Подборка исторических зарисовок из книг известных писателей-ученых приведена мною единственно только лишь для ознакомления широкого круга читателя с историческими сведениями о предках туркмен. Читателям, пожелающим обвинить меня в пропаганде жестокости сразу отвечаю: именно потому, что мир устал от такого существования (те обрывки Великой мировой истории, которые приведены мной) и возникла эпоха Возрождения человечества - поворота к его первоначальной сущности бытия – Гуманизму (человечности), с высоты которой в настоящее время все мы и вглядываемся в наше общее прошлое (такое страшноватое и ужасное, но для предков наших даже очень приличное, ведь они с таким восторгом описывают некоторые моменты своего времени, от которых у потомков холодеет кровь). Это наши общие предки – а родителей, как известно, не выбирают. Исторические зарисовки о ТЮРКАХ (предках туркмен) ГОЛУБАЯ ЮРТА «Нам дворцов заманчивые своды - Не заменят никогда свободы! (песенка из к\ф»Бременские музыканты») Очень часто приходится читать или слышать, что вот- де древние туркмены кочевники - степняки, пастухи «перекати-поле», живущие аламанами и страдающие от них же, не оставили после себя, практически, никаких рукотворных памятников как – то: крепости, дворцы, храмовые сооружения, мавзолеи, да и просто дома - обычные жилища. Ведь они на протяжении своей многовековой истории существования соседствовали с такими великими цивилизациями как, например, Персия, красота городов и остатки крепостей-поселений которой, впечатляет до сих пор путешественников и ученых. В своей книге «Тюрки» Л.Н.Гумилев приводит интересные выводы о том, почему, возможно, кочевые тюркские племена не строили себе каких-либо каменных сооружений для жилья. А ведь они тогда соседствовали с Китаем. Здания и сооружения китайцев по красоте и философскому подходу к осмысленности бытия ни в чем не уступят памятникам архитектуры других цивилизаций, и на каждом завоеванном новом клочке земли китайцы сразу же начинали строить город и обносить его крепостной стеной (другой вопрос о долговечности, каждая «новая метла мела по-новому»). Но вот что-то с соседями-тюрками не задалось, мало того в постоянной борьбе за «окитаивание» населения, были времена и «отюркивания» китайцев. И когда к власти в Китае пришли династии с тюркскими корнями быт, культура, одежда, музыка кочевников как-то сразу пришлись ко двору, и родилась новая мода на все тюркское, в том числе и на жилище-юрту. Но вот слова специалиста ( Л.Н.Гумилев «Древние тюрки. История образования и расцвета Великого тюркского каганата (VI VIII вв. н.э.)»). Жилище. Историку следует избегать очень опасной методологической аберрации(искаженное или недостаточно отчетливое отображение), заключающейся в стремлении отыскивать в культуре другого народа те черты, которые нам представляются значительными, и при отсутствии их считать данный народ примитивным. Так, народы Европы и Передней Азии, переходя на ступень цивилизации, строили города, архитектура которых достойна изумления и восхищения. Тюркюты домов не строили и садов не разводили, так как холодный климат заставил бы их покинуть эти города, как только будет сожжен весь сухой лес поблизости. Однако никем не доказано, что каменная лачуга или глиняная мазанка есть высшая форма жилища по сравнению с войлочным шатром, теплым, просторным и легко переносимым с места на место. Для кочевников, тесно связанных с природой, жизнь в таком шатре была не прихотью, а необходимостью. Летом степь выгорает и скот должен пастись на джейляу – альпийских лугах, которые располагаются на склонах Тянь Шаня, Алтая, Хангая, Хэнтея. Зимой же на горах выпадает много снега и стада возвращаются в равнины, где снеговой покров тонок и скот добывает из под него сухую, весьма питательную траву. При подобном быте переносное жилище является наилучшим. Что же касается удобств юрты, то я передаю слово великому китайскому поэту Бо Цзюй и, посвятившему юрте прекрасное стихотворное описание. Этот источник опубликован Лю Мао цзаем (приводится ниже в стихотворном переводе, выполненном с немецкого подстрочника). Голубая юрта Шерсть собрали с тысячи овец, Сотни две сковали мне колец, Круглый остов из прибрежных ив Прочен, свеж, удобен и красив. В северной прозрачной синеве Воин юрту ставил на траве, А теперь, как голубая мгла, Вместе с ним она на юг пришла. Юрту вихрь не может покачнуть, От дождя ее твердеет грудь. Нет в ней ни застенков, ни углов, Но внутри уютно и тепло. Удалившись от степей и гор, Юрта прибрела ко мне на двор. Тень ее прекрасна под луной, А зимой она всегда со мной. Войлок против инея – стена, Не страшна и снега пелена, Там меха атласные лежат, Прикрывая струн певучих ряд. Там певец садится в стороне, Там плясунья пляшет при огне. В юрту мне милей войти, чем в дом, Пьяный – сплю на войлоке сухом. Очага багряные огни Весело сплетаются в тени, Угольки таят в себе жару, Точно орхидеи поутру; Медленно над сумраком пустым Тянется ночной священный дым, Тает тушь замерзшая, и вот Стих, как водопад весной, течет. Даже к пологу из орхидей Не увлечь из этих юрт людей. Тем, кто в шалашах из тростника, Мягкая зима и то горька Юрте позавидует монах И школяр, запутанный в долгах. В юрте я приму моих гостей, Юрту сберегу я для детей. Князь свои дворцы покрыл резьбой, – Что они пред юртой голубой! Я вельможным княжеским родам Юрту за дворцы их не отдам. Китайский поэт описывает обыкновенное жилище, в каком мог жить кочевник среднего достатка. Ханская же юрта поразила воображение даже Менандра Протектора, придворного византийского императора, видавшего покои Влахернского дворца. Он описывает шатер с золотым троном, который был так легок, что его могла тащить одна лошадь; другой шатер – «испещренный шелковыми покровами», третий – где стояли позолоченные столбы и золотые павлины поддерживали ложе хана. Вся эта роскошь не могла до нас дойти; дерево и меха истлели, золото и серебро перелиты, оружие заржавело и превратилось в пыль. Но письменные источники пронесли сквозь века сведения о богатой и неповторимой культуре, и они заслуживают большего доверия, чем немногочисленные археологические находки. …Китайцам понравилась юрта, которая в зимнее время была жилищем несравненно более совершенным, нежели китайские дома VII в. Преимущества юрты весьма подробно описал поэт Бо Цзюй и (772 846). Китайские вельможи ставили юрту у себя во дворе и переселялись в нее на зимнее время. Бо Цзюй и называет юрту «голубой», очевидно подчеркивая цвет, который символизировал тюрок.* Прощание с юртой и очагом Я помню, я помню дыханье зимы И посвист летящего снега Я стар, мне не сносно дыхание тьмы И мертвенный холод ночлега. Но юрта, по счастью, была у меня, Как северный день голубая. В ней весело прыгали блики огня, От ветра меня сберегая. Как рыба, что прянула в волны реки, Как заяц в норе отдаленной, Я жил, и целили меня огоньки От холода ночью бездонной. Проходит тоска оснеженных ночей, Природа в весеннем угаре. Меняется время, но юрте моей По - прежнему я благодарен. Пусть полог приподнят, на углях зола, Весною печально прощанье, Но, сколь не спалит меня лето дотла, То скоро наступит свиданье. Лишь стало бы тело чуть - чуть здоровей, И встречусь я осенью с юртой моей *** В сознании древнего китайца эпохи окрашены в символические цвета. Белой представлялась эпоха раннего Цинь, которая в известной легенде о сне Лю Бана персонифицировалась белой змеей, пожранной красной змеей, т.е. Хань. Красный цвет был для Китая национальным, голубой символизировал степных кочевников-тюрок, черный – тибетцев; желтый цвет, олицетворяющий стихию земли и верность, принял основатель династии Вэй – Тоба Гуй, а время династии Тан для цветового восприятия представлялась пестрой. Март20012 «Жил-был художник один…» Небольшой эпизод из истории, доказывающий великую силу искусства (не всегда созидающую). Тюркюты были наиболее монголоидными из всех тюркских племен VI VIII вв. Когда в 627г. тюркюты* и хазары «окружили и осадили изнеженный, торговый, славный и великий город Тифлис», грузины, издеваясь над тюркютским полководцем, осаждавшим Тбилиси, «принесли огромную тыкву нарисовали на ней изображение царя гуннов – аршин в ширину и аршин в длину; вместо ресниц нарисовали несколько отрезанных ветвей, которых никто не мог видеть; место бороды оставили безобразно голым; место ноздрей шириной в один локоть, редкие волосы на усах...»*. Это, несомненно, не индивидуальные, а шаржированные расовые черты, которые, впрочем, находят подтверждение в типе тюркютских каменных изваяний и статуэток. Благодаря персидскому гарнизону тогда город выдержал осаду, но Тук-джабгу*-хан поклялся отомстить за оскорбление. Зимой 628 г., джабгу снова вступил в Закавказье и подошел к стенам Тбилиси. На этот раз он не медлил, а после короткой осады пустил свои войска на приступ. «Подняв мечи свои, они все устремились на стены, и все это множество, нагромоздясь друг на друга, поднялось выше стен, и мрачная тень пала на бедственных жителей города; они были побеждены, отступили от стен» и началась резня. Победители никого не щадили, несмотря на то, что сопротивления уже не было. Взятые в плен иверский князь и персидский воевода были замучены перед лицом джабгу. Город был разграблен дочиста. Комментарии: ***Тюркюты - китайское название - Ту кю удачно расшифровано П. Пельо как «тюрк +ют», т. е. «тюрки», но с суффиксом множественного числа не тюркским, а монгольским. В древне тюркском языке все политические термины оформляются монгольским множественным числом. Это дает основание думать, что они привнесены в тюркскую языковую среду извне. …происхождение тюркоязычия и возникновение народа, назвавшего себя «тюрк» «тюркют» – явления совершенно разные. *** Джабгу\Ябгу – заместитель Верховного хана(в качестве полководца). * Такое высокомерное поведение грузин достаточно странно и непонятно, тем более что буквально накануне пала мощная Дербентская стена, построенная еще Хосроем Ануширваном, тянувшаяся на 40 км от гор до Каспийского моря и она казалась надежным барьером против конного противника. Стена была построена из больших отесанных плит и достигала 18 20 м высоты. Ее укрепляли еще 30 башен, обращенных на север. Трое ворот были железными, а восточный конец стены уходил в Каспийское море на глубину, достаточную, чтобы предотвратить обход. Но любая крепость сильна лишь тогда, когда ее хотят и умеют оборонять. Штурм Дербента чрезвычайно красочно описан Моисеем Каганктваци: "...Гайшах [персидский наместник из агванских князей ] видел, что произошло с защитниками великого города Чора (армянское название Дербента) и с войсками, находившимися на дивных стенах, для построения которых цари персидские изнурили страну нашу, собирая архитекторов и изыскивая разные материалы для построения великого здания, которое соорудили между горой Кавказом и великим морем восточным... Видя страшную опасность со стороны безобразной, гнусной широколицей, безресничной толпы, которая в образе женщин с распущенными волосами устремилась на них, содрогание овладело жителями; особенно при виде метких и сильных стрелков, которые как бы сильным градом одождили их и, как хищные волки, потерявшие стыд, бросились на них и беспощадно перерезали их на улицах и площадях города. Глаз их не щадил ни прекрасных, ни милых, ни молодых из мужчин и женщин; не оставлял в покое даже негодных, безвредных, изувеченных и старых; они не жалобились, и сердце их не сжималось при виде мальчиков, обнимавших зарезанных матерей; напротив, они доили из грудей их кровь, как молоко. Как огонь проникает в горящий тростник, так входили они в одни двери и выходили в другие, оставив там деяния хищных зверей и птиц". Бисс слофф Необязательное приложение к постулатам «Восточного гостеприимства» . . . . . . . . . . . . . . . . . Марзбан Мерва Махуй Сури раскрыл ворота своего города перед Йездегердом III. С шахом прибыл небольшой отряд его личной стражи и караван с сокровищами короны. Махуй, как подобало верноподданному, склонился перед шахом, но когда Йездегерд потребовал денег на мобилизацию сил для борьбы с арабами, то Махуй Сури по тупости решил, что арабы до него не дойдут, что царские сокровища не плохо бы присвоить и что он сам может быть государем. Не решаясь самостоятельно напасть на стражу шаха, он обратился за помощью к тюркам1 На призыв мервского марзбана отозвался некий Бижан тархан2, очевидно один из нушибийских старейшин, прижившихся в Согде. Он явился со своей дружиной и, пользуясь изменнической поддержкой Махуя, разбил шахский отряд, захватив его врасплох. Йездегерд спасся, но был зарезан мельником, у которого пытался найти убежище3, а Махуй стал обладателем шахских сокровищ и суверенным государем. Однако его положение было очень трудным, так как весть о событии разнеслась по Хорасану и вызвала возмущение против гостеубийцы. Махуй свалил вину на тюркютов и заявил, что шах завещал ему символы власти – корону и перстень. Чувствуя слабость и неубедительность этих аргументов, предатель постарался благоустроить и увеличить свое войско. Согласно Фирдоуси, он присоединил к своим владениям Балх и Герат и начал экспансию в сторону Согда для захвата Бухары, Самарканда и Шаша. Поводом для нападения послужила месть за Йездегерда, так как Бижан «затемнил счастье царя земли. Это сообщение может быть принято нами за основу, так как ситуация в Западнотюркютском каганате вполне соответствует рассказу Фирдоуси. Слабое правительство Ирбиса Шегуй хана отнеслось безразлично или даже сочувственно к убийству последнего шаха враждебной династии, но не успела засохнуть кровь Йездегерда, как Ирбис Шегуй хан был свергнут и дулусцы снова взяли власть в свои руки. Сложившуюся обстановку, очевидно, решил использовать Махуй Сури, чтобы объединить Хорасан, Тохаристан и Согд. Это казалось нетрудным, так как Согд был уже давно враждебен дулусцам, и Махуй надеялся встретить там широкую поддержку, потому что купцы не могли радоваться войне с Китаем, сулившей им лишь прекращение караванной торговли. Но Ышбара хан был человеком решительным и, узнав о перевороте в Иране, организовал контрнаступление под тем же лозунгом, что и Махуй – месть за шаха. Фирдоуси тоже называет его «Бижан», и приводимые им географические названия при описании маршрута тюркютского похода не оставляют места для сомнений. Хан выступил из Качарбаши, достиг Бухары и, форсированными маршами подтягивая тылы, переправился через Джейхун. Махуй двинулся ему навстречу, но в первой же стычке попал в плен и был предан мучительной казни. (отрывок из книги Л.Гумилева. «Тюрки») Рассказы об этих событиях приводятся Белазури (см.: Материалы по истории туркмен... T.I. С.62), Табари (там же. С.92 и ел.) и Валями (Tabari. Chronique... P.502 sq.). но ход события был несомненно неясен им самим. Последние дни Йездегерда III опутаны сетью противоречивых рассказов, которые невозможно согласовать между собой. Табари просто приводит пять версий без всякой критики, со ссылками на осведомителей. Балями несколько проясняет дело, выделяя из этих рассказов персидскую версию, которую он сам считает наиболее достоверной; с ней совпадает версия Фирдоуси, близкая к версии Белазурн. По видимому, последняя наиболее точно отражает действительный ход событий, и, если исключить из нее анекдотические подробности, она может быть положена в основу изложения. 2Тут возникает весьма важный для нашей темы вопрос: к какому князю обратился Махуй? Белазури называет Низак тархана, владетеля Бадгиса, убитого Кутейбой в 709 г. То же имя приводит Табари, но Фирдоуси утверждает, что тюркского князя звали Бижан тархан, а уделом его был Самарканд. До лета 651 г. Самарканд и Согд подчинялись Ирбис Шегуй хану, а в Бадгясе доживал свой последний год Юкук Ирбис Дулухан, который умер в 653 г. Сын Юкука, Чхенчу ( жемчуг, кит. Чханчжу; значение иероглифов – истинный жемчуг), был убит в 659 г., и Низак тархан. погибший в 709 г., был его наследником. Следовательно, можно с уверенностью сказать, что истинное имя тюркютского князя было не Низак, а Бижан; надо думать, что Низак, более известный арабам, заслонил собой фигуру Бижана, с которым сами арабы не сталкивались. Ошибку, возможно, усугубила арабская графика: тем более что арабский алфавит не имеет буквы ж (). 3Это случилось в 31 г.х. (651/52 г.). Судя по ситуации в Западном каганате, убийство Йездегерда произошло до окончательной победы Ышбара хана, т.е. осенью или в начале зимы 651 г. Балями сообщает иную версию, по которой Йездегерд ушел в Фергану, получил помощь от китайцев и тюркютов, снова вторгся в Иран и умер в Тохаристане. Эти сведения перенесены на Йездегерда с его сына Пероза, прошедшего примерно такой же путь. 4Фирдоуси. Шах наме. С.329 (Тегеран. Изд. М.Бехара. На перс. яз.). Что лично меня смущает в данном повествовании: если туркмены произошли от тюрков (см. Абульгази «Родословная туркмен» или мой словарик «Восток….»), то - кто жил в Мерве или кого же позвали?