со свободой души!? Душа - творец миров. Душа, создавшая свой собственный мир, в нем «Бог». Перед Джонатаном встала проблема - улететь на крыльях из плоти и приковать себя цепью законов или же парить в бесконечном разнообразии воображаемых миров, не признавая законов, правил и мнений Бога, Теурга и даже Дьявола. Улететь на крыльях из плоти, значит уничтожить свой собственный мир, свой Фаэтон, значит, убить жизнь, созданную тобой же. Но остаться в концентрационном лагере, значит натыкаться на колючую проволоку и убивать свободу тела. Джонатан плакал. Всю жизнь на Фаэтоне он мечтал о полетах наяву, а теперь, когда его мечта так близка к воплощению, он сожалеет, что может расправить крылья. И все-таки, - думал он, - ангелы тоже попадают в ад. Я не добровольный пленник, но и не убийца. Все души ангелов есть Бог, сотворяющий это мир. А если так, то Бог постоянно порождает сам себя через нас. Бог осознает себя через свои творения. Творения же через собственные души познают Бога в себе, и сами являются Творцами. Бог жив только в том случае, если есть кто-то, кто его может познавать. Как этот Теург не понимает, что, убивая других, мы убиваем Бога. Я в аду. - Думал он. - В АДУ. Джонатан посмотрел в небо и увидел облака похожие на крылья. - Убийца Бога, - шептали они. - Божественный убийца, - возражал ветер. Мир номер раз Осень соскабливает ржавчину с гаваней дворов, кружится и оседает листьями, пылает среди рваных парусов тумана, плещется обнаженная в водоворотах людской суеты, поет простуженными голосами в брызгах наэлектризованных проводов, живет, радуется каждому мигу. Осень, то смотрит на меня печалью размытых дорог, то с яростью дикой амазонки выпадами ураганных порывов возвеличивает матриархат, то соблазняет сквозь разноцветную вуаль листвы улыбкой синего неба. С яростью дикого зверя загнанного в клетку я беснуюсь, разглядывая железобетонные решетки домов, замысловатые переплетения цепей магистральных дорог, хитрые засовы человеческих мыслей. Но мгновение тишины, миг без мыслей встряхивает сдавленную спазмами душу, освобождает тысячи образов и звуков простого созерцания фантастических реальностей, не более фантастичных, чем вчерашний день, это утро или завтрашняя ночь. Непокоренные вершины облаков осыпают восковой пудрой мрамор холодной воды. Ветер ныряет в океаны луж стаями серебряных дельфинов. Утро стремительным приливом накатывается на день и тает колючим бархатом инея. Полдень. Я как будто выныриваю из-подо льда. Окружающий мир уже не переливается хрустальными бликами фантазий. Мысли спотыкаются в голове черепашьим марафоном, роятся мотыльковом звездопадом у самой границы великих и никому не нужных открытий. Зачем? И что дальше? Быть или не быть? Яд отречения. Нектар познания. Эдемские изгои. Артур Рембо пишет свое последнее стихотворение. Да Винчи так и не взлетел. Данте встретил Беатриче. Петрерка потерял лауру. Тристан разлюбил Изольду. Ромео изменил Джульетте. Катастрофа рождения сменяет истому сладостной смерти. Клетчатое покрывало романтизма изъедено молью. Вот оно: - в дырах - просвечивается пошлой гримасой быдластой бытовухи. Кто-нибудь видел эту гримасу без вуали? Конечно, видел. Стоит среди ночи заглянуть в зеркало сновидений, и она появляется там. У каждого человека эта гримаса имеет неповторимый взгляд. Сладостное рождение сменяет катастрофу смерти. Жизнь. Любовь. Простая и сложная любовь. Любовь без антикварных примесей чувств. Любовь без страха и жалости. Все очень просто и сложно, ласково и жестоко, кратко и бесконечно растянуто, невыносимо мертво и по настоящему живо. Осень, с растрепанными золотыми волосами летящая ниоткуда, оставляющая терпкий запах своего тела на моих ладонях. Вечно меняющаяся и неизменная, в каждом своем фрагменте неповторимая, в каждом своем движении уникальная - вечно юная мадемуазель Осень. И все же Осень: деспотичная и кроткая авантюристка, жеманная и вальяжная актриса, великодушная и скупая царица, царица разноцветных листьев и душистой соломы, заспанных рассветов и хрустальной свежести. Невыносимо ее присутствие - она поражает полнотой восприятия. Невыносима ее мимолетность - она медленно угасает. Я пытаюсь отогнать мысли, погрузиться в молчаливую бездну и парить среди безмолвных картин настоящего, прошлого и будущего. Липкой путаницей серпантин ощущений опутывает гибкие нервы ожидания. Я замираю в мраморной неподвижности барельефа этого дня, мимолетного и неповторимого, оставшегося на фронтоне памяти мягким ощущением красоты. Свет аккуратно перетекает в мрак. Оплавленный месяц вырывает из объятий темноты куски холодного пожара цветных витражей осени. Я нахожусь в процессе рождения: рождается мир… Заключенный …заключенный по имени Джонатан ходил по кругу на прогулочной площадке концлагеря. И вот я снова в тюрьме, - думал он, вспоминая дни, прожитые на Фаэтоне. - Я снова за решеткой. Это просто немыслимо. Рок. Сила во вселенной одна, но у нее много разных проявлений. Мысль - есть неиссякаемый источник силы. Голос Теурга выдернул Джонатана из размышлений: - Ты так увлекся, что разговаривал вслух. Я оказался невольным слушателем. Прости. Ты творец, но ты не замечаешь этого. Одна из структур твоей сущности соединяется с метафизикой творчества нашего создателя и тебе, ангел, практически невозможно, постичь своим разумом действия, к которым аналитическое мышление не причастно. Отключи рациональный ум, и быть может, тебе удастся постичь песчинку истины в пустыне знаний. Теург исчез также внезапно, как и появился - раньше, чем последнее слово успело растаять в воздухе. Я везде и всегда, - думал Джонатан. - Одномоментность пространственно-временных событий! Я птица в каждом времени ее жизни, я нищий на Фаэтоне, я ангел в Ангел Сити, и одновременно я в вероятном будущем!? Кто там в будущем? Я? Вдруг перед ангелом по имени Джонатан появился прозрачный, чуть искажающий пространство, Теург. - Это снова я, - сказал он и стал чуть плотнее. - Если ты не против, - раздался голос из-за спины. Джонатан обернулся и увидел такого же полупрозрачного Теурга. - Я с тобой поговорю, милый Джонатан, - сказал один Теург. Двойники, невозмутимо преломляющие солнечный свет, словно два огромных фиолетовых кристалла улыбались, иногда передразнивали Джонатана. - Я справа от тебя, милый Джонатан, - сказал Теург. - И слева от тебя, - сказал другой Они говорили одновременно, путая Джонотана. Их речь не оставляла сомнений, что делают они это намеренно. - Ни тут меня нет. - Ни здесь меня нет. - Но я жив. - И я жив. - Не считая того, что я справа. - Нет, я справа. Они начали спорить, кто с какой стороны. Мозг Джонатана перегрелся из-за рассогласования полушарий. Вдруг двойники начали говорить в один голос. И оттого, что техника выдачи информации поменялась, Джонатан с легкостью воспринял ее. - Посмотри на нас, - говорить они, указывая друг на друга пальцами. - Наша прозрачность прямо пропорциональна нашему количеству. В нескольких шагах появился еще один плотный и абсолютно реальный Теург. - Смотри, кто пришел, - заорали двое других. Они обступили плотного и стали что-то рассказывать ему, жестикулируя крыльями и указывая пальцами в сторону Джонатана. Все это походило на клоунаду. - Хватит вешать ему лапшу на уши, - крикнул плотный. Прозрачные замолчали и опустили головы, как нашкодившие мальчишки. Плотный Теург сказал Джонатану: - У тебя много вопросов, у меня много ответов. Ты реален везде и всегда в любом мире, в любом пространстве, в любое время, сколько бы ни было твоих проявлений. Ты хочешь спросить, что объединяет нас, - он указал на двойников, которые тотчас стали плотными и непрозрачными. - Нас объединяет имя. Имя, - подчеркнул он, - и тебя тоже объединяет имя. Ведь ты Джонатан? Джонатан-чайка, Джонатан-нищий, Джонатан-ангел. Проведи аналогию: «Бог» - это имя, а «отец», «сын» и «дух святой» - это его ипостаси, его воплощения. Что объединяет его воплощения? Имя. Имя их объединяет. «Бог» - отец, «Бог» - сын и «Бог» - дух святой. Все они реальны и все едины так же, как един и реален в трех своих проявлениях Джонатан. Любое проявление твоей сущности в любом времени, в любом пространстве настолько же реально, насколько земля реальна под твоими ногами, насколько реален «Бог» в трех своих ипостасях и насколько реален наш создатель. Я поставил Бога и нашего создателя на разные ступени намеренно. В этом разговоре я поместил трансцендентального отца на вершину иерархии, а создателя нашего мира - ниже Бога. Но оба они реальны. И ты здесь настолько же реален, насколько реален на Фаэтоне. Так решил создатель. Я создал двух двойников такими, какими решил их создать, и они не менее реальны, чем я. - Двойники кивнули. - Потому, что нас объединяет общее имя, общее сознание и общее «Я». Поверь мне, Джонатан, у чайки, нищего и ангела одно «Я», но сознание разное. Тебя намеренно поместили в чайку и в нищего, а то, что из этого получится, зависит уже от ангела. И еще… создатель тоже пошел в разрез с правилом, сотворив тебя и наделив тебя качеством создателя. Может, разберешься, что за фишка? Мир номер два Океан времени выбросил на берег вечности черную жемчужину мира. Замысел Зодчего полировал ее, пока она не приняла форму замка. Замок пуст. Но его одиночество сглаживает барельеф – оплавленные сюжеты мифических поединков – люди, драконы, кентавры, единороги… Башни, стаей драконов расправили черные крылья изогнутых мостов. Эскадрон кентавров в диком галопе застыл, создавая свободное впечатление триумфальных арок свободы и акведуков небытия. Единороги подняли к небу свои черные морды и, кажется огромные дворцы своими шпилями мутят призрачные облака. Замок ждет. Бойницы ждут воинов, свалки – нищих и философов, трон ждет царя. Черной громадой замок простирается в никуда. В рваной пене тумана опускается ночь. Ветер собирает обрывки водяного пара и пеленает в них фантомных странников. Это люди занимаю свои места. Нищие и философы занимают свалки. Воины занимаю бойницы. Трон занял царь. Праздник течет и процветает радость. Но лунный луч, пробиваясь сквозь тучи, скользит откровением Божьим. Свет познания! И все исчезают, растворяются в кислотном видении бытия. Здесь жизни нет! Лишь голые стены амфитеатра равнодушно глядят на унылую сцену. Иллюзия жизни. Луна прячется в тучи, и свет знания теряется в их темноте. Приходит незнание, и праздник иллюзий продолжается. И кубки опять наполняются вином, цари продолжают править, воины - драться… и пьеса продолжается, следуя своему сценарию, чтобы с первыми лучами солнца исчезнуть бесследно, ожидая следующей ночи. Свет знания безжалостно жжет. Не дай Бог попасть под него. Заключенный В серебристых облаках ангелы вдыхали утреннюю свежесть, пикировали в стремительном падении, и вновь набирали высоту, наслаждаясь свободой. Каждое утро заключенный по имени Джонатан выходил из барака и купал свои босые ноги в чистой росе. Каждому свое, - думал он, поднимая голову вверх. Он часами мог наблюдать за летающей стаей ангелов. Уже до паранойи дошло у него, он даже бинты снял, чтобы хоть как-то облегчить страдания в отрезанных крыльях. Джонатана постоянно терзала свобода выбора: - рожденный ангелом творить не может. Задача ангела славить Бога - «СВЯТ. СВЯТ. СВЯТ». А, так хочется полетать! Ангел, бросивший вызов Богу лишается крыльев. О, как мучительно принимать решения. Крылья. О, Боже, крылья! Не вы ли меня заставляли жить на Фаэтоне, вселяя надежду, что когда-нибудь я сумею почувствовать вас, не вы ли заставляли меня жить, надеяться и бороться? - погоня шизофреника за свободой, полет шмеля, запах гвоздики. А теперь, что? Теперь вы хотите, чтобы я убивал!? Крылья ангела - за УБИЙСТВО целого мира!? А кому нужна свобода, достигнутая такой ценой? Мне? Нет! Не знаю. День за днем пролетали мгновения жизни. Месяц за месяцем душа скорбела о небесах. Заключенный по имени Джонатан был сыт, его тело облегала удобная одежда. Границы лагеря исчезали за горизонтом. Реки и ручьи журчали между холмов, образовывая гроты и водопады. Сады и аллеи благоухали волшебными ароматами. В кущах пели райские птицы. Сочные плоды наливались нектарами. Бокал амброзии на вечернюю зорьку. С утра липовый нектар и апельсиновый сок. На севере гроза - дождь, молнии! Здесь целый день солнце. Сейчас штиль. Солнце, отражаясь в озерах, садится в объемные тучи на западе. На востоке туман превращается в сон.. Я чей-то вымысел, творческий порыв. И создатель - это еще не Бог. Кому же мне молиться? Может, стоит докричаться до создателя. Определенно я должен встретиться с ним. С какой стати он наделил меня своим качеством? Может, он попал в такую же ситуацию, как и я, и через мой опыт хочет разобраться в себе? О, ужас, может это его мысли?! Что же мне делать? Джонатан стал создавать иллюзию, что ему всласть этот плен. Началось противостояние. Теург каждый день находил заключенного. Встречаться они могли под водой, когда Джонатан нырял с обрыва в чистое озеро и тогда быстрыми рыбами они отправлялись поплавать в затопленном храме исчезнувшей цивилизации доисторических ангелов. Теург наделял Джонатана телом манты и Джонатан расправлял крылья под водой. Сам же Теург предпочитал силу акулы. Встречаться они могли и в запутанных лабиринтах пещер. Теург и здесь наделял заключенного телом летучей мыши. И снова Джонатан расправлял крылья. Теург мастерски провоцировал его. Но Джонатан колебался. - Я, - говорил Теург, - всего лишь служащий Богу. Простой исполнитель его воли, это моя судьба, судьба Теурга. И ничего здесь не сделаешь. Ты думаешь, мне бы не хотелось что-нибудь сотворить? Ха! - да я знаю в тысячи раз больше, чем ты, и уж поверь, воображение у меня есть. Но представь себе, что будет, если все ангелы перестанут считаться с Богом это - катастрофа, хаос. Джонатан понимал Теурга. Но и себе он верил. Поэтому ждал, когда же сам создатель придумает, наконец, как ему выбраться из этой ситуации. Еще он ждал появление Теурга. Видно было, что Теург тоже испытывал удовольствие от общения с падшим. Вскоре Джонатан заметил, что в глазах тюремного наставника поселилась печаль. Джонатан расценивал это как невоплощенную мечту сотворять миры, наделять живых любовью, любовь наделять жаждой познания. Но злой рок, судьба Теурга не позволяет ему делать этого. У падшего по имени Джонатан не осталось никаких сомнений, что это именно так. В разговорах с Джонатаном Теург стал больше уделять внимания Фаэтону. Но внимание уже носило аналитический характер. Однажды Теург предложил ему отправиться на Фаэтон вдвоем. - Ты все время рассказываешь мне о Фаэтоне, - сказал он, перепрыгивая с камня на камень через спокойную реку. - Лучше бы взял с собой и показал на месте, что значит мир созданный ангелом. Джонатан остановился на самом большом плоском камне посреди реки. Присел на корточки и, вглядываясь в стремительный водоворот, взявший в плен кавалькаду розовых цветов, сказал: - Хорошо, я возьму тебя. Но как я это сделаю, если не имею представления о подобных путешествиях? И вообще, разве ты сам не в состоянии этого сделать? По-моему, это я должен просить тебя. - Джонатан вопрошающе посмотрел на Теурга. Над рекой, оставляя крыльями круги на воде, пролетели две большие изумрудные птицы. Ветер задел какое-то дерево, и белые цветы мерцающим цветопадом утопили пространство. Теург взлетел и, купаясь в этом потоке бархатной красоты, крикнул: - Я тебя научу. Эхо его голоса запуталось в молочном тумане, подкрашенном оранжевым цветом заходящего солнца, и вернулось отраженное от скал поросших фиолетовым мхом. - Завтра, - еще раз крикнул Теург и скрылся за поворотом реки, увлекая за крыльями струи белых цветов. Джонатан остался один на один со своими мыслями. - Завтра, - вслух произнес он и отправился в лес, разбросанный островами в тумане. Утром Джонатан надел белоснежный смокинг и вышел в мимолетную тень одинокого облака. Завтра наступило как всегда незаметно. Странно, но за все время жизни в лагере он не встретил ни одного заключенного, лишь горничные блондинки с изящными крыльями и исполненный силы Теург встречались ему. Теург дожидался падшего Джонатана сидя на краю бассейна. Он закатал брюки и опустил ноги в воду. Расправил крылья, потом снял солнцезащитные очки и подмигнул. Джонатан сел на шезлонг в тени пальмы. - Уже завтра, - произнес он. Теург надел очки и медленно с расстановкой произнес: - Я не могу ни проникнуть в твой мир, ни разрушить его. Это под силу только тебе. Ты можешь взять меня с собой, это не сложно. Только знай - твое физическое тело бескрылого ангела останется здесь в лагере, а осознание перейдет в тело нищего. Ты должен и мне создать тело на Фаэтоне. Просто поверь, что это возможно. Прошу тебя, пусть мое тело на твоем Фаэтоне будет достойно Теурга. Джонатан так и сделал. - Что дальше? - спросил он. - Представь, что в копчике горит огонь, затем поднимай его вверх по позвоночнику с мыслью о Фаэтоне, о себе и обо мне. Фаэтон Ветер сорвал промокший до состояния тряпки картон с головы нищего по имени Джонатан. Озираясь на мокрую ночь, Джонатан вытащил из памяти фрагмент концентрационного бытия и, сравнив его с нынешним видом Фаэтона, понял, что его личный мир мог бы выглядеть и получше. Фонари тускло скулили в пустынные улицы. Грязный контраст между чистым концлагерем и мрачным Фаэтоном настораживал и изумлял. Что за бред, - думал нищий по имени Джонатан. - Что за отвратительный бред. С фонарного столба слез карлик в наряде шута. - Ты это специально сделал? - глупым голосом спросил карлик. На его колпаке звякнул серебреный колокольчик. Джонатан замер. В тайне он надеялся, что ничего не получится. Однако все вышло иначе. Получилось. А тело карлика с манерами шута он выбрал для Теурга не со зла. Хотел пошутить. - Я думал ты обманешь меня, и мы никуда не переместимся, - оправдывался Джонатан. - Я все исправлю. Только ты должен сказать мне, как это делается. - Ты - глупый ангел. Нищий творить не может. Здесь ты голодранец, обыватель и свинья - вот история твоя, - вдруг выдал стихами Теург. Теург испугал Джонатана таким заявлением. Да и сам Теург напрягся. В его глазах застрял немой вопрос: - Что происходит? Джонатан словно читал это в глазах карлика. Это было забавно. У карлика костюм… просто шик - в бубенцах. Камзол в клеточку. Башмаки с загнутыми носами. На колпаке колокольчики. Карлик был неподражаем: - Актер, Шут, Мудрец. - Ты многого не знаешь, - заявил карлик: - Не зна-ешь-шь-шь. Тае-шь-шь. А потом он вдруг, как с цепи сорвался. Такое стал вытворять… дух захватывает. Теург прыгал по-лягушачьи, крутился колесом, скакал, кривлялся, пел: - Тили-тили, трали-вали Это мы не проходили Это нам не задавали. Парам-пам-пам. Парам-пам-пам. Что этим хотел сказать Теург, Джонатану осталось неведомо. А Теург продолжал: - Эх, яблочко, куда ты котишься? К черту в лапы попадешь, не воротишься. Теург был вне себя от глупости и гнева. Он явно не мог победить свою вторую сущность шута. Но после минуты упорного противостояния он все-таки смог сказать разумную фразу: - Ты испортил мне приключение. Я думал ты друг. А ты посмеялся надо мной. - Прости. - Бог простит. Терлим бом-бом. Терлим бом-бом. Клянусь своим дурацким лбом, - кривлялся шут. - Я не могу обижаться на нищих. Ибо нищие духом вхожи во храм как просящие. Я же во храм вхожу, как дающий. Расслабься и будь собой. Когда умничают шуты, даже короли молчат. Джонатан стал по-новому относиться к последним событиям. Он был весел снаружи и печален внутри. Его отношение к жизни и Фаэтону слезло как старая змеиная кожа. Новая еще не покрылась чешуей. Джонатан оказался в подвешенном состоянии, словно отрок, который еще не расстался с детством, он познавал кризис среднего возраста. Но, к счастью рядом был наставник - Теург. Теург голосом шута отвечал на вопросы. Под ногами - Фаэтон, над головой - небо, впереди - неизвестность. Небо покрылось румянцем, и крики воробьев наводнили собой улицы. А вместе с тем, по закоулкам грохало танго помойных контейнеров, шипел вальс дворницких метел. Город медленно вставал на ноги, зевал, продирал глаза, как огромное животное. Скоро оно окончательно проснется и догоняя время, бросится в ближайшее будущее. Шут отплясывал гопака. Джонатан и его тюремный наставник, конвоир и личный шут - Теург, до вечера слонялись по городу. Они устали и хотели есть. Быть может, так уставали люди утомленные долгим и опасным переходом от зари цивилизации до ее логического заката. Минуя мили эпох, они тащили на скрюченных спинах непосильную ношу исторических фактов невежества. Тащили и проклинали свой талант талантливые отпрыски человечества. Рабы тащили свое рабство и проклинали его. Нищие проклинали нищету. Сильные тащили свою силу, вознося ее к вершинам благородства или бесчестия. Тащили все. Тащили в грядущее, которое словно конь, слепо бредет из последних сил почти уже целую вечность; в спину хлыстами массового разума, неустанно погоняет «начало начал». В истории человечества с каждой новой эпохой разрастались пустынные горизонты сознания: - здесь не вырастит дерево - саду здесь не бывать. Лишь изредка уставшему взгляду найдется отдых, и только тогда можно будет насладиться тенистой прохладой оазиса. А потом, как и прежде на смену оазисам человеческой мысли, приходит и без того пустынная пустота. Но, как не ужасно выглядит перспектива развития, все же среди археологического прогресса попадаются таинственные письмена - послания сгинувших цивилизаций. Кто там был? Кто-то был! Быть может ученые? Писатели? Политики? Художники? Скульпторы? Алхимики? Инквизиторы? Кто? Кто там правил? Кто и по сей день остается фаворитом на ипподроме афер, шантажа, и зависти? Кто из людей ставил все свои капиталы на слепого коня. Может убийца истины или покоритель решин власти? А может монарх-извращенец, провозгласивший сознание цитаделью безумия? Или же творец идеологий, способный раздуть искру веры в путеводную звезду, был в первых рядах? Все они ставили на «слепого» всю свою бесконечную жизнь и бессмертную душу. А, что взамен? Слава? Она нужна лишь при жизни. Или взамен получали они гонение? Не все ли равно, ведь все они, по природе учения «ДЗЕН», грязные скелеты. И вот двое из них вышли из городского хаоса в тишину парка. - Здесь действительно самое спокойное место, - заметил Теург. Он вдруг начал говорить совершенно естественно. Джонатан был счастлив, что Теургу удалось победить сущность шута. Этот сквер был самым тихим местом в городе. Весь мегаполис буквально усеян техническими районами, спальными и фешенебельными кварталами, гостиницами, музеями, и вообще, всем до чего можно додуматься. Подземные железные дороги, широкие автострады, аэропорты, эскалаторы, движущиеся тротуары, фуникулеры… - Деревья здесь редкость, - сказал Джонатан. - Возьми это на заметку и при возможности исправь. Джонатан задумался. - А почему бы и нет. Как-нибудь обязательно этим займусь. Только вот разберусь, как это делается. Надеюсь, что ты мне поможешь. Теург лукаво взглянул на Джонатана и сел на лавку. Немного постояв, к нему присоединился и сам Джонатан. Между ними зависла мучительная пауза. Теург нарушил ее свистом. - Приятная мелодия, - заметил Джонатан. - Откуда она? - О-о-о, это было давно. Если хочешь, я тебе расскажу У-у, У-у, - по совиному заухал Теург. Было, похоже, что в нем снова начала доминировать сущность шута. Потом он принялся петь: - Это было прошлым летом в середине января, в тридесятом королевстве, где нет в помине короля. - И закончил он свою реплику, как гуру: - Слушай же, мой сказ, нищий… Мир номер три Солнце зависло кровавой раной над западным горизонтом. Семья белоснежных тигров, отдыхала в прохладной тени деревьев. Шерсть тигров, точно наэлектризованная, щетинилась в разные стороны. Ровная и упругая, она блестела в свете фосфорицирующих листьев. Днем листья набирались сил из солнечного света, а к вечеру они начинали излучать собственный свет. По обрывистым, берегам изумрудной реки, росли большие деревья, напоминающие своими листьями желтые крылья птиц. На темно-синем небе догоняли друг друга и, встречаясь, взрывались розовым фейерверком, зарницы. Надвигалась буря. Все вокруг замерло. Ни ветерка. Ни пения птиц. Природа окунулась в творчество ожидания, безмятежного, но все же трепещущего таинством. Ветер тронул загипнотизированный мир пальцами невидимого музыканта, и реквием разлился в пространство изяществом смерти. Негодование стихии провозгласило своим проявлением силу. И паникующий мир заметался мотыльковыми стаями неоновых листьев. Деревья из последних сил старались удержаться, но они быстро слабели, с треском ломались, вылетали из упругой земли. Ветер смазывал акварель с холста словно художник, меняющий сюжет этого мира. Метеоритный дождь, протыкая небо огненными спицами, плавил стонущие травы. Земля в агонии дрожала, разламываясь, истекала кровавой лавой. На вершине горы сидел ребенок обладающий мудростью ясновидящего старца. Он наблюдал, окруженный ореолом силы, превышающей силу стихий. Ветер обходил его стороной. Метеориты сгорали не долетая. Он плакал. Маленький принц достал наспех, но аккуратно сделанную свирель и коснулся ее губами. Музыка затопила пространство. Небо успокоилось. Ветер и обломки кометы исчезли, оставив выжженную землю в покое. Все вокруг как будто прислушалось, найдя успокоение в этой мелодии. Все яростнее и красивее становилась музыка. Небо наполнялось прохладной влагой. Тысячи радуг ударили в небеса фонтанами цветов и оттенков. Жизнь медленно рождалась заново. Травы набирались сил из дождей цианистого калия. Деревья и травы тянулись из негашеной извести к черному солнцу. В кислотных реках нерестились прозрачные рыбы. А кипящие океаны выталкивали на сушу из своих глубин новые формы жизни. Радиация согревала животных своей лаской. Новый мир, провозглашая жизнь в любых проявлениях, заявляет: - Заканчиваясь, все начинается. Фаэтон Центр города резко отличался от окраин уровнем жизни. Кафедральный собор правосудия стоял на большой площади историческим памятником всех времен и народов. Построен он был в этом веке, однако каким-то немыслимым образом этот гигант умудрился впитать в себя архитектурные идеи тысячелетий, а вместе с тем он олицетворял примирение двадцати четырех религий. Огромные фонтаны извергли струи прохладной воды, подсвеченной прожекторами. Клумбы собирали бабочек даже ночью. Лавки собирали отдыхающих даже сейчас. Тех, кто любил развлечься, ожидали многочисленные казино, бары, дискотеки и рестораны, расположенные полукругом напротив центрального входа в Кафедральный собор правосудия. Огромные трехсот этажные небоскребы из стекла и стали упирались в небо посадочными площадками для вертолетов. А вот окраины города выглядели иначе, но мне что-то не хочется заострять на этом внимание перелетных птиц. Птицы расселись по деревьям, и ждут пробуждение солнца. Теперь ночь. Такая темная и светлая, что хочется танцевать. Рекламные вывески магических, салонов потрясающе дополняли технократический пейзаж. Стометровые голографические стенды приглашали всех желающих окунуться в тайны. Магические кланы, существующие с незапамятных времен, собрали больше половины всего населения Фаэтона под свою иллюзорную крышу. Кланы иногда враждовали, применяя смертоносное оружие обрядов и заклинаний. Некоторые кланы воевали с помощью психотронных генераторов. Генератор не имеет страха и слабостей, в отличие от человека, и защищаться от торсионных полей можно было лишь с помощью энергии, заключенной в форме. Определенные конфигурации амулетов глушили вредные излучения. Амулеты разрабатывались в лабораториях. - Магия - это культура, это наследие наших предков, - как-то сказал один политический деятель. И это было правдой. Джонатан не входил ни в один из кланов. Он даже сам удивлялся, как среди такого изобилия магических интриг, он не заинтересовался ни одной. Джонатан снял часы с какого-то недотепы из деревни. Деревенщина даже не заметил этого. Джонатан вор. На вырученные деньги Джонатан снял квартиру на двухсотом этаже и поселился там вместе с Теургом. Теурга не смущало то, что он так выглядел. Он знал, кто он, знал себе цену, и ему было наплевать на мышиную возню этих людей, которым суждено умереть. Теург был бессмертным. Однако смущало Теурга не это. Он не мог примериться с ролью шута. Но такова жизнь. Однажды, когда Джонатан и Теург вернулись из шашлычной, Теург рассказал притчу. Но сначала он одобрил мясо свиньи, поджаренное на углях. Раньше Теург не пробовал мяса. Он всю жизнь ел фрукты, пил нектар и вкушал амброзию. - Послушай, что я тебе расскажу, Джонатан, - сказал Теург. - У нас еще есть время. - Время до чего? - Не имеет значения, ведь перед нами вечность. Слушай притчу. Рука Бога Обладающая всем что нужно, сила творца повергла в хаос бытие неопороченное целомудрием; сила наделила бытие жизнью. Сила швырнула в пространство эволюционные метаморфозы спаривания плоти и души. И вот одна из получившихся личностей нашла свое призвание в поиске истины. Истину искать, значит, собрался некто. Вибрирующий сверхимпульсивными эмоциями из икринки вылупился головастик. Он юркнул под корягу и спрятался там. Но ненадолго. Еще не оправившись от шока перевоплощения, он ринулся в неизвестное, так манившее его из икры. Сначала он был одиноким неподвижным наблюдателем и собирателем вопросов. Границы его мира определялись внешними стенками икры. Огромный мир раскрывался перед его взором как истина перед искателем истины. Он вспомнил, как смотрел на это огромное неизвестное через прозрачные стенки икры и ужасался от понимания, что ему предстоит там побывать и выяснить наконец, кто он на самом деле и зачем родился. Что там? - думал он. Из кокона белковых соединений его тянули в новый мир новые впечатления. И вот он здесь. Радость! О Боже, какая радость! Из икры этот мир казался огромной и устрашающей бесконечностью, а сейчас он обрел границы. Что там над водой? Головастик поднялся на поверхность воды. О, ужас! Вселенная больше, чем это болото!? Да я расту, думал он, разглядывая растущие лапы. - Все правильно, - думал он, - ведь чтобы выйти из болота, мне нужны лапы. Теперь я лягушка. О, как бьется сердцу!? Передо мной открываются новые горизонты. Он выполз на берег. Вот оно! Вот!!! Я буду летать как эта птица. Скоро вырастут крылья. Птица спустилась в нескольких метрах от лягушонка. Лягушонок был поглощен и очарован такой красотой и величием. Он уже точно знал, что эволюция не оставит его в покое. Бог не покинет его. Он сознавал, что скоро увидит небо вблизи и мир окажется больше (опыт икринки . Но мощный удар клюва болотной цапли, нанес ему невосполнимый урон. Лягушонок был проглочен. Со сломанными лапками и большим синяком под глазом, лягушонок куда-то карабкался и думал: - вот оно посвящение. Только через страдания можно подойти к просветлению. Теперь я готов к последнему испытанию. Скоро я стану ангелом. В брюхе у птицы было тесно и душно. - Вселенная, - ерничала цапля, - бытие. Бред. Теперь мой желудок твоя вселенная. Фаэтон Теург закончил говорить и Джонатан откинулся на спинку дивана. Он закрыл глаза и погрузился в прежнее смятение, которое ослабило свои объятия с прибытием на Фаэтон. Тревога выбивала равномерную дробь в груди и растекалась по венам кровавыми реками. Может, сейчас я сижу на лавке в сумасшедшем доме и рисую пальцем на земле геометрические фигуры, думал он, а все, что меня окружает здесь это галлюцинации? Джонатан посмотрел на Теурга и представил, как он, а затем и стены комнаты разлетаются кусками разноцветной картины. И вместо них появляется прогулочная площадка с психами, крепкими санитарами и врачами. Теург широко улыбнулся. Что-то в его улыбке было зловещее. Его рот вдруг начал отслаиваться, как картон. Улыбающийся рот Теурга соскользнул с лица и как летающий змей подлетел к уху Джонатана. Джонатан не шевелясь, проводил его взглядом. И услышал приглушенный шепот: - Ты абсолютно прав, - сказал рот голосом Теурга. Оконное стекло вместе с рамой и куском стены соскочило со своего места и неестественно плоской конфигурацией, вращаясь и показывая все свои стороны, стало удаляться высоко в небо. - Это твое искусство, - заявил рот. Рот, покачиваясь, улыбался. Джонатан перестал думать и анализировать. Он созерцал. Книжный шкаф вместе с книгами разлетелся по комнате, словно разбитый витраж. Осколки - выпавшие карты из рукава невесомости - шулер играет в покер. Плохо играет. Все кружилось, делилось и отслаивалось. Внезапно Джонатан понял, что видит вокруг себя одновременно все сразу. Ему показалось, что он превратился в сплошной зрачок, видящий город, небо и землю. Он увидел, как этот город вместе с землей и небом, разваливается на куски, оставляя вместо себя голубую бесконечную даль. - Это межмировое пространство, - констатировал рот. Рот присвистнул от удовольствия и добавил: - Ты молодец. Голубая бесконечность ровная и спокойная, исполненная благодати, парила вокруг Джонатана, Джонатан парил в ней. Он не обнаружил ног, рук тоже не было. Тело отсутствовало. Отсутствовали субъективные ощущения. Джонатан продолжал видеть все вокруг себя одновременно. Джонатан попытался закрыть глаза, но не смог - их не было. Он погрузился во всепоглощающую концентрацию визуальных эффектов до такой степени, что все происходящее с ним не имело значения. Медленно как будто из тумана выплыла мысль и приобрела четкую формулу - «Деревья на Фаэтоне». В себя Джонатан пришел неожиданно. Теург сидел в кресле напротив и улыбался. - А ты молодец, - сказал он. - Что случилось? - Ты активизировал свою силу создателя. Кстати, прошла ровно секунда с того момента, как ты провалился в межмировое пространство. И тут Джонатан заметил, что вместо ламп горят свечи, а за окнами нет огней большого города. Он одним прыжком переместился к окну. За окнами ветер-живодер трепал дождливую ночь, как бездомную суку. - Что случилось? Теург сделал удивленные глаза: - Как, ты не знаешь? – И тут же грубо ответил: - Ты ни хрена не знаешь. - Говори яснее. - Ты решил создать деревья на Фаэтоне. Твоя ошибка заключается в том, что ты включил для этого рациональный ум. То, чем занимаешься ты, не терпит рационализма. Ты разве не знал? На Фаэтоне апокалипсис. Твои деревья изменили экологию. Ледники растаяли. Уровень воды поднялся. Вечная мерзлота превратилась в болото. Вот это я понимаю! Ты крут. Уважаю. Ерничал Теург. - Ты подставил меня, - взбесившись, заорал Джонатан. - Сволочь! Джонатан закрыл глаза, а открыв их, увидел вместо шута сильного Теурга с большими белыми крыльями. - Да, - сказал он. - Ничего личного. Просто работа такая. Ты ведь понимаешь меня? Вижу, что понимаешь. Но, черт возьми, - одобрительно кивал он: - Интересно смотреть, как гибнет мир. Начинаешь понимать, психологию творца. Ты молодец. И крылья у тебя, что надо. Реабилитация работает! Здесь Джонатан заметил, что у него появились крылья. Но он их не чувствовал. Крылья были похожи на туман, прозрачные, неосязаемые. Джонатан расправил их. Крылья плохо слушались. Прочитав немой вопрос в глазах Джонатана, Теург поспешил ему все объяснить: - А ты, что хотел?! Не так все просто. Фаэтон еще не уничтожен. Подожди чуть-чуть, и все образуется. Крылья станут плотными и сильными. Ты взлетишь. Позже. За окнами раздался взрыв. Под ногами задрожал пол. - Что это, землетрясение? - Гудбай мой жалкий мир, гудбай. Сыграй мне на прощанье… Он стал, огненный, как в судный день. - Полетели со мной, птичка. Уберемся отсюда до того как взорвется твой Фаэтон. Это неизбежно, как время. Часть 2. ДЕМОН ПО ИМЕНИ ДЖОНАТАН Граф По проселочной дороге, куда-то спешащей через деревню, бежала ватага ребятни, которая с неподдельным восторгом вопила на все лады о том, что у черной реки они видели графа, и что с минуты на минуту он будет здесь. Вся деревня мгновенно пришла в движение. Приезд графа в постылую жизнь крестьян, всегда привносил что-нибудь новое: - хорошее или плохое. Граф был строг, но справедлив и поэтому обиженные в нем видели защитника, обидчики - карающую власть. Вдалеке появился столб пыли, который быстро приближался по дороге к деревне. Вскоре топот конских копыт и крики вассалов ворвались в деревню. Граф Джонатан Асура сидел на черном, как смоль, жеребце и с достоинством осматривал подданных. Крестьян становилось все больше и больше, пока, наконец, они не окружили графа плотным галдящим кольцом. Толпа томилась в ожидании верных слов графа. - Я приехал, чтобы узнать о вашей жизни, - крикнул он. Толпа мгновенно превратилась в бурлящую реку. Она текла, но, перекатываясь волнами криков, оставалась в замкнутом кольце водоворота. Люди кричали, перебивая друг друга, махали руками и вели себя, как стадо заблудших овец. Они потеряли ненадолго своего вожака. Но теперь он здесь, он приехал, он нашелся. Он на черном коне. Уж вожак-то найдет путь к спасению, нужно только кричать громче. «Какое варварство», - думал граф. - Наш благодетель, - кричала одна половина толпы; другая думала в тайне: - тиран. Граф что-то шепнул всаднику справа. Всадник надул щеки, и охотничий рог заставил всех присмиреть. - По очереди, - сказал граф. Он указал на крепкого мужика. Тот грубо тащил за руку растрепанную женщину. - Ты говори, - приказал граф по имени Джонатан. - Я Виктор, - ответил мужик. С этими словами он швырнул женщину в круг, где на конях восседал граф со своими вассалами. Женщина упала. - Эта тварь изменила мне с прохвостом Арио, и я хочу проучить ее, - зарычал Виктор. - Проклятая стерва. - Он занес руку, чтобы ударить ее, но посмотрев на графа, оробел. - Позволь выпороть и привязать ее к позорному столбу, - кланяясь, просил он. - Она должна понести наказание. - Нет, - сказал граф, - где Арио? Я хочу видеть его, и говорить с ним. Из толпы вышел человек и снял шляпу. - Я Арио. - Скажи, ты любишь эту женщину? - спросил граф по имени Джонатан у Арио. - Да. - Любит ли она тебя? - Да - Встань женщина, - приказал граф по имени Джонатан. - Жена Виктора, любишь ли ты своего мужа? - Нет, - презрительно бросила она в мужа. - Я люблю Арио, он вся моя жизнь, вся любовь моя. - Ах ты, стерва, - взорвался обозлённый муж. И со словами: - Шлюха, - он ударил ее по лицу. Вытаскивая охотничий нож, он заорал в сторону Арио: - Я оторву тебе голову, ублюдок. Арио бросился вперед, чтобы убить Виктора, но руки людей остановили его. Граф наблюдал. До чего же люди просты и сложны одновременно. Сколько в них темперамента и глупости!? Сколько лжи и чести одновременно!? Ложь облагораживает и дополняет собой честь, но честь в свою очередь не выносит лжи. Парадокс. Для людей лишь половина истины открыта, ибо могут сказать они - «не знаю». Бог говорит либо «да», либо «нет». Бог ведает истину. - Вот мое решение, - сказал граф по имени Джонатан. - Арио берет в жены эту женщину, но отдает Виктору одну треть своего имущества. Граф решил выяснить, крепка ли любовь. Любовь оказалась крепкой. Арио согласился. Виктор тоже. Граф с присущей ему справедливостью разобрал еще несколько дел, и поскакал в столицу. Еще неделю назад он получил от короля приглашение на пир в честь бракосочетания его дочери. Принцесса выходит замуж. Часа через четыре он в сопровождении вассалов въехал в ворота столицы. Вечерело. Фонарщики зажигали газовые фонари. Они приставляли лестницы, забирались к стеклянным плафонам, открывали маленькие дверцы и зажигали газ. Улицы постепенно заливались тусклым светом. Его хватало, чтобы в ночи отыскать нужный дом, узнать друга, заметить врага. Полупьяные мастеровые и рабочие метались из кабака в кабак, пробуя вина и девочек. Школяры, веселым смехом и звоном пивных кружек, завлекали зевак помериться силами в интеллектуальных баталиях. Забегаловки открыты всегда. Знатные господа чинно прогуливались со своими барышнями по мостовым и аллеям. Столица кипела жизнью. Граф приказал своим спутникам подыскать себе гостиницу, а сам отправился ко двору. Но вначале он решил проехаться по вечернему городу. Ехал он неспешна. Кожаный, черный костюм, черный кожаный плащ, на котором вышит фамильный герб, шпага с богатой рукояткой и столь же богатыми ножнами, золотые шпоры: - так одевался граф по имени Джонатан. Черная, расшитая золотом, попона, кожаное седло, дорогая сбруя: - так одевался конь. Все это создавало достаточно таинственный вид. Знатные люди в столице так не одевались, да, и простаки не моги. Но графу Джонатану Асуре было плевать на моду. Он одевался, как хотел, и жил, как мог. Он любил выпить в хорошей компании, поохотиться с собакой, влюбиться в красавицу, и не раз, и не в одну. Он жил по принципам галантного безрассудства. Джонатан непринужденно играл в своей жизни светского баламута, дуэлянта, волокиту. Но и без внимания он не оставлял законы: - Честь не продается, гни свою линию, бей первым, и много еще не придуманных им законов, которые в подходящей ситуации будут занесены в записную книжку. Одна за другой на темнеющем небе зажигались далекие звезды. Мотыльки крутятся у фонарей, точно пьянчуги вокруг бездонной пивной бочки. Джонатан Асура пришпорил коня. Красивый город. Некоторые дома были великолепны, это говорило о достатке хозяев. Другие домики были так себе, но, там тоже жили люди. Однако даже самые жалкие лачуги, которых к счастью было не много, гармонично вписывались в общий облик столицы. Сумерки сгущались, и людей на улице становилось меньше. Все чаще встречались кареты, скрывающие в себе тайных любовников или скучающих стариков. Наконец, Джонатан подъехал к воротам, замкового парка, где в глубине аллей возвеличивалась цитадель монархии. Граф предъявил стражникам свое приглашение с гербовой печатью и росписью самого короля. Стражники пропустили его. И проехав через большую арку, он оказался там, куда большинству людей вход запрещен. Проезжая по освещенной набережной, он увидел женщину сидящую на лавке возле огромной чаши с цветами. Джонатан спешился. Стройная фигура, пышная грудь и нежные руки говорили ему о зрелой юности этой барышни, и он решил поинтересоваться, что делает она здесь в столь позднее время. Печаль одиночества тлела в ее глазах. - Что заставило вас в одиночестве предаваться унынию? - спросил граф, снимая при этом шляпу. Девушка не ответила, и граф с галантной настойчивостью, продолжил свой элегантный флирт. - Позвольте представиться. Я граф Джонатан Асура. А теперь прошу вас, назовите свое имя. - Вы всегда такой бесцеремонный, граф? - Нет, только когда вижу среди ночи в парке одинокую леди. - Тогда помешайте моему одиночеству. Между ними зависла пауза, которая в силу своей необходимости позволила девушке оценить графа и принять решение относительно своего поведения. - Меня зовут Тенгрия, - наконец произнесла она. - Тенгрия де Шиньон. И позвольте мне, более не отвечать на ваши вопросы. - Как вам будет угодно, Тенгрия. - Вас пригласили на пир? - спросила она. - Да, - ответил граф. - Но пир будет только завтра. - Я знаю, - проговорил Джонатан и прикоснулся к руке Тенгрии. - Проводите меня в замок, - отдернула она свою холодную руку. - Вы замерзли. Джонатан поселился в роскошных апартаментах с видом на розы. Весь следующий день до пира он гулял по парку в надежде увидеть Тенгрию. Вечером, когда сумерки прикоснулись к миру, начался пир. Знатные господа со своими женами и детьми, слуги, лакеи и все-все-все были заняты своими делами. Кто поздравлял молодых и подносил им подарки, кто суетился, угождая представителям более знатных родов, а кто прислуживал и тем и другим. Джонатан не в силах был позабыть ночную встречу, и мир для него был тускл и скушен. Несколько ночей подряд после пира он выходил к набережной и искал. Но поиски успехом не увенчались. И однажды ночью Джонатан покинул дворец. Ночь. Небо украшено полной луной. Из низин вырастает туман. Опасное время для путешествий. Полно всякой нечести. Проехав половину пути в сопровождении вассалов, граф отправил их по короткой, спокойной дороге, сам же поехал в родовой замок через восточные холмы. Что-то влекло его. А ведь под холмами, как гласит предание, томятся души проклятых. Люди стороной объезжали те места. И когда его конь, по какой неизвестно причине вдруг замер, а случилось это между холмов, Граф разглядел впереди белую фигуру женщины. Это была Тенгрия. - Вы?! - удивленно воскликнул Джонатан. - Да, - коротко отозвалась она. Граф спешился и весьма озадаченный полуночным свиданием приблизился. Тенгрия развязано, точно шлюха из дрянного борделя взяла его за руку, с силой притянула к себе и, встав на носочки, коснулась губами мочки его уха. - Вы совсем замерзли, - освободившись от ее дерзких объятий, произнес Джонатан, - ваши губы холодны, как ключевая вода. - Так согрейте меня , - прошипела она и схватила Джонатана за волосы. С силой наклонила его голову в бок так, чтобы шея стала открыта. После этого она впилась в горло графа своими острыми зубами. И Граф потерял сознание. Вампир …кровавым напоминанием о смертной тоске луна повисла над миром, золотые волосы ее света путались в деревьях создавя огромные уродливые фонари. И только волнистые блики чарующие и безвольные, текли по воде, к ногам Джонатана. Но накручиваясь на шпоры его дорожных сапог, они рвались цепляясь за острые края, не раз бивших до крови лошадей. Целые клубки кровавых волс искрились зловещим фейрверком при каждоь шаге Джонатана. Ночью он видел лучше чем днем. Дождь размыл могилы на холме у реки. Груды грязных костей покинули свои подземные дома и разошлись вниз по течению. …фамильный склеп Джонатана находился у самого леса, похронили его вчера утром. А вечером небо словно разверзлось посылая на землю бушующий водопад. Почти до полуночи это продолжалось. В половине двенадцатого это кончилосью Но луна - магический глаз черной ночи, жадно уставилась в бледную рожу вампира, и вампир проснулся, увидел луну глядящую на него через толщу земли и твердь струганных досок гроба. Вдруг стало душно вампиру. Потом появилась жажда. В гробовой темноте губы вампира покрылись коркой, горло иссохло, словно пустыня за тысячи лет. Воздух, причиняя невыносимую боль, ворвался в легкие испепеляющим ветром страданий. Джонатан стиснул зубы и прикусил нижнюю губу. Несколько капель крови просочились ему в рот. Эволюция выбросила на арену вселенной новые генетические коды: жизнь поле смерти. Не осознавая своего местонахождения, Джонатан вытянул руки. Руки уперлись в доски. Ожидая самого худшего, Джонатан издал глухой стон: - Меня похоронили заживо. Превозмогая боль и тяжесть земли, он со стонами и проклятиями вылез из могилы. Холодный туман бредет по скорбному миру. Джонатан стоял грязный и страшный. Крест накренился к лесу. Ворон сидел на кресте. Джонатан поднес свои руки к своим глазам. В свете мертвенно бледной луны, его когти торчали загнутой атрибутикой вампиризма. Когти пугали его. И снова обжигающая жажда. И снова крик до небес. Крик больше походил на вой одинокого волка, чем на отчаяние человека. Вой этот вырвался осмысленным заявлением о мести. И знание о предстоящей мести, беспощадным клыком нащупывало кровавую рану на шее будущей жертвы. - За что, Господи? - заорал вампир. - За что? Граф упал на колени перед могилой. Он осмотрел мутный погост, стоящий рваными пятнами крестов в холодном тумане, и медленно, ожидая увидеть дверь вникуда, встал на ноги. Но двери не было. Лишь под ногами, чернела взгноенной пастью беззубая улыбка могилы. Но это - не выход, и даже не вход. Джонатан почувствовал легкость. Сила его мышц способная ломать собственные кости рвалась в бой. «Пить. Пить, чтобы жить», - терзала его беспощадная мысль. - «Но жив ли я»? …и снова вой взметнулся в небо, заставляя дрожать шар полной луны. Повинуясь жажде, вампир двинулся в ночь на поиски жертвы. Граф Джонатан Асура стал невольным посредником между обычным миром, где он провел свое детство, и миром иной реальности, где жизнь является существованием сознания не отягощенного материей. Он стал неполноценным посредником двух полноценных миров: он стал связующим звеном между миром, где живые всю жизнь готовятся к смерти, и миром, где смерть становится следующей фазой жизни. «Что же такое жизнь? И, что, значит, жить? Сердце молчит, а я рыщу по лесу в поисках крови. Я проклят». Черные силуэты деревьев проплывали мимо бегущего Джонатана. Джонатан не понимал, что с ним произошло. «Я вампир, Господи, вампир»! Раньше, когда дни Джонатана проносились в размеренном танце повседневных дел, жизнь пугала его тем, что она есть. Теперь она пугает его тем, что ее нет. Теперь все иначе. Его вышвырнуло за пределы утилитарной формы мышления, куда-то в сторону преднамеренного убийства. Убивать, чтобы жить, - если можно назвать это жизнью. Бог отвернулся от графа, дьявол еще не принял. И Джонатан, покинутый всеми, теперь должен существовать не существуя. За исполинскими деревьями, блеснул и сразу исчез огонек. Затем огонек снова появился и Джонатан, не разбирая дороги, устремился вперед. Наконец перед взором вампира предстало жилище человека. Здесь пахнет кровью. Тяжелые, подточенные древесными червями бревна, сгрудились в один перекошенный дом. Соломенная, зияющая щелями крыша нависала жалким подобием защищенности. Это крестьянский хутор. Кровь рядом. Джонатан содрогнулся. Он чувствовал кровь. Джонатан прислушался. Все спят. Лишь крысы шумят по амбару и кони встревожено в стойлах хрипят. Скоро мир прикоснется к кошмару. Дороги не будет назад. Скоро рассвет и действовать нужно быстро. Нужно успеть здесь закончить еще до того, как солнце окропит багрянцем темный восток. Успеть напиться живительной силы и спрятаться в холод могильной земли. Лишь сырость и мрак тесной могилы, смогут его от расплаты спасти. Джонатан надавил открытой ладонью на дверь, и она с шумом слетела с петель. Опыт приходит с годами, но пока его нет. Риск - благородное дело. Благо рождалось в результате деяний. Граф практиковал не делание: - граф где-то дремал в небытии. Вампир практиковал делание: - вампир творил зло. Минуя одну комнату за другой, вампир оказался рядом с кроватью, откуда с паническим ужасом в глазах на него смотрел ребенок. Ребенок даже не смог закричать. Было видно, что страх превратился в агональный блеск его глаз. Джонатан схватил ребенка и, выпрыгивая в окно, сломал ему шею, чтобы цепкие детские ручки не мешали быстрому передвижению по лесу. Где-то в чаще Джонатан остановился. Держа на руках безжизненное тело мальчика, он силился представить, какой была бы жизнь этого ребенка, если бы не проклятая Тэнгрия. Клыки графа коснулись мягкой шеи ребенка, и в следующий миг кровь успокоила вампира, облегчила его страдания, подарила счастье. О, что это за счастье!? - Приступ сверхъестественного счастья! Жаль, что оно пройдет. Скоро снова захочется пить, и тогда среди ночи - вперед, за тем, кого можно убить. На корявом суку высохшего дерева над графом сидел черный ворон. Ворон зло крикнул. - А, это вы барон?! - отозвался граф. Вытирая с лица грязным рукавом липкую кровь, вампир улыбнулся. Ворон расправил крылья. Граф поднял обескровленное тело ребенка за ногу и ударом кулака сшиб его мертвую голову. Ворон поймал ее хваткой стальною, где-то на небе блеснула звезда. Граф насладился детскою кровью. Ворон отведает мозг и глаза. Джонатан проводил взглядом улетающую птицу. На черепе человека, будто на троне, она улетала в сторону кладбища. Граф разрыл землю у корней дерева и положил в яму тело. • Подарок червям, - сказал он. - Да будет так, - отозвались черви. Восток подернулся дымкой рассвета. Пора возвращаться в гроб. Демон Двести лет мучений. Двести лет в светлое время суток граф спал. Двести лет во мраке ночном вампир убивал. Ему было жаль убиенных им. Он мучился, где-то на подсознательном уровне, и муки эти были страшны. Днем граф прятался в могиле, а ночью, с молитвой на устах : - Помяни, Господи и вся в надежди воскресенья и жизни вечныя усопшия, - он живых освобождал от жизни. Однажды ночью в скалистых горах Джонатан наткнулся на замаскированный вход в пещеру. Ночь стояла ветреная. Дождь терзал холодными каплями мир, погружая его в летаргический сон, где ничего никогда не снится кроме реальности. Реальность была зловещей; она, во времени и пространстве застряла стонущим фрагментом бытия. Бытие стонало. Деревья гнулись под сильными порывами ветра. Иногда касались земли, особенно слабые ивы. Черное небо придавило вершины гор и они, изнывая от усталости, крошились обвалами и плакали грязевыми селями. Джонатан отодвинул круглый валун, закрывающий вход в пещеру и оказался в черном коридоре. Пахнуло спертым воздухом и дерьмом летучих мышей. Граф, изможденный жаждой и вечными скитаниями в поисках крови, шагнул в пространство тайны, неведомой, но безразличной. Джонатану Асуре было все равно, что там. Ему было плевать на все. И только жажда была невыносима. И только... Вдруг там есть что-то такое… по-настоящему важное. В пещере было настолько темно, что даже вампир, обладающий зрением зверя, ничего не видел. Продвигался вампир, ориентируясь по запахам и полагаясь на интуицию. Грубо вытесанные в твердой скальной породе ступени уводили его вниз. Граф шел осторожно, контролируя каждый шаг. Где-то внизу глухие и тяжелые капли падали с высоты в воду, наполняя пещеру гулким эхом. Вампир спускался, пока, наконец, не ступил на ровный пол. Кромешная тьма обострила, и так превосходно развитое чувство интуиции. И он, гонимый звериным инстинктом, пошел вдоль стены. Его рука нащупала факел. Рядом на выступе в стене лежало огниво. Свет раздвинул границы темноты, но все же не смог он рассеять ее в пространстве огромного зала. Зал терялся во тьме. И граф с факелом в руке пустился бегом вдоль стен. Каждый встречающийся на пути факел был зажжен. И вскоре зал погрузился в свет. В центре плескалось озеро. Откуда-то сверху в него падали капли воды. Возле озера, украшенный рубинами человеческих черепов, возвеличивался золотой трон. Размеры драгоценных камней соответствовали оригиналам, словно человеческие черепа, по воле невидимых сил были превращены в кристаллы. Два таких рубиновых черепа находились на подлокотниках и служили для удобного расположения ладоней. Джонатан сел на трон. Руки положил на черепа, и приготовился. Под тяжестью рук, черепа провалились в подлокотники трона, оставив вместо себя черные дыры. Это запустило какой-то механизм, и сверху на ржавых цепях, со скрипом и стонами, опустился деревянный ковчег. Граф открыл его, достал тяжелую книгу. На толстых кожаных страницах кровью был вытатуирован текст. Джонатан начал читать: «Силой мира живых, силой мира мертвых, я призываю тебя, демон без имени. Я вызываю тебя к себе. АУМ - услышь меня. ОМ - увидь меня. ХАМ - почувствуй меня. ЯМ - поверь мне. РАМ - я наделяю тебя волей. ВАМ - воля наделяет тебя силой. ЛАМ - явись». Граф увидел слабое сияние над озером. С каждой попадающей в сияние каплей, оно становилось ярче. С каждой каплей оно приобретало форму человека со сложенными крыльями. Эта светящаяся форма становилась плотнее и реальнее до тех пор, пока Джонатан отчетливо не увидел безымянного демона. Черные крылья, изогнутые статическим напряжением. Иглы на крыльях щетинились в разные стороны. Голову демона венчали белоснежные волосы. Лицо, будто сошедшее с полотен художника, рисующего красоту, светилось внеземным покоем. Сильное, обнаженное тело, лишенное каких-либо половых признаков, мышечным напряжением излучало смертельную ярость. - Я пришел, - сказал демон и, взмахнув тяжелыми крыльями, подлетел к вампиру. Завис напротив Джонатана и, улыбаясь, продолжил говорить: - Я услышал тебя и пришел к тебе. Благодарю тебя. - За что?- робко спросил вампир. Он рядом с демоном выглядел жалко. - За что? - переспросил демон. - Ты выпустил меня. Теперь я вволю побеснуюсь. Ты мой освободитель. Я отплачу тебе, чем смогу, тем более что твоя проблемка известна мне. Я тебе помогу. - И в чем же моя беда? Демон опустился на гладкий пол, расправил крылья, на которых вздыбились иглы. Затем выгнул спину и зашипел. У графа заложило уши. Голова закружилась, и он повалился с трона на пол. Он лег на спину и запрокинул голову, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха. Граф змеиным криком корежил свое тело, стараясь освободиться от вязкой силы, вложенной в шипение демона. Вампир задыхался. Лицо демона превратилось в гримасу злобы, заставившую померкнуть все огни в этом зале. Тишина и мрак нашли здесь скорбный союз. Даже капли воды, ударяющиеся об поверхность озера, не окутывали эхом пространство тронного зала. Забытье. Придя в сознание, Джонатан поднялся на ноги: - Где ты? - спросил он. Внезапно вспыхнул факел, за ним еще и еще. Факела загорались один за другим. Демон стоял напротив Джонатана и улыбался. Его лицо снова казалось добрым и по-настоящему милосердным. Он проигнорировал последний вопрос графа и стал отвечать на предыдущий. - Ты хочешь узнать, в чем твоя беда? Я скажу тебе, бедный вампир. Ты граф Джонатан Асура, ныне нареченный Вампиром, всего лишь жалкая выдумка писателя из другой сферы бытия. Иная Реальность, в которой живет твой создатель, способна материализовывать образы и фантазии. Ты глупый вампир и весь твой несчастный мирок всего лишь вымысел. Я - демон, пришедший из пространства смерти, которая занимает одно пространство на все миры. Я могу помочь тебе отыскать твоего создателя. И ты с помощью его творчества поменяешь свои муки на блаженство вечного сна. Ты умрешь по-настоящему. Демон выдержал паузу и, окидывая внимательным взором вампира, продолжил говорить: - Существует энергоинформационная связь между тобой и твоим создателем. Используя эту связь, мы вместе с тобой через пространство смерти отправимся в иную сферу реальности, туда, где живет твой создатель. Я тоже найду, чем заняться там. Я найду там наслаждение. - В чем будет заключаться твое наслаждение? - Ты - вампир, и питаешься ты кровью. Я - демон, моя пища эмоции. Закачу несколько войн. Развалю какую-нибудь социальную систему, да так, чтобы люди выли от безысходности. Перессорю парочку религий. Спровоцирую массовый терроризм. Пищи будет достаточно. - Но почему ты не хочешь сделать этого здесь, в этом мире? - Глупец! Там, где живет твой создатель, психический уровень реальности несоизмеримо выше. Как ты считаешь, где больше эмоций наделенных силой? Там, где живут созданные, или там где творит создатель? Конечно же реальность творцов, и их психический уровень обладают практически неиссякаемым источником силы. Она-то и нужна мне. - Я согласен, - сказал граф. - Тогда мы с тобой должны соединиться в одну сущность. - Но зачем? - Глупец! Ты создан писателем, я же нет. Я был до твоего рождения, я был до рождения писателя. Я буду существовать даже после гибели всех существующих миров. Я был всегда и всегда буду. Эта тема слишком сложна для тебя, чтобы сейчас ее обсуждать. Об этом я поговорю с твоим создателем. Ну, а проникнуть в смерть и выйти обратно, мне просто, как дважды два. Соединившись в одно существо , мы сделаем это так, словно я перемещаюсь один. - Ответь мне еще на один вопрос, - попросил вампир. - Я весь - внимание. - Тебе нужна сфера реальности моего творца. - Да. - А я нужен, чтобы помочь тебе перебраться туда? - Ты догадлив, как щенок. Я и сам могу перейти туда и без твоей помощи. Но это уже будет не та реальность. Там, конечно же, будет и твой создатель, и другие создатели. Но понимаешь, глупец, каждую реальность обуславливает совокупность факторов, и стоит выбросить хотя бы один фактор из структуры одной такой реальности, как эта реальность сразу становится измененной, другой. Ты фактор - один из миллиарда в бесконечной степени. Если я отправлюсь в ту же сферу создателей без тебя, то реальность, которая там моделирует именно эту сферу, будет лишена некоторых необходимых мне проявлений. Там не будет тебя. Сфера создателей будет изменена и в том случае, если там будешь не ты. Я предпочитаю видеть не искаженные формы. Я ничего не собираюсь менять, я просто помогаю свершаться тем событиям, которые должны произойти, повинуясь причинно следственным связям. Ты встретишься со своим создателем. Этого хочу Я. Часть 3. Создатель Время и обстоятельства способны менять людей до неузнаваемости но: кто-то выпал из окна, кто-то сел на иглу, кто-то писал стихи. Сквозняк ударил в дверь балкона, и половина занавески заколыхалась на улице. Жаркое солнце наблюдало с небес за вялой уличной суетой. - Это в помойку, - сказал Александр Макарыч и бросил скомканный лист в полную мусорную корзину. После этого, он продолжил разбираться в бумагах. Рука вытащила из стопки следующий лист: Зимним вечером, тихим и сонным, Я куда-то иду не спеша, И опять отправляет к бездонным Глубинам и тайнам душа. Но не так-то все просто и гладко, И отнюдь не всегда так легко, Отличить то, что горько и сладко, То, что камнем тянет на дно. И гуляя по скверам, да норам, По притонам да дивным дворцам, Себя ощущаю я вором, И предателем чувствую там, Где ругаются пьяные морды, Где трещат подбородки и лбы, Где танцуют княгини и лорды, Где зима среди буйной весны. Зимним вечером, тихим и сонным, Я опять возвращаюсь домой, Мир остался таким же бездонным, Наполненным странной тоской. Завтра будет такое же время, Завтра будет вечер опять, И стихов тяжелое бремя, Придется мне снова таскать По притонам, дворцам и норам, Но в тумане сонных аллей Осознал я, что очень скоро Увижу крылатых людей. Этот стих он положил на стол. Два раза войти в одну и ту же реку нельзя. Вода течет, унося с собой мусор памяти в океан сожалений. Но сожаления это всего лишь пустая трата времени и сил, которые можно направить на творческие поиски истоков души. Теплая и удобная жизнь не лучший способ узнать о мире достаточно много, чтобы насладиться контролем между вымыслом и реальностью. Вымышленный мир, который мы и рисуем для себя и в котором живем, должен максимально соответствовать объективной действительности. Достаточно непросто соединить вымысел и реальность в одно целое и, жить в этом синтезированном мире, четко различая размытые границы его составных частей. Но все же контроль над собственным отношением к такому положению вещей - действительно искусство выживания. Смирению можно учиться в притчах Иисуса Христа, мудрости в Дхаммападе Будды, мистификациям и мистериям можно учиться у Орфея, магии - у Гермеса Трисмегиста, искусству духовидения - у Монтеня и Экхарта. Можно учиться искусству, быть воином у Заратустры и Кастанеды, искусству управлять собой и другими - у Конфуция, искусству целительства - у Авиценны и Гиппократа, искусству рыцарства - у Ариосто и Теннисона. А можно и неловкими манипуляциями осознанием окончательно стереть границы между мирами и окунуться с головой в Дзенскую болезнь. Можно слиться с Богом в оргазме Тантристских практик или уйти искать Бога в постах, молитвах и воздержаниях. Но можно выкинуть неудобные аспекты учителей, и добавив свои, адаптировать синтезированное учение к нынешнему времени. К пониманию полученных знаний можно выработать свой личный подход, наиболее подходящий, универсальный, истинный. В издательстве газеты царила обычная суета. Постоянно ходили торопливые люди. - Вы к кому? - вяло спросил охранник. Александр Макарыч протянул визитку редактора. Охранник набрал номер телефона и, шевеля усами, что-то сказал в трубку. Александр не слушал его, представляя каким должен быть редактор. Он не видел его никогда, но казалось ему, что это важный, сам себе на уме, полный бородач. - 315 кабинет, - сказал охранник. - Это на третьем этаже направо. На лестнице курили журналисты, заказчики статей и еще невесть кто, что-то записывали, звонили, раздавали визитки и ругались. Стены, облитые пластиком, упирались в прокуренный потолок, и блестели в ярких лучах электрических ламп. 315 комната находилась в центре правого крыла, она с нетерпением ждала в свои объятия всех, кто приносил свои статьи в эту редакцию. За столом у окна сидел полный, с уже седеющей бородой, редактор. «Этот, без сомнения, важный», - подумал Макарыч и, глядя на редактора, спросил: - Роберт Бернарович? - Да, - ответил редактор. - Здравствуйте, я Александр Макарыч. Мы договорились о встрече. Макарыч положил розовую папку со стихами на стол возле компьютера и достал из нее два печатных листа. - Вот посмотрите. - Он протянул стихи редактору. ВАМПИР Я вылезаю из мокрой могилы Бешеный ветер мне волосы рвет. Дух не покорный, со знанием силы Воплем отчаянья горы трясет. Я опьяненный безумной любовью Стою на дороге тенью веков, Мне бы стать прежним, самим стать собою, Да только вот ярость когтей и клыков Меня приковала навечно цепями К пугающей жажде. Оргия зла Колет меня своими шипами Да так, что не вижу я белого дня. Когда-нибудь вечность отступит от тела, Когда-нибудь тело навечно умрет, А ночью, сейчас отправляясь на дело, Мой дух, моя плоть за обедом идет. Кровавые кости обглоданы мною. Бесчисленных жертв покинувших мир Я забываю на время и вою, Как истинный, вечно голодный вампир. Вой раскаленный безжалостно треплет Обугленный ворох дымящихся звезд. Сладкую дрожь вселяет и трепет В сердце мое обветшалый погост. Покосились кресты. Над могилами пляшет, Смеется, беснуется стая ворон. Вон крыльями траура бешено машет Единственный в стае черный барон. Огромная, с красными злыми глазами Черная птица ворон-барон, С силой сжимает своими когтями Истлевший от времени череп как трон. Я отрываю кусок своей жертвы И птицам швыряю на праздничный стол. Вместе мы сила, мы вместе - бессмертны. Но все же спаситель осиновый кол, Замерзшее сердце мне солнцем согреет Подарит покой моей грешной душе, Но вампиру помочь никто не посмеет, Так что вечно, наверное, мучаться мне. Наверное, я никогда не сумею Забыть свое детство. Лет триста назад Помню, в мучениях сильно болею, Когда осень кружит за окном листопад. Я помню свой дом, родимые нивы, Помню родителей, помню сестру, Помню с друзьями спелые сливы Мы воровали в соседском саду. Однажды я встретил судьбу свою в роще. Реальности мрака скрывали черты Прекрасной Дианы. Что может быть жестче Чем ярость клыков под фатой красоты? В сплошном поцелуе два тела сливались, Обнаженные души светились в ночи, И как-то внезапно мы с нею расстались, Еще перед тем, как солнца лучи Яркой стеною пролились на море Цветущих вишневых садов по весне. Не знал я тогда, что обрушилось горе В мой разум и душу, не знал я, что мне, Осыпать проклятьем ту встречу придется. В ту ночь я познал, что по воле творца, Смерть моя, жизнью моей обернется, А жизнь моя станет началом конца. Редактор прочитал, затем сделал какие-то пометки и исправления. - В общем, неплохо, только слишком абстрактно. Он посмотрел на поэта, потом еще раз пробежался взглядом по строчкам и добавил: - Такое мне не подходит. Понимаете, у газеты сложился определенный контингент читателей, и вообще это слишком надумано - вампиры не едят мясо. Вампиры пьют кровь. - Но это мой стих, - возразил Александр, - этот мир выдумал я. В этом мире вампиры едят мясо, а указывать моему творческому вдохновению может только моя мысль и мой дух. Макарыч понял, что «Вампира» не напечатают. В общем-то, он и не расстроился. Он знал, что рукописи не горят, и был воодушевлен тем, что просто написал это. Он вышел из издательства. Все не так уж и плохо. В одиннадцать часов Роберт Бернарович позвонил жене и сказал, что задерживается, потом оделся и вышел в душную ночь. Звезды просвечивались сквозь прозрачные небеса, навевая романтические бредни. Редактор решил пройтись до дома пешком - отдохнуть от сидячей работы. Машины, метались точно перепуганные мухи; редкие и тяжелые, пахнущие горелой нефтью они занимались своими важными делами. Редактор вошел во дворы пятиэтажных хрущовок, и сбавил ход. Странно, в такое время в Москве - «и ни души», - подумал он. Красная луна, проплывая по небу, брызгала кровавым светом на крыши домов. Какая необычная тишина!? В кругу света у следующего фонаря сидело что-то живое. Роберту показалось, что его преследуют. Он обернулся, но увидел лишь мягкие танцы теней. Редактора бросило в пот, и он прибавил шаг. - Домой, под душ и спать, - вслух произнес он. Он думал себя успокоить таким образом. Подходя к фонарю, он почувствовал, как сердце начало испуганно биться сильнее прежнего. Ноги налились свинцовой тяжестью. В тусклом пятне света под фонарем на человеческом черепе сидела огромная птица. Ее когти со скрипом терлись о голую кость. В безжалостных глазах кровавым блеском светился голод. За спиной раздалось тяжелое и гнилистое дыхание. Прерывистое, оно коснулось редактора и он, ожидая самого худшего, медленно обернулся. На расстоянии вытянутой руки стоял высокий и бледный человек с заостренными чертами лица - такие бывают у трупов. Ветер задел плащ незнакомца, и он улыбнулся, показав большие, клыки. - А вот и я, - прошипел незнакомец. Редактор попятился, но сильные хлопки крыльев за спиной остановили его. Незнакомец медленно, одну за другой, снял черные перчатки и, словно голодный медведь полоснул когтями по горлу редактора. Голова отскочила и на нее с диким криком перелетела птица. Вампир вытащил еще бьющееся сердце редактора через то место, где должна быть голова. Он держал сердце в ладонях, словно мать держит свое новорожденное дитя. На глаза навернулись слезы. В сознании заворочалась жалость. - И все-таки я ем мясо, - задыхаясь от тоски, простонал вампир. - Я его ем. В эту же ночь Ночь опустилась на город. Ветер разогнал редкие облака, и небо вспыхнуло яркими звездами. В темноту гостиной, красным глазом светодиода, смотрел телевизор. Он спал, впрочем, как и весь город. Лишь редкие окна в доме напротив сияли немым напоминанием о том, что жизнь продолжается. Все спит и проспит до утра. После…? - после проснется, но это будет потом. А сейчас небо и звезды манят своей безмятежной прелестью и предлагают прямо сейчас проснуться в новой формации старого бытия. Александр Макарыч сел напротив окна в удобное кресло. Он выбрал одну самую яркую звезду и сконцентрировался на ней. Затем отключился от мыслей и медленно, через точку между бровей, начал вдыхать свет этой звезды. Он притягивал его и, свет, повинуясь, преодолевал световые годы в форме светло-голубого луча. Между бровями появилось давление. В начале оно было мягким и успокаивающим, но затем приобрело качество боли. Было похоже, что в голову вколачивают раскаленный гвоздь. Слезы покатились из глаз, и Александр Макарыч почувствовал устрашающую вибрацию во всем теле. Позвоночник будто в кожаном мешке тела вибрировал, сообщая вибрацию креслу. Кресло дрожало. Дрожал целый мир. Все тело покрылось жесткими мурашками. Мир медленно терял свои очертания, вместе с этим менялось отношение к нему. Мир терял свою реальность, и на ее место вставала новая реальность. Александр провалился в полузабытье, где медитативные образы, проецировали на чистое восприятие храм духа. Перед глазами захлопнулись огромные деревянные двери, будто невидимая рука плавно толкнула их: двустворчатые и тяжелые, они сомкнулись, не оставив щелей. - Чтобы лишние не вошли, - раздался чей-то гремящий голос. - Ты в Шамбале. Александр плавно, словно легкий утренний ветер начал уплывать. Перед глазами возникла внутренняя суть храма. В углах находились готические башни, они казались полыми, вытянутыми вверх шпилями, с широкими основаниями и узкими вершинами. Александр остановился между двумя молитвенными барабанами, вроде тех, что висят в буддийских монастырях. Барабаны висели перпендикулярно земле и выглядели словно плотный, сконцентрированный белый свет. Появилось ощущение, что его можно потрогать. Внезапно Макарыч всплыл из этого состояния. Спустя мгновение он осознал, что сидит в кресле в своей квартире. Вибрация осталась такой же интенсивной. Через некоторое время надвинулся новый, не менее ошеломляющий, образ. Голубое бесконечное пространство, не имеющее теней, согревало в себе светящуюся фигуру «человека». «Человек» состоял из бледно-желтого, почти белого света. Черты лица и детали тела сливались в одну округлую форму. «Человек» был похож на туман. На какое-то время Александр Макарыч осознал, что этот светящийся человек - он сам, и, что сам же он смотрит через глаза этого создания на себя, сидящего в кресле. В себя пришел Александр ближе к утру, когда восток подернулся дымкой рассвета. В то утро он еще несколько раз погружался в иную реальность этого бытия. Его видения были настолько сильны, что казалось, будто они, и только они являются его истинной жизнью, а жизнь на земле это всего лишь… но определения он так и не смог найти. В одном из видений он осознал себя монахом, который добровольно запирается в келью вырубленную в скале. Он выбросил ключ, чтобы не было соблазна выйти из кельи. Следующее видение показало ему, как через сотни лет, дверь его кельи открывают другие монахи и говорят, что время пришло. Пришло время спасать детей, а детьми в их понимании были все люди живущие на земле. Возможно, монахи имели в виду, даже тех людей, которые жили на земле тысячи лет назад; возможно они имели в виду людей, которым только предстоит жить на земле. А в остальном, все было именно так… Воины. …несколько месяцев до этого Александр узнал о конкурсе, в котором люди имеющие экстраординарное мышление, формально борются за право участвовать в психологических экспериментах. Макарыч прошел все туры отбора и, подружился с профессурой лаборатории. Однажды подходя к старому зданию из красного кирпича, правильней будет сказать - к экспериментальной лаборатории нелекарственных методов лечения, он увидел знакомую картину. На лавке возле электрощитовой курил профессор Никольский и вся его дружина, братия, свита. Никольский был последователем профессора Улина, который некогда был научным руководителем проекта. Улин умер и вот спустя несколько лет Никольский продолжил его дело. Он вскрыл запечатанную комнату с оборудованием и принялся за эксперименты. Однако не все материалы исследований были им расшифрованы. Никольский сам был не промах, и поэтому опираясь на результаты прошлого, он творил будущее. Он продолжал исследования так, как подсказывала ему интуиция. Улин был не против. - О, какие люди в Голливуде, приветствую вас, Александр Макарыч, - сказал профессор Никольский. - И вам того же. Какие новости на научном фронте? - Пойдемте, пойдемте, я вам все покажу. Они прошли в прохладное помещение лаборатории. Профессор открыл одну из дверей и пригласил войти Александра. В комнате возле стены стоял какой-то аппарат. - Видите эти два кольца, между которыми находится выдвижная кушетка. - Да, и что это? Александр провел рукой по гладкой, пластиковой поверхности одного кольца. - Это два тора, совмещенных одним магнитным полем. Кушетка, как вы уже догадались, помещает человека в центр этого поля, которому задается частота колебаний необходимых для эксперимента. Генератор может выдать частоту разрушения или частоту, которая будет способствовать развитию экстрасенсорных способностей. У каждого человека имеется своя электромагнитная частота и зависит она от состояния человека: психического и физиологического. Ну, в общем-то, - нехотя говорил Никольский, - частота, конечно, зависит и от других факторов. - Потом он оживился: - в соседней комнате находится оборудование, которое может измерить вашу частоту. Такую же частоту мы можем сгенерировать в этом устройстве. Это устройство повысит ваш личный уровень восприятия… и все такое. Кстати, не хотите прилечь? - Как-нибудь в другой раз, - отмахнулся Александр. - Вы мне поподробнее расскажите обо всем, и я к вашим услугам. - Ну что ж, как вам будет угодно. - Профессор выдержал паузу и добавил, - тогда позвольте я вас познакомлю с одним весьма интересным человеком. Он, как и вы попал к нам случайно. И профессор представил Александру Виктора. Виктор был невысоким, но очень мускулистым человеком средних лет. Вечером втроем они сидели в одном из кабинетов лаборатории, и пили чай. Никольский по секрету сказал, что Виктор работает в ФСБ, и, что он как бы курирует эксперименты. Еще Никольский сказал, что Виктор несколько раз испытывал на себе некий аппарат, принцип работы которого профессор пока не хотел раскрывать. Он только сказал, что аппарат называется - транскраниальный электростимулятор. После использования аппарата у Виктора открылись потрясающие способности. Со слов профессора, Виктор мог заставлять свое энергетическое тело двигаться раньше, чем физическое. Виктор был практически неуязвим. - Да, - сказал Макарыч, - занятия мистикой - тонкое искусство. Практика, заставляет человека прикасаться к таким тайнам, что разум кипит от напряжения. - Это точно, - вставил Виктор, - чем больше тайн разгадываешь, тем больше их появляется. Я, кстати, последнее время практикую изменения состояния осознания при помощи концентрации на зеркалах. - Это очень интересно, - сказал Александр Макарыч, - если не сложно, расскажите. - Это не сложно, - Виктор встал и прошелся по комнате, потом заложил руки за спину и хрустнул суставами. - Ну что ж, извольте. В начале я ставил перед собой одно зеркало и в полумраке концентрировался на собственном отражении. Затем начал экспериментировать и садился на стул между двумя зеркалами. Когда и это стало скучно, я ставил уже зеркала по четырем сторонам света. - И что, каковы успехи? - поинтересовался Макарыч. - Вокруг меня и в зеркалах возникала дымка. Знаете, такая непроницаемая. И я чувствовал, как погружаюсь в состояние между сном и бодрствованием. Профессор мерил меня, тестировал, анализировал состояние и пришел к выводу, что при таких упражнениях опиотергическая система выбрасывает в организм огромное количество эндорфинов. - И все? - вежливо улыбнулся Александр Макарыч. - Да. Но ведь это уже многое. - Сдается мне, господа, - сказал Макарыч, - что вы не совсем понимаете, что значит серьезная практика. - Макарыч сделал большой глоток остывшего чая. - Ну, ничего, - он выдержал паузу, - я предлагаю создать Орден каких-нибудь воинов и разобраться. - Это интересно. Я за, - согласился Виктор. Тут в разговор включился профессор: - А знаете ли вы, Александр Макарыч, что Виктор искусный боец. Виктор поднялся со стула и пригласил всех пройти в коридор. Он выключил везде свет, но оставил его в одной боковой комнате, так чтобы он падал за спиной Виктора. Затем Виктор достал два длинных кинжала. В коридорах царил полумрак. - Александр Макарыч, встаньте, пожалуйста, метрах в трех от меня. Я буду имитировать нападение. Он несколько раз подчеркнул, что имитировать и не более того. - Имитировать, но не нападать, - повторил он. Виктор сосредоточился. Александр приставил указательные пальцы к своим вискам и замер. Он увидел синюю энергетическую проекцию Виктора. В виде тумана, она, немного выступала за границы тела. Внезапно эта проекция сделала движение, и вслед за ней, двинулось физическое тело. Александру Макарычу было хорошо видно, как энергетическая проекция движется раньше физического тела и, что она, является ведущим элементом этой схватки с воображаемым противником. Виктор работал кинжалами с высоким профессионализмом. Он наносил удары, парировал мнимые, прыгал через голову, подбрасывал кинжалы и ловил их. Внезапно Макарыч заметил, что блики света, отраженные лезвием ножа, отделились и целеустремленно направились в его сторону серпообразными повторениями. Александр мгновенно сформировал из рассеянной энергии блокировку и, удерживая мыслеобраз в виде непроницаемого темного зеркала, направил его в сторону нападения. Блик от лезвия кинжала ударился в блок и отразился обратно в Виктора. Кинжалы вылетели из рук Виктора. Затем сформированная Александром блокировка вплавилась в энергетическую проекцию Виктора. - Я же только имитировал нападение, - оправдывался Виктор, - но, раньше никогда не было такого, чтобы кинжалы вылетали из рук. Я ошибался разве, что во время тренировок, да, и то, было это давно. Он поднял кинжалы: - Не было такого. - Прости Виктор, но я увидел явное нападение, и мне ничего не оставалось делать, как только защищаться. Но это действительно шикарно, - говорил Алекс. - Твое энергетическое тело… и нападение светом, которое отражается от кинжалов это круто. Круто. Но, не очень. Минут через десять, когда они снова пили чай, Виктору стало плохо. Он покрылся испариной и встал из-за стола. - Мне плохо, - сказал он. Было видно, что он в панике. - Помогите мне, - просил он. - Мне не хорошо. Он повалился на стол, где стояло какое-то оборудование, и сбил стопку бумаг. Потом, озираясь по сторонам, вскочил на ноги. Ноги с трудом удерживали его. Это было заметно. - Я знаю, это ваша работа, Александр Макарыч. Помогите же мне скорее. Его начало трясти. - Снимите с меня это, - испуганно лепетал он. - Снимите. Александр Макарыч ожидал такого эффекта и был невозмутим. Он снял блокировку и рассеял энергетический удар. Виктор вытер мокрый лоб. Ему стало легче. - Вот это да! Я надеюсь, что мы не будем воевать между собой, - сказал он и сел обратно на стул. После этого случая Виктор старался не встречаться глазами с Макарычем. Алекс рассказал, что темное зеркало наиболее эффективный метод защиты от энергетических посягательств. Темное зеркало отражает нападение в два раза сильнее, так как в нем видны такие детали, какие в простом зеркале не заметить. Еще Макарыч сказал, что лучше всего заранее наработать такой блок в полной концентрации: - По меньшей мере, минут сорок, - говорил он. - Или пятьдесят. А потом просто щелчками, - он щелкнул пальцами, - ставить этот блок вокруг себя, не особенно утруждаясь. Виктор рассказал, что управлять энергетическим телом он научился благодаря аппарату транскраниальной электростимуляции. Так же он рассказал, что таких бойцов, как он, в ФСБ несколько человек. - Но я лично знаю только одного. Его зовут Серж. Он француз. Я вас познакомлю с ним, как только он вернется из Парижа. Он художник. У него в Париже выставка. А приборчик этот, мы и на вас испробуем, - сказал он Александру. - Этот электростимулятор… Одним словом вы сами поймете. Всю ночь они обсуждали разные проблемы, а на рассвете Александр Макарыч поехал домой. Виктор еще не знал, что этот прибор придумал сам Александр Макарыч. Но Виктору и не нужно этого знать. В лабораторию Макарыча направили задолго до этого дня, но его появление в лаборатории должно было выглядеть случайным… И направил его не полковник, и не генерал, и даже не человек, и не направил вовсе. Но это тема другого разговора. Вернемся к измененной реальности. Реальность Солнце выглянуло из-за горизонта. Оно вышло и поплелось через небо, натыкаясь лучами на землю. Оно летело, рассыпая бисер фотонов на миллионы световых лет, согревая лишь то, что дозволено богом. Солнце вышло из-за горизонта и осветило священным огнем ту сторону земли, которой положено бодрствовать. Жаль только, что мало кто встретил его пробуждение, мало кто поприветствовал его своим восхищением, но что ж поделать, коль солнце утратило привилегии языческих божеств и осталось на синем холсте небес яркой аббревиатурой огня. Нам-то плевать на это. А вам? Дома, прячущие в своих лабиринтах сонные тела горожан, уже начали зевать дверями. Город просыпался с запозданием. Природа проснулась раньше, и только она способна встряхнуть плоть города, развеять сонную хмарь и выплеснуть проявление человеческой жизни в мир. Александр Макарыч шел по просыпающемуся городу и анализировал происшедшее с ним за ночь. Он перешел через дорогу и не заметил этого. Знания искали подходящие мысли, чтобы мозг мог превратить их в доступные для себя формулировки. Он вспомнил позапрошлую ночь. Вспомнил образ той сущности, из которой смотрел сам на себя. Возникал вопрос. Кто это? Возникали ответы, неопределенные, но все же ответы. Может это я сам, может это ангел хранитель, а может это и то и другое. Нужно еще раз встретиться с ним. Александр думал о том, что присутствие в иной сфере реальности слишком непродолжительно и решил усовершенствовать технику погружения в транс. - Усовершенствовать и продлить, - сказал он вслух. - Берегись, - возразил автомобиль. Макарыч зашел на тротуар и, обдумывая эту проблему, направился к дому. Вечером, когда город уснул, он сел в кресло, выбросил из головы мысли и сосредоточился на решении этого вопроса. Через некоторое время в темноте закрытых глаз он увидел поделенный на две части круг. Потом на образ этого круга наложился мозг: - голый, не заключенный в черепную коробку. Наложился он так, что линия, разделяющая круг, проходила как раз через то место, где находится третий глаз. Александр Макарыч открыл глаза и сразу решил опробовать новую технику. Он выбрал звезду. Захватил луч и начал вдыхать его в третий глаз, пропускать сквозь голову, раздваивать за затылком и отправлять к звезде уже два луча; соединять их в ней и вдыхать снова. Он продолжил этот цикл, пока не почувствовал вибрацию и не провалился в иную сферу реальности. Реальность, реальность: разная в каждом моменте, но однообразная во времени. Не имеющая аналогов с мироощущением, но идентичная миру. Не имеющая собственных эмоций, необъяснимая, но объясняющая. Реальность! Кто хоть раз встречался с ней? Кто видел ее истинное лицо? Кто может сказать какая она? О ней можно говорить и это будут всего лишь слова. Ее можно потрогать и это будут всего лишь ощущения. Так, что же такое реальность? Где она? Может там, где океаны встречаются с кольцом берегов, а берега встречаются с кольцом океанов? Может там, где небо укрывает планету, а земля утопает в небе? А может быть там, где мать хоронит свое дитя, а незнакомые люди в соседнем доме празднуют новое рождение? Может там, где стойка в баре залита пивом, а птицы поют в ветвях тополей - реальность. Может, может - одно только «может». Реальность там, где я. Я, и только я, рисую ее себе таковой, каковой хочу видеть, ощущать, чувствовать, знать. Сегодня она одна, завтра другая, а между ними иная, иная сфера реальности. Мою Реальность рисует моя фантазия, фантазию учит рисовать архетип реальности. Но каждого человека обучают по-разному и кто-то плохой ученик, кто-то хороший. Это замкнутый круг. Иная сфера реальности непохожа ни на что другое, тем более что «иная» - это лишь способ говорить об одной такой реальности, но есть и вторая и третья - их бесконечное множество и каждая из них не менее реальна, чем другая. И в каждой из них действует закон: - Реальность рисует моя фантазия, фантазию учит рисовать архетип реальности. Но есть и другой закон: - Реальность сама по себе достаточна и полноценна в том случае, если есть кому ее созерцать, но даже если нет никого, то реальность, тем не менее, существует в ожидании созерцателя. Реальность всего лишь иллюзия, но достаточно объективная, чтобы выглядеть действительностью. Есть реальность, и есть созерцатель, а значит, есть и процесс. Есть только три вещи, только три. Реальность, созерцатель и созерцание. Есть только три вещи, только три. Объект, субъект и процесс. Есть только три вещи, только три. Отец, сын и дух святой. Есть только три вещи и, каждая вещь в отдельности - ничто. Лишь вместе - они способны существовать как система. Утром Александр Макарыч встал с кресла. Но встал он не полностью сформированным. Какая-то часть его сущности осталась в иной сфере реальности. Та часть, которая сейчас прибывает здесь, в этом мире, воспринимала мир в измененной форме. То, как себя ощущала другая часть… - слишком абстрактно. Утренний свет разливался пушистыми волокнами по гостиной. Александр ощутил этот сдавленный простор комнаты, как нечто огромное и бесформенное, имеющее массу сотен галактик и в то же время, этот простор казался полной противоположностью простора: он был крошечным, меньше чем электрон. Эти ощущения сливались в одно целое двумя диаметрально противоположными качествами. Все объекты, находившиеся в комнате, одновременно удалялись, оставаясь на месте, и в то же время приближались, не двигаясь. От этих эффектов немного кружилась голова. В области солнечного сплетения чувствовалось пустое пространство, будто раньше это пространство было чем-то заполнено; теперь там вакуум. Когда эти ощущения становились особенно интенсивными, Макарыч чувствовал приступы необъяснимого страха. Был ли это страх перед неизвестностью, или же этот страх был перед неспособностью контролировать свое состояние, Макарыч не знал. Окружающий мир, с заботами миллиардов людей казался лишенным смысла и выглядел игрушкой в чьих-то руках. Это знание не было навязчивой формой собственных размышлений. Это знание было безмолвно. Сам же Макарыч чувствовал себя вне игры. Он чувствовал себя частью этого мира и одновременно он чувствовал себя частью иного мира - того, что породил играющие руки. Мир - игрушка: - надолго ли хватит завода в ее механизме? И где найти еще один ключик? А в принципе не так уж это и важно. Ведь «в жизни нет ничего важнее, чем что-то другое*», или так: - «Это - ничем не более, чем - То» Алекс был одновременно в двух мирах, но воспринимал в большей степени свой родной (хотя не известно какой из этих двух миров был его родиной). Он пытался вспомнить то, что с ним происходило во время медитации, но улавливал памятью лишь смутные образы, даже не образы, а, скорее чувства, сопутствующие этим образам. Эти образы, его сознание не могло интерпретировать в доступную визуальную информацию. А, в целом свое состояние Александр объяснить не мог. А потом он вдруг с предельной ясностью осознал, что начал вспоминать то, что с ним произошло во время медитации. Там, в другом мире, он через несколько дней решился написать новеллу. Он задумал ее давно, но никак не находил нужного времени. Новелла об ангелах. Он взял имя «Джонатан» из произведения Ричарда Баха «Чайка Джонатан Ливингстон». Он решил написать, что-то вроде продолжения. Ночью он включил свет, положил на стол авторучку и тетрадь. Писал он по ночам несколько месяцев подряд, и однажды понял, что закончил свою работу. Алекс положил тетрадь на книжный шкаф, вышел из кабинета, квартиры, дома и, отправился в лабораторию к профессору за наукой, законами, экспериментами. Макарыч вспоминал эти медитативные образы и дивился реальности происходящего. Вдруг он с предельной ясностью осознал, что из медитации он не вышел, и что завтра ему снова идти к профессору. Но стоп! - ведь Алекс был уже на той встрече, во время медитации - «жизнь на земле». Однако профессор говорил ему снова и снова: - Ну что ж, приступим, - говорил профессор Никольский, надевая датчики сканнера на запястья Александра Макарыча. - И сколько мне лежать в этом железном ящике? - спросил Алекс. Это происходило в экранированной комнате. - Ровно десять минут, - ответил профессор и закрыл дверь. _____________________________________________- * Карлос Кастанеда. Провода с датчиков уползали пестрыми змеями в соседнюю комнату: где-то там, у монитора компьютера, словно шаман у идола, сидел профессор Никольский. Под кушеткой прятались в металлических саркофагах излучатели, но чего именно они излучали, Макарычу сказано не было. Александр чувствовал их излучение. И он начал экспериментировать. Излучение распространялось одновременно во все стороны не чувствуя препятствий и Макарыч попытался сфокусировать его в узконаправленный луч. Но вместо ожидаемого результата появились странные, пугающие симптомы. Ноги медленно теряли тепло; в какой-то момент Александру Макарычу показалось, что кровь просто не доходит до них. Сердце выбивало ударов сто сорок в минуту. Наполнение было слабым. Притушенный свет комнаты сдавливал горло и навевал чувство тревожного ожидания. К счастью, десять минут истекли, и профессор появился в дверном проеме, словно спаситель, случайно зашедший в преисподнюю. • Все показатели сняты, - сказал он и пригласил пройти за ним в соседний кабинет. Макарыч не стал рассказывать профессору о том, что испытал, хотя, наверное, нужно было. Они прошли в другую комнату, где стоял агрегат, который профессор ласково называл «Мудодрон». Профессор выставил на мудодроне параметры, которые были сняты с Александра, выдвинул кушетку и сказал: - Мы усилим ваши способности. Профессор предложил лечь. Александр лег на кушетку, и профессор задвинул ее, поместив Александра Макарыча между двумя, горизонтально нависшими друг над другом электромагнитными торами. - Лежите и расслабляйтесь, - сказал профессор. - Мудодрон все сделает за вас. Профессор врубил рубильник, затем вышел и закрыл за собой дверь. Неприятные, можно сказать пугающие ощущения не ослабляли своей хватки. - Черт его знает, что этот «мудодрон» сотворит со мной, - сказал сам себе Александр, и закрыл глаза. На ум Александру пришло, что если этот мудодрон начнет работать с учетом полученных данных, то отвратительное состояние, которое появилось в момент измерения в соседней комнате усилится до безобразия. А это было бы через чур. Кольца мудодрона завибрировали, наполняя пространство неясной информацией. Александр еще подумал: - «как странно его обозвали - Мудодрон. Пошло. Но прикольно. - Какого черта я буду лежать просто так, - подумал Макарыч концентрируясь на субъективных ощущениях. Ощущения были не из приятных. - Интересно, что там было за излучение; в той комнате где снимали показатели? Жестко. Когда размышления и бездействие надоело до скуки, он сформировал из рассеянной энергии, виртуальный мыслеобраз спирали и, виток за витком, накрутил ее на магнитные кольца мудодрона. Здесь в искусственно наработанном магнитном поле этот процесс протекал с потрясающей легкостью. Появилось такое ощущение, будто аппарат помогает ему. Через некоторое время Александр почувствовал жестокую вибрацию. Ему показалось, что он вошел в резонанс с магнитным полем земли. А, ведь в такой ситуации, когда резонируют два объекта, разваливается меньший и более слабый. По сравнению с планетой, Алекс был маловат. Он открыл глаза. Все окружающее пространство с бешеной амплитудой пульсировало красными вспышками. Тело подчинялось этой пульсации. Алекс приложил руку к животу. Живот пульсировал. Пульсировала грудь. Пульсировала вся кожа. Пульсировали все внутренние органы. Мозг кипел. Макарыч встал с кушетки и почувствовал, как его осознание самостоятельно, не подчиняясь сознанию, вываливается из тела. Оно, словно маятник, то, выходило из тела, то, вползало в него. Осознание, то, оставляло тело в одиночестве физиологических процессов, то, вновь придавало ему полноценную форму человеческого существа. В таком состоянии Макарыч вышел в коридор. Весь мир переливался кровавыми бликами этой дьявольской пульсации. Будто из тумана выплыл взъерошенный профессор. Вокруг него пульсировал красный свет. Свет, приобретая разные оттенки, кружился в хаосе собственных завихрений. - Что с вами? Голос профессора плыл медленно, будто сопротивляясь. Глухой и тяжелый, он, опустился на дно восприятия и Александр забыл о его существовании. Все вокруг искажалось, словно мелкая пыль кривых зеркал металось в поисках прямого отражения. Мир, то, выгибался, и выкручивался, то, выворачивался на изнанку, проявляясь многогранной плоскостью. Мир, то, становился объемным, то вообще исчезал из поля видения. Мир, то, инициировал себя в сан психоделической альтернативы галлюцинациям, рассыпаясь в брызги цветовых образов; то, ставил себя на уровень ортодоксального волонтера шизофрении, представляясь нетленным произведением Пикассо. Через сорок минут это кончилось, и осталась лишь память. Профессор сидел рядом с Александром на лавке возле электрощитовой, нервно крутил в руке пустой флакон из-под валерьянки. Макарыч выпил его содержимое. Немного кружилась голова. Хотелось спать. Один из сотрудников лаборатории, то ли по глупости, то ли из интереса, лег на кушетку между торами и получил дозу психических метаморфоз, которые Александр продуцировал в пространство, пока сам лежал на кушетке. Сотрудник горько расплатился за поспешные действия. Шесть часов он пролежал в процедурном кабинете, окруженный недоумевающей профессурой и получил такую дозу нейролептиков и транквилизаторов, что и слон, наверное бы отключился. Профессор предложил Александру Макарычу повторить эксперимент, но тот отмахнулся от этой идеи. Эксперимент так и остался на уровне артефакта. В следующий раз, когда Макарыч приехал в лабораторию, вечер уже повис над вершинами тополей. Он плавно обесцвечивал краски и превращался в ночь. В парке возле забора, окружающего лабораторию, находился пустой круглый бассейн метра три в глубину. В нем-то и сидели, прислонившись спинами к голубому кафелю, профессор Никольский, Виктор и Макарыч. Макарыч предварительно рассказал, в чем будет заключаться практика. Несложный механизм действий: воображение, отрешенность и концентрация. - В начале нужно поставить ясную и конкретную цель, - сказал он. - Формулировка должна быть короткой и простой. В ней должны отсутствовать отрицания. Затем нужно сформировать энергетический шар в точке пространства, причем шар этот должен быть один на всех. Следующим этапом этого действа, должен быть процесс перемещения этого шара по заданной траектории. Пускай этой траекторией будет спираль, идущая по стенам бассейна и поднимающаяся к звездам. И пусть наш шар, пролетая за нашими спинами, будет толкать в свободный поиск кастанедовскую точку сборки. Карлос, я думаю не обидится. Алекс предложил свою формулировку - «обретение сверхъестественной силы, обретение контроля над силой». - Сквозит Тантрой. Проснулся Макарыч утром, часов в восемь. Включил телевизор. Диктор вещал о войне на Балканах. - Бредовые войны, - подумал Александр и прибавил громкости. - Войны - бред. На войны, шедшие до нашей эры или в средние века, наложена печать отсутствия интеллекта среди подавляющего большинства человечества. Войны того времени простительны человечеству. Сейчас, когда человеческая мысль смогла реализовать фантазии предков, война кажется отголоском интеллектуального величия питекантропов. В войне за деньги гибнут невинные, в случае с религиозными войнами гибнут и невинные и дураки, чья недальновидность заставляет с головой погружаться в катарсис фанатизма. Ну что за люди? Как можно сражаться примитивным оружием в войне богов. Неужели боги сами не в состоянии разобраться в своих проблемах? Если люди верят в то, что боги действительно воюют между собой, то их вера вообще ставится под сомнение, ибо война сама по себе подразумевает, чью-то победу, а соответственно и чей-то проигрыш. Но это же бред, глупость, невежество, ибо проигравший бог обретает качества смертного существа. А, Бог, по всей видимости, должен быть бессмертным, но это уже совсем другая история. Люди, ослабленные своим фанатизмом и мелкими бытовыми проблемами не способны услышать не только шепота богов, но и глас Божий. Откуда люди могут знать волю Богов, или хотя бы намерение создателей, если за последнее время на свет не появилось ни одного пророка, способного хотя бы для доказательства своих слов: взойти на крест, выпить цикуту, прекратить войны, вылечить больных, накормить голодных. Бог не услышит иерархов веры, облаченных в шитые золотом платья, не услышит и не докричится. Вопли народа о хлебе насущном заглушают все голоса любых богов, любых создателей, любых... Может быть, боги уже не воюют. Может, война закончилась примирением, и пантеон благоденствует уже десятки веков. В пантеоне может, и кончилась бойня, но не здесь, не на земле. Здесь не слышат богов. В умах многих философов и религиозных деятелей разных конфессий витает идея слияния всех религий в одну, а если так, то и божество должно быть единым. • Почему бы ни назвать этого бога «Причина» - думал Макарыч. - Вселенная, породившая человека, выступает как следствие. Причина же этой вселенной приобретает качество Бога. Не Религия выбирает человека, но человек выбирает веру. Религия, навязанная силой - это диагноз смерти веры. Вера перестает быть истиной и ждет доказательств. Главное верить. И все же войны глупы. Война за деньги - это одна из сильнейших религий, главенствующая над всеми остальными религиями, ибо засела она в кабинетах высших эшелонов власти. Эта религия проста: в ней нет четких правил, а идея конкретна. Даже во времена крестовых походов церковь ждала золотые трофеи, а не духовный рост верующих. А сейчас?… что католическая, что православная церковь, все они гонят с позором прочь из своих храмов педофилов и гомосексуалистов. На что надеется христианство? На второе пришествие?! Скорее бы! Дух - вот за что нужно сражаться. И пусть в этой войне победителем будет только… побежденных пусть не будет совсем, а трофеем в таком случае… - Дух. Бой за себя с самим собой - вот истинный путь воина. «Полководец, победивший другого полководца - великий полководец. Человек, победивший себя - величайший полководец». Александр Макарыч вышел на улицу в осенний свежий день и, миновав несколько кварталов, вошел в лес. Он продвигался в глубь парка «Лосиный остров», что врезался своей разноцветной пышностью в железобетонные джунгли Москвы. Солнце плескалось в листьях берез, натыкалось на иглы сосен и рассеивалось мягким светом. Тропа, то, опускалась в низины и тут же наполнялась прохладным туманом тенистых аллей, то, поднималась на холмы, выбрасывая из-под ног столбы рыжей пыли. Тропа уводила куда-то вглубь парка подальше от суеты городов. Здесь кажется, что мир соткан из одних только трав, деревьев, птиц, неба, облаков и троп уводящих в глубь леса. Блуждая взглядом между вершин исполинских деревьев, опускаясь до самых корней и вновь возвращаясь к контрасту рыжей листвы и синего неба, Макарыч вышел на поляну. Юные ели росли в центре поляны. Макарыч лег на траву в их колючей тени, закрыл глаза и прислушался к звукам леса. Внезапно он услышал хлопанье крыльев и почувствовал огромную птицу, севшую недалеко. Александр открыл глаза и увидел человека с большими расправленными белыми крыльями. Крылатый человек стоял, подставив крылья ветру, и смотрел на солнце. Затем он перевел взгляд на Александра и крикнул: - Тебя плохо видно и виной этому солнечный блик. У Макарыча перехватило дыхание. - Кто вы? - спросил он. Крылатый незнакомец в белоснежном смокинге подпрыгнул, взмахнул крыльями почти касаясь руками вершин деревьев, и сделал круг над поляной. Он опустился рядом с Макарычем. - Я? - Произнес незнакомец. - Может я Ангел, а может и вымысел. - Он поднял руки вверх и крикнул так, что эхо задело листву заозерных ив, - но имя мое - Джонатан. Макарыч закрыл глаза, обдумывая это заявление. В голове вертелось огромное количество мыслей, они перемешивались друг с другом, мешали друг другу, громоздились и завязывались в узлы. - Ты материализовал меня, - продолжил Джонатан, - создал меня, мой мир и миры сопутствующие моему. Миры на кончиках твоих пальцев. Не удивляйся, ты создал эти миры во вселенной образов, просто-напросто придумав их. А материализовал их ты, во вселенной объектов написав «Миры на кончиках пальцев». Однако существовать я начал задолго до того, как твоя фантазия выплеснула чернила на бумагу. Кстати, я читал, что ты написал. В общем, не плохо, но примитивно. У тебя слишком маленький словарный запас. Александр пожал плечами. Ангел продолжил. - Я здесь уже некоторое время, - говорил Джонатан, - здесь, то есть, в твоем мире. За это время я обнаружил, что люди способны заполнять вселенную образов жутким хламом своих мечтаний. Ты только представь. - Джонатан обвел рукой окружающий лес, - представь себе мир, где нет ничего кроме денег или мир, где постоянно плодятся страхи. Вселенная образов превратилась в свалку фантазий, но, слава Богу, лишь немногие из людей способны материализовывать свои фантазии во вселенной объектов. Я очищал такие миры, теперь они пусты. И заполнишь их ты. - Но как? - Так же, как ты создал меня. Внезапно Александр Макарыч осознал всю реальность происходящего. «Этот ангел», - думал он. - «Пришел ко мне из вымышленного мира и рассказывает об устройстве вселенной ,а я - создатель, не знаю о вселенной практически ничего. Вселенная для меня стала еще большей загадкой, чем была прежде». Ангел будто прочитав его мысли, объяснил, что Ангел Сити самостоятельно развился относительно той идеи, которую вложил в него Александр Макарыч. - Я научу тебя создавать красоту без чернил, без бумаги, - сказал Ангел. - Но знай, пока ты можешь только осознанно создавать, я же наоборот создаю неосознанно. - Ты обманул Теурга? - Я с ним заключил соглашение. Он хлопотал за меня. В институте параллельных миров провели серию испытаний, которые ты в скором времени должен будешь оформить. Ты должен будешь описать их в какой-нибудь новелле. Не хотелось бы тебе говорить, но скажу. Скажу. Новелла будет называться «Миры в пустой галерее». - Почему именно так? - Это твое решение. Так решил ты. Но тебе никогда не поздно все изменить. А теперь, - продолжал Ангел, - встань в развилку тех сосен. - Он указал на два больших дерева, растущих из одного корня. Макарыч сделал, как его попросил Ангел. - Теперь сформируй из рассеянной в пространстве энергии мыслеобраз шара и запусти его по спиралевидной траектории вверх, начиная с головы. И стволы деревьев пусть будут горизонтальной границей этой спирали. Деревья отличные помощники. Они обладают собственной силой и помогут тебе. Шар должен уходить вверх в бесконечность с намерением прикоснуться к межмировому пространству. Через пятнадцать минут Александр Макарыч почувствовал, как вылетает из собственного тела через макушку, а спустя мгновение он уже несся с бешеной, скоростью по туннелю, уходящему в голубую бездну. Синие, концентрические круги стремительными вспышками проносились мимо и исчезали мгновенно далеко позади. Внезапные и мимолетные, они сливались в одну непрерывную пульсацию. Александр сплошным зрачком завис в голубой бездне, не имеющей теней. Визуальная информация бездонного пространства накладывалась на сферическую поверхность его восприятия. Он, не имеющий массы, испытывал полноценную гамму новых, не человеческих ощущений. Тела не было. Было лишь чистое осознание. - Где ты? - подумал он и испугался эха собственных мыслей. Эхо зависло бесконечными повторениями. - Это вселенское эхо, - сказал Ангел. И пространство наполнилось следующими повторениями. - Мы в межмировом пространстве. Здесь можно творить. Звуки жили своей собственной жизнью. С каждым словом их становилось все больше и больше. Так продолжалось до тех пор, пока они не слились в одну вибрирующую мелодию вселенной. Странно, но смысл всех следующих мыслей был ясен. Внезапно эхо исчезло. Такой тишины еще никогда Александр не слышал. То была вселенская тишина. А потом Ангел сказал: - Здесь можно творить миры. Джонатан в форме ангела опустился на зеркальное плато. - Видишь, я обрел форму. Слова имели сейчас обычное качество привычных звуков. Вскоре к Ангелу присоединился и сам Александр. Он вспомнил, что, значит, иметь тело, и тело тут же появилось. Тело присело на корточки и, Александр провел ладонью по гладкой поверхности плато. - Что я должен делать? - спросил он. - Представь. Алекс представил, и тут же увидел раскидистые деревья. Ангел щелкнул пальцами, и над ними засияло фиолетовое солнце. Макарыч и Джонатан сели на опавшую листву. Листья нападали с деревьев так, что получилось два кресла. Сидеть было удобно. Листья ничем не отличались от лепестков роз. Разве, что пахли они чуть ярче. - Вот видишь, это просто, - сказал Джонатан. - А теперь давай поговорим о более серьезных вещах. - Но что может быть серьезнее сотворения новых миров? - удивился Александр. - Сохранение старых. Они разговаривали, как старые друзья. Ангел рассказал Макарычу, что он создал еще один мир, где главный герой, вокруг которого разворачиваются трагедии, соединился с демоном без имени. И теперь эта синтезированная сущность рыщет по миру в поисках своего создателя, то есть самого Александра Макарыча. - Ты, - сказал Ангел, - написал стих «Песнь вампира» и стих этот стал основой нового мира. Вампир по имени Джонатан питается кровью и сердцами. Демон питается эмоциями: страх, ярость, гнев и отчаянье - его излюбленные лакомства. Демона можно встретить среди войн, его можно найти в притонах или во время уличных потасовок; он там, где страдания. В общем-то, демон этот всегда провоцирует войны. Все войны человечества это - его работа. - Что же ты хочешь сказать, - встревожился Макарыч, - демон пришел в мир по моей вине? И все прошлые и настоящие войны это дело моего воображения, дело моих рук? - Нет. Я этого не хотел сказать. Все религии построены на противостоянии зла и добра. Зло, как ты понимаешь, олицетворяет демон. Каждый священнослужитель, несущий в народ суть вероисповеданий, напоминает народу о демонах, о сатане, о чертях, о злых духах и реализует их тем самым. Начиная с того времени, как первая религия собрала под свои знамена армию верующих, демон утверждается. Наступил момент, когда он обрел плоть. Не ты его создал. Он всего лишь одно из многочисленных проявлений зла. Но каждое такое проявление, соединяясь, моделирует демона вселенских масштабов. Демону нужен ты, чтобы создать армию. Вампиру ты нужен, чтобы ты переписал его историю. Нам необходимо уничтожить демона и тогда, может быть, одна из войн прекратится. Может, даже прекратятся все войны. Мы должны спасти твой мир. Внезапно все вокруг подернулось серой дымкой, и Александр Макарыч вновь оказался стоящим в развилке деревьев. На лес опустилась ночь. Все те же звезды молча взирали с небес и швыряли с небрежной легкостью астральные послания. Все тот же лес, окутанный мраком, стоял пропитанный светом. Свет ярче горит во тьме. Александр Макарыч шел по черным дорогам вперед. Лес осыпался и умирал под ноги. Александр шел вперед, стараясь осознать то, что говорил Ангел. Он шел и думал о том, как сядет в кабинете и при свете ночной лампы перепишет историю вампира. Саша вышел на обрывистый берег озера. Неподвижным воплощением зла, над озером, излучая дьявольскую силу, парил демон. Черные крылья в трепещущем танце раскрылись, затмевая собой безразличные звезды. Демонический взмах крыла. Небо вскипело. Мир испугался. Деревья пригнулись. Озеро тонет. Демон смеется. Демон поджал левую ногу и со смехом заскользил к берегу по красному лучу света. Александр, ошеломленный жестоким проявлением силы, стоял в ожидании и смотрел на историю. Плавно приближаясь, демон высек из пальцев два огненных шара. Демон ступил на берег в сопровождении шаровых молний. Демон прекратил смеяться. Приступ его восторга внезапно сменился яростью. Мышцы его тела пришли в жесточайшее напряжение. Он с силой выбросил руки в разные стороны и застыл в неподвижной концентрации силы. Шары странным образом слились в яркие непроницаемые стены. Шаровые молнии словно размазало по окружности, и Александр вместе с демоном оказался на ринге. Земля под ногами осталась такой же холодной. На земле замерзала трава. Вместо привычного неба над головой растекалась белая даль. Издали доносились: визг, стон, крик, вой, лай, хай, бой, стой, дай, край, мой, твой, ад, рай, сон, трон, гром… - Я знаю тебя… поэт, - сказал демон голосом повелителя. Тени сгрудились над рингом в ожидании боя. Их тревожные крики заставили демона улыбнуться и сказать: - Знаю тебя. -Знаю. Тени роптали и ждали, кричали, шептали: - смотри, твори, бери, беги. - Я знаю тебя. И всех остальных поэтов знаю, и прочих художников, и разных скульпторов, и еще композиторов, а так же алхимиков, актеров, режиссеров, политиков и генералов. Я всех знаю. - Говорил демон и скалился доброй улыбкой. - Я знаю таких, как ты. Он ткнул пальцем в небо, в белую даль и заявил, что тени, которые ждут своего проявления в этом мире это его невоплощенные эмиссары. - Знай, край! - Восклицали тени. - Твой край. Нам рай. - Молчать тени, - отвечал Алекс. - Не заговаривай мне зубы, демон, - обращался к демону Алекс. - Что тебе нужно? - вопрошал Алекс. И демон ему отвечал: - Я хочу познакомить тебя кое с кем. Это мой друг. Демон разлетелся на миллионы серых пузырьков. И на его месте появился вампир. Бледный и изможденный он взглянул потухшими глазами на Александра Макарыча и проговорил: - Ты виноват в моих несчастьях. Освободи меня из этого плена. Я хочу умереть. Александр готовый к любым ситуациям не знал, что предпринять в этой. Он ждал нападения, но его не последовало. А вампир тем временем продолжал говорить: - Неужели ты не видишь, как я страдаю? Макарыч попятился от таких слов. - Я помогу тебе, - кричал он. - Слышишь!? Обязательно помогу. Внезапно скрыв в себе вампира, появился демон. Здесь на ринге сошлись три проявления двух миров: вампир в демоне и Александр. - Послушай, что я тебе скажу, поэт, - сказал демон и расправил крылья. - Ты не сможешь выйти отсюда, если я не позволю тебе. А позволю тебе я лишь в том случае, если ты сделаешь кое-что для меня. Александр не ожидал такой наглости и, грубо ткнул демона пальцем в грудь. - Ты не получишь от меня ничего, - крикнул он демону. Демон опешил. Было видно, что он думает. Макарыч решил не сбавлять темпа, и хотел, было еще что-то сказать, но не смог, потому что демон скомкал свой лживый страх, расправил улыбку на своем лице и проговорил, как школьный учитель: - Очень хорошо, поэт, - сказал он. - Ты улавливаешь ход моих мыслей. Мне это нравится. Сверху опустилась одна огромная тень. Она материализовалась в волка. - Твоя злость сделала его реальным, - сказал демон. - А теперь к барьеру. Мы похожи с тобой … поэт. Волк подошел к Макарычу, и, как преданный пес ткнулся головой в ноги. Алекс замер. Волк лизнул его в руку и тут же получил ботинком в живот. Животное взвизгнуло и, поджав хвост, отошло за демона. - Мне не нужны твои рабы, - спокойно проговорил Александр Макарыч. Больше он не хотел злиться по пустякам, и поэтому говорил сдержанно и легко: - Убери зверя. Зверь мне не нужен. - И не стыдно, - пожурил его демон. - Ты ведь любишь животных. Животных бить плохо. - Ты не знаешь, что значит бить, - возразил Алекс. - А этого зверя, я просто попросил отойти в сторону. - Волк этот останется при тебе, - заявил демон. - Так и знай. Он не уйдет. И ты от него не сбежишь. Если приручишь его, он станет другом. Если же поддашься ему, он станет моими глазами и зубами рядом с тобой. Я буду телом его. Ты будешь его волей. Демон выдержал паузу и закончил: - А теперь ты свободен, - сказал он и растворился в воздухе. Александр Макарыч шел к дому по тропе, умываясь слезами леса. Рядом бежал волк. Домой они пришли на рассвете. Алекс не прогнал волка. Открыв дверь кабинета Александр Макарыч увидел, что вместо привычной обстановки там преобладает межмировое пространство, нежели домашняя утварь. В тени раскидистых деревьев стоял письменный стол. На столе: лампа, чай, сигара, перо и бумага. Потрепав за ухом волка, поэт сделал глоток чая: чай крепкий. Сделав глоток чая, Алекс закурил: сигара с характером. Сев в удобное кресло из опавших листьев, он закинул ноги на стол, и, размышляя о вечном, еще раз крепко затянулся дымом сигары. Когда же, наконец, чай был выпит, а сигара выкурена, он взял в руки перо и склонился над чистым листом бумаги. Немного помедлив, Алекс написал: «МИРЫ В ПУСТОЙ ГАЛЕРЕЕ». «Живопись этого места имела столь незначительные изъяны, что будь они хоть вдвое уродливее, или втрое или даже вчетверо… но дело не в этом: дело в том, что картина все равно бы прославила художника. Чувствуя на себе давление времени, часовня робко просилась на холст…