Гуси-Лебеди Весной 1943 года дед мой – Григорий Ефимович, нанялся кузнецом-плотником в дальний колхоз. Мать с бабкой остались в районе работать, а мы с дедом кочевали по степи в поисках лучшей доли, то есть сносного прокорма. В те времена прокорм это жизнь! Сельцо было завалящим, дворов в десятка три, с одними только бабами, детьми и стариками. Тогда все сёла были такими. Несмотря на малолюдность село работало: сеяло, сажало, растило, что положено, выполняя все поставки для фронта, для победы. Село было прекрасно тем, что располагалось на берегу большого, чистого озера, на богатейших чернозёмных землях. Население было всё одной породы – белорусы. И непросто белорусы, а потомки хазар, выведенных их Хазарии после разгрома их Святославом. Святослав отдал их в качестве презента союзнику по войне – князю Владимиро-Волынского княжества. Эти ребятки были иудейского вероисповедания, и от него не отказались. Все пацаны, несмотря на то, что говорили только на белорусском, были обрезаны по иудейскому обряду. (Я всё удивлялся: чегой-то у них концы такие интересные? Всю их подноготную я узнал почти полвека спустя, от одного майора из их когорты, с которым меня свела судьба). Озеро было богато рыбой и дичью. Столько водоплавающей птицы я никогда, нигде не видал, ни до, ни после. Места эти примыкали к Васюганским болотам, которые вовсе и не были болотам, в привычном нам обличье. Это сотни тысяч гектаров мелководных озёр, заросших камышами всех видов и высотой два-три метра. По ним можно ходить, а не плавать. Плавать, конечно, тоже можно, но лучше не надо. Нам лодке толкаться шестом – чистая мука, да ещё имеет место нешуточный риск заблудиться, как в тайге. Будешь по камышам неделями ползать, не найдя выхода. А комары там ого-го! И кусаются, как собаки. Птичье царство! Кого там только нет! Утки всех существующих на земле типов, журавли, лебеди, цапли, выпи, чайки, кулики и гуси. Мои любимые и до сих пор, гуси! А вам известны утки, которые живут в норах, и которых даже лисы опасаются, потому что они умеют шипеть по-змеиному? А мелкие- премелкие крачки, живущие большими колониями, и не боящиеся нападать при защите мест гнездовий не только на коршунов-ястребов, но и на лис. Они и меня погнали, когда я начал обирать их гнёзда: они меня пробомбили помётом так, что мне пришлось после этого стирать свою одёжку и отмываться в озере! А гуси – это отдельный разговор. В приозёрных деревнях было принято держать табунки диких гусей. Они в хозяйствах полностью заменяли домашних. Теперь это табу! Можно нарваться на большущий штраф, ежели охотнадзор обнаружит на твоём подворье дикарей! Птица очень дисциплинированная, стайная, признающая строгую иерархию, и намного умней «глупых гусынь», не зря заработавших это прозвище. К этому виду деятельности меня приобщили соседских два брата: старшему было под 15, а младший был чуть старше меня, Братишки были талантливы, как многие деревенские дети. Они-то меня и научили всему, что сами умели: они научили меня плавать и нырять, управляться с лодкой, плести и «сажать» сети, снимать шкуры с сусликов и тарбаганов, ловить рыбу сетью, дичь петлями, спать у костра, жарить рыбу без сковороды. Трудно перечислить всё, чему они меня научили. Научили выпаривать соль из солончаков, научили музыке и пляскам! И научили ловить гусят и приручать их. Ученик я был неплохой, и вскоре превзошёл их в кое-каких науках: играть на балалайке и ловить гусят. Первый раз они меня взяли с собой и показали, как где делать засады на гусиные выводки, когда родители их выводили из камышей на чистое озеро. Как поступать с выловленной дикой птицей, как за ними ухаживать, чем кормить. А потом я научился виртуозно это делать сам, особенно определять места засады, и обустраивать пленников. Я даже стал снабжать своих учителей поголовьем гусят. Первый раз я начал выращивать всего одного. Подрастил почти до начала оперения, а потом, как сказал Гришка, просрал гусёнка: пока я отлучился в туалет, его кто-то спёр, то ли коршун, то ли хорь – оба тороваты на воровство. Горевал я долго, но что поделаешь! А на следующий год я наловил гусят около 30 штук. Поделился со своими учителями, а сам растил 16 штук. Гусята дичились дома часов несколько, забившись во все укромные уголки, но голод - не тётка, а я их соблазнял зелёной травкой и чистой водичкой. Кормушку я отодвигал из углов всё дальше и дальше на центр жилья. И они, в конце концов, повылазив из углов, принимались за еду, знакомились с другими собратьями из разных выводков. А поначалу разные выводки ходили друг на друга в атаку, а потом приживались, привыкали ко мне, а когда зарождаться начинал коллектив, я их выводил на улицу на чистую травку. Куры и петух их поначалу принимали в штыки: уж очень они были не похожи на цыплят, а потом привыкли, и во дворе построилась империя. Гусяткам по генетике должен был вожак, и этим вожаком для них был я. Они за мной ходили следом кучной стайкой. Кормясь на травке, старались не отходить далеко от меня, а, завидев в небе хищника, (там полно хищных птиц!) неслись ко мне и располагались вокруг меня. Спокойненько дожидались, пока хищник удалялся, а потом продолжали пастись. Про империю я сказал не зря: в конце концов во дворе образовался особый порядок: на навозной куче, (самом высоком месте двора), сидел петух Петька. Он зорко следил за «воздухом». Завидев хищника, подавал громкий сигнал. Услыхав сигнал, двор настораживался, подхватывался пёс Султан, и начинал вглядываться в небеса, а ежели хищник пытался пролететь над двором, Султан его гнал до тех пор, пока он не исчезал вдали. В это время гусята уже кучковались вокруг меня, куры и цыплята прятались, кто где мог, а когда Султан, довольный собой, возвращался во двор, жизнь во дворе опять оживала. Гусят я никуда не гонял. Ну, вы видели картины, где пацанва гонит гусей куда-то прутом. Здесь этого не требовалось: я вставал и, просто, шёл, куда надо, а гусиное братство топало за мной. Я прибавлю шагу, и оно тоже, я побегу, и оно, потешно помахивая ещё не оперившимися крылышками, дружно топает за мной. Придя на озеро, я отпускал их купаться. Султан часто сопровождал нас. Купался сам, но сторожил. А, накупавшись вдоволь, гусята выбирались на берег, и, расположившись вокруг меня, дремали. Вот так потихоньку-полегоньку у меня гуси подросли, стали оперяться. Пришла пора подрезать перья на крыльях. Так было положено. Считалось, что если перья не подрезать, гуси могут улететь и не прилететь. Дед крылья им подрезал, но так, что бы они могли подлётывать. И они могли, разыгравшись, взлететь, пролететь несколько сот метров, и всё. Но они и это умело использовали: такими подлётами они отправлялись на поля, ими же добирались до озера, и оттуда, таким же образом, возвращались домой на ночлег. Я им был уже не нужен: у них появился вожак, который и руководил их деятельностью. И руководил по уму. Я ему доверял. А потом случилась трагедия. Я поехал к матери на побывку. Деду некогда было присматривать за гусями, и они исчезли. Через некоторое время ему сказали, что они прячутся в камышах. Указали место и он их там нашёл. Нашёл не всех. Двух не хватало, и одна гусочка была покалечена: перебита лапка. А получилось вот что: на озере базировалась бригада рыбаков. Гуси привыкли доверять человеку. Этим и воспользовались подонки. Знали сволочьё, что это одомашненные, раз не боятся людей, но побили их палками. Хорошо, что они имели возможность подлетать, и потому, остальным удалось улететь. А напуганные, они боялись выходить на берег, потому и не явились домой на ночёвку. Были потери и раньше: два гусёнка умерли маленькими, одного, уже большенького, занесло в колодец, и я его еле нашёл. Он там элементарно простудился и погиб тоже, а тут ещё двоих угробили жлобы. Слава Богу, не всех! Гуси пришли в себя, и пошло всё по-старому: день где-то гуляли, а ночевали дома. КалЕчку я держал при себе, кормил с рук, носил на улицу гулять, и она у меня стала совсем ручной, в полном смысле слова: могла прийти и пытаться влезть ко мне на колени, отзывалась на своё имя, если звал, то приходила на зов. Крылья я ей не подрезал, и она умела летать по-настоящему. Ходила она плохо, хоть нога и срослась, от стаи отставала, а отстав метров на тридцать-сорок, догоняла стаю в лёт. Подходила зима. Я со страхом думал о том времени, что их придётся резать. Держать мы их не могли, да и ни к чему. Поздней осенью они, как-то не явились на ночёвку. Я думал, что их увели дикари: даже домашние гуси поздней осенью собираются в полёт, а здесь… Могут попробовать лететь, да далеко ли улетят с подрезанными крыльями? А потом пришёл сосед и сказал, что гуси мои в камыше и бояться выходить, на берегу их поджидает лиса. Я пошёл на это место и стал их звать. И они откликнулись! Стал звать Хромульку, и та прилетела! Побыв со мной, улетела обратно. Стало темнеть и гуси на берег не пошли. Дед предложил оставить их там до утра, и мы их оставили. Надо ли говорить, что я почти не спал. Поднял деда раненько и мы пошли. Я их позвал и они пошли на зов, но не смогли влезть на лёд, который появился ночью. Хромушка прилетела, металась туда-сюда. А остальные на лёд не могли взобраться. И дед полез в воду. С больной ногой: язва у него была на ноге, незаживаемая. По пробитому дедом каналу, гуси мои выбрались на берег. На свою голову. Дед сказал, что уже ударили морозы и их пора забивать. Горю моему не было предела! Мне до сих пор их жаль! На время экзекуции я ушёл из дома. Ночевал у дружка. Ночевал, это так сказать. На самом деле я в своём горе не смог спать, Ещё день домой не заявлялся, а придя домой, обнаружил своих друзей, висящими на стене в пригоне замороженными. Я н е с м о г и х е с т ь!