Глава 7. Город. Он предстал предо мною во всем величии, поразив идеальной красотой и совершенством линий, будто бы впервые, каждый раз по-новому раскрывая свои стороны размеренной неторопливой жизни, удивляя тихим и спокойным ходом ее течения, неизменным образом бытия, какой существовал здесь, совсем другим, не похожим на остальной, окружающий его мир. Город впечатлял необычайными размерами. Он простирался далеко за пределы горизонта, не имея ни конца, ни края, захватывая буквально все вокруг в свои владения. Ровные корпуса зданий в нем были окрашены в самые различные цвета, однако с единственным из них преобладавшим – темно-синим. Улицы, дворы, скверы отличались необыкновенным изяществом. Здесь было очень чисто, даже слишком, что особенно сразу бросалось в глаза, притягивая внимание гостей, когда-либо видевших это великолепие воочию, без той невозможно жуткой грязи, какая повсеместно наблюдалась за его пределами. Очень редко, но все же, в Городе росли деревья. Они казались слишком уж мелкими, миниатюрными, чтобы быть действительно правдоподобными, с ровно подстриженной лиственной кроной, листочек к листочку, будь то березки или клены, иголка к иголке у сосен и елей, приятного голубого или зеленого цвета. Они представлялись совершенно одинаковыми по высоте, пышности и, наверное, даже по количеству веток на них, рассаженные на одном расстоянии друг от друга, будто кем-то его измерившим. Все выглядело аккуратно и привлекательно, точно его обитатели приглашали людей поселиться в Городе уже насовсем, ни о чем не думая, не заботясь, жить именно здесь, позабыв все проблемы, сомнения и страх, обыкновенно присутствующие в реальной жизни. Но оставаться тут надолго было совершенно неприемлемо, даже несколько опасно для жизни, и более того – абсолютно смертельно, хотя данная догадка ничем, конечно, не подтверждалась. Откуда это стало известно? Просто люди знали именно такое положение вещей, хотя в точности ни один человек естественно не догадывался, что именно происходит в Городе в действительности, когда солнце завершает свой путь по небосводу и опускается вниз, погружаясь всем диском в невидимую, неизвестную область пространства. Никто и никогда отсюда просто не возвращался назад, пробыв в нем больше положенного времени. Встретить же кого-нибудь из оставшихся здесь вновь прибывшим не случалось. Поиски также не давали положительных результатов. Как ни странно, но такие смельчаки все же находились, которые намеренно не хотели перемещаться обратно, возможно устав бороться с неизбежностью или безрассудно предаваясь страсти исследования неизвестного, неведомого, совершенно непостижимого для них течения жизни. Даже солнце в Городе выглядело совершенно по-другому, необычно приветливо окутывало, обволакивало своими лучами ультрафиолета, теплыми, чуть припекающими так, что становилось очень уютно, комфортно, нисколько не обжигая и в то же время не давая замерзнуть. Оно было очень маленькое и слишком яркое, ослепительно-желтое, что, если взглянуть на него хотя бы на несколько секунд, оставляло лишь темное пятно перед глазами, мешающее некоторое время различать окружающие предметы как должно. Небо же, на удивление, предстало в приятных светло-голубых тонах, с чуть проступающими на нем сгустками белого чистого цвета, похожими на большие куски плотного лесного тумана, какой стоял только над неухоженными лесными болотами. Они будто взмыли высоко вверх, превратившись там во что-то легкое и завораживающее. Такие облака различных форм и объемов, ни один не похожий на другой, медленно, практически незаметно для глаз, плыли так в небе гигантскими хлопьями. Смотрелось это необычайно впечатляюще, тем самым вовлекая наблюдателей в свой бесконечно продолжающийся процесс. Возможно, здесь существовал уже какой-то другой мир, совершенно не похожий на привычную обыденность, недосягаемый и призрачный для простых людей. Он виделся отдаленным представлением будущего, неким подобием рая на Земле, своеобразным садом Адама и Евы, доступный лишь избранным его представителям. Очнувшись на скамейке в парке, я сидел, слегка откинувшись на изогнутую ее спинку. Начиналось утро, и уже заметно посветлело, как обычно бывает, когда перемещаешься сюда, оказываешься в самом начале, будто бы рождаешься заново. Приходилось переживать все события вновь и вновь, хотя каждый день в Городе будет, безусловно, другим и, конечно же, совсем не похожим на предыдущий. Гробовая тишина наполняла все то, что в данный момент меня окружало. Но постепенно, с приходом нового дня звуки становились более отчетливыми и узнаваемыми, словно кто-то в голове выстраивал нужные частотные характеристики на их восприятие. Предметы начинали приобретать вполне реальные очертания, отстраняясь от неясных и расплывчатых пятен, принимая положенную им резкость и образность, понятную и привычную всем в настоящей действительности без исключения. Рюкзак валялся рядом, около скамейки, совершенно разодранный. Он был безнадежно испорчен, сделавшись непригодным для дальнейшего использования, напоминая мне своим видом о недавнем нападении хищника. Необходимо было доставать новый, хотя в Городе это и не составляло большого труда взять в магазине ту или иную нужную вещь. Попутчика же моего рядом не оказалось, как впрочем и термоса с чудодейственным отваром. Вероятно, тот с его помощью уже восстановил положенные силы и отошел по каким-нибудь неотложным делам, прихватив с собой мой источник живительной энергии. Однако, не буду говорить того, чего не знаю сам. Зверя вполне могло выбросить в другом районе Города, если брать во внимание скоростные характеристики движения электропоездов, хотя и сидели мы во время перехода на соседних сидениях. Такие моменты очень часто случались в реальности, и многим, разумеется, это не нравилось, доставляя массу неудобств, особенно тем, конечно, кто путешествовал группой. Спустя некоторое время, я огляделся по сторонам и понял, что нахожусь здесь совершенно один, и даже было невозможно определить, в каком именно месте. Этот парк представлялся мне незнакомым и крайне недружелюбным. Но долго ждать не пришлось, и, действительно, я услышал звук чуть различимых, но легко узнаваемых шагов, шаркающих по сухому асфальту, как наждачная бумага, которые становились по мере приближения все громче, резче и отчетливее. Наконец вдалеке прорисовался знакомый силуэт человека, уже немолодого, невысокого роста, щуплого на вид, имеющего привычку прихрамывать на одну ногу, ступать, будто подпрыгивать с каждым шагом. Он подходил все ближе, и я решительно приготовился к его достаточно едким замечаниям, не вполне обоснованным претензиям, хотя все это было на самом деле несерьезно, шутливо и наиграно. Однако, неподготовленному человеку пришлось бы довольно не сладко и очень обидно выслушивать подобное, воспринимать такой его своеобразный юмор. Уж не знаю, каким образом этот человек узнавал время и особенно место моего очередного прибытия, да еще и успевал перемещаться туда, но всегда по непонятным причинам встречал меня именно он. Возможно, здесь скрывалась какая-то тайна, которую тот не хотел мне открывать даже теперь, хотя я у него и спрашивал, и не раз. Он же все время уходил от ответа, ссылаясь на то, что и сам не имеет об этом ни малейшего понятия или просто-напросто отмалчивался, по обыкновению изображая из себя человека, совершенно лишенного всякого здравого мышленья. Так вот, подошел он ко мне очень близко, почти вплотную, и, по обыкновению, просверливая оценивающим пренебрежительным взглядом, громко и язвительно проворчал: – А, это опять ты? Ездишь и ездишь, все тебе мало. Скоро последние запасы из Города вывезешь, ничего не останется. – Что Вам жалко? Сами-то как будто не за этим сюда пожаловали, Виктор Павлович? – сразу попытался оправдаться я, давая отпор явному давлению старого знакомого. Конечно, мы были приятелями, но называть его на "ты", как, к примеру, дядю Колю, просто язык не поворачивался, хотя он и выглядел намного моложе его. Разве что в нем было больше солидности, серьезности, да и той, пожалуй, нужной значимости, дающей определенное превосходство и авторитет в глазах других людей. – Жалко не то слово. Мне ничего здесь не надобно, в отличие от тебя, – продолжал он тем временем, одергивая серенькую потрепанную ветровку, ухватившись снизу за нее обеими руками и прогибаясь назад по привычке всем телом. – Я езжу сюда лишь за тем, чтобы просто прилично пообедать в столовой, и не наживаюсь на таких вещах, как ты, снабженец хренов. Совесть надо хоть немного иметь. Я только лишь нахмурился в ответ на его замечания, стараясь, однако, не принимать их близко к сердцу. Виктор Павлович же улыбнулся, чуть заметно, уголком рта, одновременно хитро прищурившись маленькими глазками. Казалось, что ему было довольно приятно выводить людей из душевного равновесия, тем самым вызывать их на некую откровенность, должно быть, понятную только ему. – Отошел от своего пойла или отвара, так вы его называете? Насопетесь, зальете шары, а потом и рассказываете разные небылицы про Город, – говорил Палыч, осматривая попутно пространство вокруг в поисках термоса, однако, само собой его не обнаружив, начал придираться уже к попавшемуся на глаза мешку-рюкзаку, или вернее к тому, что от него осталось. "До чего же все-таки мерзопакостный человек, – думал я, между тем пропуская его слова мимо ушей. – Нельзя же так. Ладно, я промолчу, но другой давно бы отреагировал на подобное обращение соответствующим образом. Хотя он, несомненно, прав. Что бы я тут делал без его четких указаний". Закончив свои недовольные порицания, Виктор Павлович, наконец, успокоился, смягчился, получив, видимо, желаемое удовлетворение от высказанного. – Пойдем, уже тогда позавтракаем для начала, тут недалеко кафе есть. Можно покушать довольно прилично. Большой выбор различных блюд и напитков предлагают. Точно говорю, – он протянул руку вперед, чтобы помочь мне подняться. – По пути рюкзак тебе новый возьмем, а то как же ты без него будешь? Согласен? – Конечно, куда я денусь, – обреченно вздохнул я, вставая со скамейки на ноги. Мы двинулись в путь, вышли из густого зеленого парка на улицу. Ощущения у меня были еще неприятные: кружилась голова, и почему-то сильно болела грудь, но спустя десять минут все прошло, после хорошей прогулки по свежему воздуху. Я почувствовал себя значительно лучше. Захотелось, действительно, чего-нибудь положить в рот, подкрепиться как следует, по-настоящему основательно, и первым, и вторым блюдом, пускай даже и местным. Уж не знаю, чем нравилась моему знакомому такая городская еда, ведь пища приготовленная в домашних условиях, кажется гораздо вкуснее и питательней столовской, хотя, конечно, не скажу, что бы она была несъедобной. Не спорю: нечто особо притягательное в ней определенно присутствовало, но есть ее постоянно, ездить сюда практически каждый день просто обедать, выглядело совсем уж полной нелепостью. Подобные мероприятия ведь являлись отнюдь не безопасными, хотя, конечно, дело каждого – рисковать или нет собственным здоровьем. Улица, на которой мы находились, была достаточно широкая. Наверняка, она являлась особо значимой для обеспечения Города. Мимо неслись автомобили, но разглядеть тех, кто находился внутри, не представлялось возможным – стекла машин были темными и не пропускали свет. Чуть медленнее ехали автобусы и троллейбусы, как обычно, совершенно пустые. Только изредка в них можно было наблюдать кого-нибудь из пассажиров. И, уже совсем не торопясь, по узким путям тащились трамваи, лязгая стальными колесами, слегка перестукиваясь по ходу движения, переходя с одной шпалы на другую и изредка перезваниваясь при остановках. На боку у некоторых красовалась довольно остроумные надписи: "Мы режем железобетонные плиты, как масло", "Не старье, а раритет", либо совсем уже не понятные: "Горящие путевки на Европу", ну и так далее… Простых же людей, прохожих, или таких же экспедиторов, как и я, на улицах встретить никогда не удавалось, ни во время моих одиночных шараханий по Городу, ни в периоды целенаправленных путешествий под руководством всезнающего Виктора Павловича. Они словно куда-то пропадали совсем, либо прятались по закоулкам, лишь бы только не попасться мне на глаза. Удивительно, что и все остальные экспедиторы в поселке рассказывали то же самое, но уже про себя. Вскоре мы очутились возле магазина с надписью "Спорттовары", и Виктор Павлович, подтолкнув меня к входу в него, произнес: – Иди же, выбирай себе амуницию, я тебя здесь подожду. Я вошел туда и мгновенно вышел обратно, взяв первый попавшийся под руку рюкзак, а также новый термос и зачем-то еще металлическую фляжку темно-зеленого цвета в обмотке из плотной хлопчатобумажной ткани, повесив ее сразу на ремень сзади. – Управился уже! Быстро ты соображаешь, опыт есть, – шутливо выкрикнул он, встречая меня возле дверей и выставляя вперед для каких-то целей небольшой, но видимо очень тяжелый чемодан, который я заметил при нем только сейчас. – Давай-ка, Андрей, в самом деле, помоги мне. А то он, проклятый, уже все руки отдавил. Ни слова не говоря, я быстро ухватился за шероховатую ручку этого чемоданчика. Тот был изготовлен из темного пластика, с плотными металлическими пластинами по краям. "Кирпичей он туда наложил что ли? – подумалось мне ненароком. – Обязан я тащить его барахло?". Вслух же я не проронил ни слова, больше из-за осознания того, что подобные действия были далеко не от праздной безмятежности. Да и в глазах Виктора Павловича читалась некоторая таинственность, которой ранее, в прошлые моменты моего приезда в Город не наблюдалось. Чемоданчик этот, возможно, был особенно важным, тем более что раньше встречал меня мой знакомый уж явно без такого предмета в руках, насколько мне не изменяет память, конечно. Откуда он его взял, пока я находился в магазине, остается загадкой. Пройдя еще немного вдоль улицы, мы свернули в небольшой сквер, в глубине которого возвышалось приличное двухэтажное здание из белого кирпича с нанесенной на нем надписью "Летнее кафе". Приблизившись, я мельком просмотрел перечисленный ассортимент блюд, выставленный при входе, и пришел в восторг. Он оказался довольно-таки объемным. Действительно, выбрать было из чего. Мой проводник приоткрыл двери, словно этим приглашая меня зайти в помещение первым. – Проходи, не стесняйся, чувствуй себя как дома, – приговаривал он, следуя за мной буквально по пятам. – Молодым да решительным везде у нас дорога. Вряд ли где еще встретишь такое гостеприимство. – Давно местные заведения изучили вдоль и поперек? – пробовал иронизировать я с чувством ущемленного самолюбия. – Весь Город, как свои пять пальцев знаете? Тот что-то пробурчал в ответ, но я уже не стал его переспрашивать, что конкретно он имел в виду, а сразу же прошел внутрь, попав в небольшое подсобное помещение, имеющее в свою очередь две двери, которые располагались друг напротив друга. Одна была с вывеской "Магазин". Другая же вообще не имела никакой опознавательной пометки. Вероятно, за этой другой дверью и находилась столовая. – Поворачивай налево и поднимайся на второй этаж, – с повелительной интонацией в голосе поторапливал меня Виктор Павлович, тихонько идя сзади и толкаясь. – Видишь, какое я тебе заведеньице подобрал. Тут можешь и товар выбрать по своему вкусу, добра хватает, но сначала позавтракаем. Есть у меня к тебе одно дельце как к опытному сельскому жителю. Уж поверь, ты будешь крайне заинтересован. Он говорил это слишком загадочно, не так, как в обычные дни моего приезда, что меня очень удивило и одновременно вызвало некоторую настороженность, хотя подобное я вполне предвидел. Решив уточнить его намерения, я уже было открыл рот, чтобы переспросить, но вовремя спохватился. Ведь это же у него ко мне дело имеется, так что пускай он и продолжает дальше. Никуда Палыч в принципе не денется, расскажет все как есть, а если уж не захочет отвечать, то, зная его характер, такую информацию никакими силами невозможно будет из него вытянуть, как ни старайся. Поднявшись вверх по крутым узким лестницам, оборудованным для безопасности прочными деревянными перилами, миновав также по ходу движения и промежуточную площадку между ними, мы очутились в обеденном зале среднего размера с кафельной плиткой на полу и мраморной крошкой на стенах. Потолок был довольно высоким, сделанным в виде нескольких небольших полусфер, таких же белоснежных и ярких, как и все находившееся здесь предметы. Окружение буквально поражало своей необычной ослепительной белизной. Как и везде, в зале стояла подозрительная чистота. Не было ни пылинки, ни соринки, ни мусора, не говоря уже о других безобразиях. Чем всегда мне нравился Город, так именно этим великолепным свойством. Как и во всех заведениях, где собственно я был, так и на улицах, в парках и скверах, везде, где только возможно, наблюдалась аналогичная ситуация. Кто же здесь всегда убирает и расставляет предметы по своим местам? Ведь не может все происходить само собой, как по волшебству. Хотя нет, имелся в столовой один неубранный столик, до которого еще не успели добраться невидимые сервировщики. До нас уже позавтракали: были сдвинуты стулья, на столе стояла грязная посуда с недоеденной пищей с какой-то растекающейся неприятной жидкостью, естественно пробежавшей и на пол. Мы выбрали место поближе к окну и, оставив на стульях свои вещи, направились к кабинке заказов напротив. Чудеса – чудесами, но еще и обслуживать нас здесь никто собственно не собирался. Остановившись перед ней, мы начали внимательно изучать меню. – Ты чего бы съел? – хитро поинтересовался Виктор Павлович. – Вот видишь, для простого завтрака очень даже шикарно. И действительно, тут подавалось два десятка одних только салатов, не говоря уже о закусках и десертах, как холодных, так и горячих, различных напитков и прочих излишеств. Такого изобилия на самом деле редко где увидишь. – Ну, давай, выбирай быстрей. Лично я уже определился, – нервно сказал он, заходя внутрь. После того как Виктор Павлович вышел, зашел в кабинку и я, предварительно запомнив только три наименования: какого-то крабового салата с кукурузой, апельсинового сока и порцию хлеба. "Пока хватит, наверное, дальше будет видно", – подумал я и набрал их номера на клавиатуре специально предназначенного аппарата, дожидаясь, покуда те, не торопясь, появятся на прилавке. Удивительно, но сначала показались тарелка и стакан, возникнув буквально из воздуха, а уже только затем находящееся в них содержимое – салат и сок. В последнюю очередь высветился нарезанный кусочками хлеб, лежавший на салфетке из тонкой прозрачной бумаги, а также одноразовая пластмассовая вилка, есть которой было практически невозможно, в силу непрочной ее конструкции. Составив пищу на поднос, я вернулся обратно к столику, возле которого уже находился Виктор Павлович, раскладывающий свои тарелки по всей его площади, сам аккуратненько присаживающийся возле на стул. – Итак, – произнес он, подождав, пока я последую его примеру. – Как ты смотришь на то, что я тебе раскрою глаза на некоторые вещи, относительно которых ты имеешь отдаленное и неправильное представление? Я вопросительно глянул на него, попытавшись определить, что такого необычного он может мне рассказать, чего я еще не знаю, но все-таки из уважения изобразил удивление и заинтересованность. – Все дело в том, что нам понадобился шиповник, так он, кажется, называется. Вернее, его корни и довольно в большом количестве, – продолжал он, растягивая слова. – Вы их завариваете, как чай, для возбуждения организма и снятия различных неприятных осложнений после перехода. – А вы разве их не используете, чтобы приходить сюда? – спросил я уже несколько настороженно. – Ведь это же природная защита от болезни! – Ну, как бы такое сказать? – тут Виктор Павлович загадочно улыбнулся. – Вообще-то я ниоткуда не прихожу, не перемещаюсь с места на место, как говорил тебе ранее. Это странно слышать, но я просто живу здесь, в Городе. Шиповник, в каком смысле вы его знаете, тут просто не нужен. Не спорю, он довольно ценный продукт, но Город дает нам все необходимые средства, все, что нужно для существования и даже более. В некотором роде он защищает нас от многих неприятных вещей, которые происходят за его пределами. Вот, Андрей, понимай это, как хочешь. Я просто замер в оцепенении: такое впечатление произвели на меня его слова. Наверное, в мою сторону было жалко смотреть, если судить по издевательскому взгляду моего собеседника. – Но как же так?… – постарался что-то произнести я в ответ после некоторого затянувшегося молчания. – Изволите шутить, Виктор Павлович, или все это происходит со мною на самом деле? – Нет, я не шучу, а говорю как есть. Таким серьезным я еще никогда не был. Если не веришь, то можешь остаться в Городе подольше и убедиться, что ничего страшного здесь с тобой не произойдет. Увидишь собственными глазами, что опасаться нечего. Но я не за тем затеял этот разговор. Дело очень простое. Вы нам нужны всего лишь как поставщики этих самых кореньев, а мы, в свою очередь, дадим вам оружие для борьбы с грызунами, и довольно-таки эффективное оружие. Пробный экземпляр я тебе вручу прямо сейчас, только уж, пожалуйста, там, в поселке, не поубивайте друг друга. – С ума можно сойти, Виктор Павлович! И Вы все время молчали, скрывая от меня такую тайну? Разве так можно? – негодующе возмутился я. – И как вы тут живете? – Да так и живем, помаленьку. А ты думал, что я тебе сразу все рассказывать буду, да еще и покажу в придачу? Какой шустрый выискался. Кто ты такой, чтобы информировать тебя и сообщать, как оно все устроено здесь на самом деле. Между прочим, я не один тут живу. Значит, не было крайней необходимости. Да и вообще, что с тобой разговаривать. Берешься за дело, или нет? – Мне нужно еще посмотреть, что вы предлагаете, – уже более умеренным тоном пробормотал я, тем не менее, совершенно ничего не понимая. – Вдруг какую-нибудь ерунду подсунете, с которой и стыдно будет домой возвращаться. Кто же Вас знает? Теперь я уже ничему не удивлюсь. – Ладно, не обижайся. Покушай хоть для начала, а то будешь потом говорить, что даже тебя не накормил. О вас же заботишься. Зачем вам эти знания? Живите спокойно, покуда имеется такая возможность. И хоть кто-нибудь спасибо сказал – не дождешься. Между прочим, я тоже ничего не ел еще со вчерашнего вечера и желал бы спокойно перекусить в тишине, не обремененный никакими расспросами. Надеюсь, ты меня понимаешь? Все горело во мне от нетерпения. Виктор Павлович уж знает, как заинтриговать. В этом и заключается вся его подлая мерзопакостная сущность. Ничего напрямую не скажет – приходится обо всем самому додумываться. Поломай, мол, голову, поскрипи мозгами, пока я над тобою издеваюсь. Вот и сейчас сидит, наверное, тихонечко посмеивается надо мной. Хоть как-нибудь пережить обиду, я принялся за еду. Салат такой мне раньше не попадался. Он оказался довольно необычным, хотя, конечно, я совсем не знал, что представляют собой крабы, но раз он так назывался, значит, их вкус я уже, наверное, попробовал. Чуть попозже я отправился за известными мне копчеными ребрышками барана в гречневой каше со специями по-восточному, запил все это апельсиновым соком и стал дожидаться Виктора Павловича, покуда тот завершит свою трапезу. Он же, как нарочно, ел довольно медленно, тянул время, несколько раз уходил к кабинке, чтобы заказать себе все новые и новые блюда. Я думал это никогда не закончится, но Палыч наконец отложил в сторону последнюю, испорченную им салфетку, вытерев предварительно ею губы, и прекращая мои терзания, негромко произнес: – Чего же ты мучаешься, страдаешь. Вот он стоит у тебя под ногами. Открой чемодан да загляни внутрь…