Глава 5. Переход. К своим вылазкам, именно к таким сумасшедшим экспедициям, я готовился по обыкновению еще с самого вечера. Заваривал в термосе несколько отборных кореньев, самостоятельно, без посторонней помощи, которая естественно была здесь излишней, добавлял туда для вкуса немного чая, сахара, несколько листочков дикой смородины, которые и придавали отвару в итоге характерный кисловато-сладкий вкус. Он получался на редкость крепким и бодрящим, как раз именно таким, какой действительно требовался для предстоящих путешествий. Однако по-настоящему он должен был завариться только на следующий день, настояться, как следует, чтобы оказывать истинно правильное освежающее действие. Несоблюдение рецептов приготовления, пренебрежение необходимыми правилами грозило обернуться крайне неприятными, нежелательными последствиями для человека, вздумавшего, как есть, без какой-либо защиты посетить Город. Такая процедура была подобна некому священному ритуалу, после проведения которого исследователю позволялось видеть определенную недоступную область, представленную ему лишь на секунду с единственным правом вхождения в ту невероятную систему жизни, какая протекала именно там, за гранью человеческого понимания. Но если располагаться ближе к земному, житейскому, то, как и задумывалось вначале, вышел я слишком рано по всем мыслимым и немыслимым меркам, которые можно было хоть как-то для себя устанавливать. Чтобы не терять напрасно время еще и на переход по туннелям, я уже с самого вечера находился в бункере, устраивался там поудобнее и спал так спокойно всю ночь, пока охранник по моей же просьбе не будил меня и не выталкивал за двери, которые он закрывал всегда быстро и уверенно, не давая толком опомниться. Ведь просыпаться, да еще и идти куда-то в такую рань, откровенно признаться, не очень-то и хотелось. Вся эта процедура, разумеется, сопровождалась мрачным зловещим скрипом тех самых ужасных металлических дверей, от звука которых всегда по спине пробегал холодок, привычно-жутковатым образом провожающий меня в мир иной. Своих коллег-экспедиторов в этот день я никого не приметил: ни одиночек, каким был сам, ни вооруженных до зубов групп на собачьих обозах, предпочитающих пробираться к Городу медленно, с происходившими ночными стычками, собирая по пути все подвернувшиеся под руку трофеи. Может быть, подводы ушли далеко вперед или вовсе даже и не думали выступать. Тем не менее их нигде не было видно. Только уж не знаю, что выглядело более рискованным: идти одному быстро и незаметно, прячась за каждым кустом или деревом, как сайгак, перебегая от одного укрытия до другого, нежели неторопливо тащиться вместе с остальными, но зато быть защищенным, как положено с головы до ног. Ведь если говорить начистоту, то, выходя из бункера ранним утром, я обычно прибегал к некоторой уловке, используя группы своих же соплеменников как отвлекающий щит. И пока внимание паразитов было направлено в их сторону, тихо и бесшумно пробирался к поезду, который где-то уже в середине дня проходил с небольшой остановкой через ближайшую станцию. Давно известно, что грызуны совершенно не обращают внимания на человека, осторожно идущего по лесу, если, конечно, он сам не спровоцирует их на нападение. Заметив паразитов первым, следовало остановиться и переждать, пока те не пройдут мимо. Хотя мало кто рисковал подобным образом передвигаться по окрестностям днем. Да, да, именно в дневное время суток. А ежели уж ночью вы соизволили выйти, то сами понимаете, подобное событие никак не останется незамеченным со стороны хищников. Тогда путешествие точно закончится весьма печально. И не обессудьте, если минут через десять от вас один только ремешок останется. Днем же зрение и обоняние этих тварей существенно притупляется. Тут главное – заметить грызунов первому, ежели вам вообще еще посчастливится их увидеть, так как они бывают совершенно не в восторге от прямого солнечного света, попадающего на их дьявольские сущности. Однако, несмотря на отсутствие спасительных групп, я все-таки вышел в экспедицию, и первый этап моего пути состоялся вполне успешно. Незамеченным я добрался до станции и, по обыкновению остановившись возле знакомого дерева, стал ждать скорого прихода поезда. С утречка могло показаться холодновато и очень даже не уютно, но постепенно, ближе к обеду делалось совсем уж жарко. Да, по мне было лучше, когда подмораживает, и это определенно придавало больше уверенности, бодрости духа, нежели изнывать от невыносимого палящего пекла. Хотя, как говорится, жар костей не ломит, но все равно, ощущать подобное состояние было просто невыносимо. Лед, скопившийся за ночь на почве и перроне станции, давно растаял, образовав жуткую слякоть, грязные бесформенные лужи слизи, испаряющиеся под большим красным солнцем, которое к полудню занимало уже практически полнеба, бесщадно своими лучами испепеляя все живое. Пройдет еще час, полтора, и от грязи не останется и следа: она полностью высохнет и превратится в пыль. Станция, если ее можно было называть таковой, представляла собой небольшую площадку из железобетонных плит, в отдельных местах частично залитую асфальтом, над которой возвышалось каменное полуразрушенное здание, куда, естественно, в силу различных проявляющихся внутри неприятных вещей, не следовало заходить вовсе. Отдельные сгустки потусторонней разрушительной энергии так и норовили выползти там в реальность, из всевозможных подобных укрытий, пытались как можно сильнее ужалить человека, совершенно внезапно и непредсказуемо. Асфальт же на платформе нагревался до такой неимоверной степени, издавая в процессе испарений неприятный специфический запах, что на его поверхность просто невозможно было ступить. Конечно, предвидя все перечисленные особенности, я старался держаться снаружи, неподалеку от места остановки поезда в спасительной тени большого дерева. Странно, что на станции не оказалось никого из экспедиторов-одиночек. Возможно, это было мне только на руку, но ждать поезда одному становилось крайне жутковато и одновременно довольно скучно. Возможно, сегодня я являлся единственным пассажиром данного вида транспорта, так как все желающие уехать, безусловно, присутствовали бы на остановке уже давно. Ведь никому не хотелось опоздать на поезд, а потом продолжать жариться под палящим полуденным солнцем, тем более что, возвращаясь обратной дорогой назад, можно было и вовсе, не найти таковую в действительности. Состав же должен был подоспеть очень скоро, если судить по часам, показывающим здесь естественно условное время, то минут через двадцать или тридцать, когда как, но всегда именно в этом промежутке времени, точно и без опозданий. Разумеется, он вскоре так и прибыл, сначала проявившись только на горизонте, сверкая издали светом единственного прожектора головной части. Рассекая воздух и отбрасывая тот от себя по разные стороны, поезд медленно приближался к станции. Изображение его расплывалось, растекалось по воздуху, представая каким-то неестественным и призрачным, со временем, все более материализуясь, превращаясь в груду ржавого металлолома, несущегося по стальным рельсам, белесым железобетонным шпалам навстречу неизвестности. Подойдя к платформе и снизив скорость, он наконец остановился, испуская клубы пара, словно огнедышащий дракон, решивший здесь немного передохнуть. Автоматические двери открылись, и я устремился прямо к ним, стараясь, как можно скорее попасть внутрь, обходя нагретую до предела платформу со стороны насыпи щебня. Очутившись точно перед поездом, я вскочил на первую, попавшуюся мне металлическую лестницу, ведущую наверх, открыл двери тамбура и вошел в вагон. Долгожданная прохлада ударила мне в лицо. В салоне, на удивление, жары почти не ощущалось: кондиционеры работали вполне стабильно. Людей, как и на станции, почти никого не было, за исключением нескольких человек, расположившихся в самом конце вагона, которые являлись, по всей видимости, такими же экспедиторами, как и я сам, только уже из другого поселка, следовавшие напрямую в Город. Выглядели они совершенно неважно, были крайне ободранными и грязными, вероятно, как часто случается, попали по дороге в некоторую значительную переделку. Однако, пытаясь не привлекать особого внимания с их стороны, я устроился на одно из многочисленных пластиковых сидений, размещенных вдоль вагона в два ряда, и без сожаления посмотрел в окно, прокручивая в голове варианты дальнейшего развития событий. – Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…, – протрещал в динамике знакомый голос проводника. После проводник пожелал всем счастливого пути. Еще он прибавил к своей речи и другие не совсем понятные слова, которые говорил всегда одинаково, почти на каждой встречаемой поездом станции, что не следует курить, сорить в вагонах и тамбурах, соблюдать правила проезда, провоза багажа, и далее, сходную этому, совершенно никому не нужную информацию. Он автоматически, раз за разом монотонно выдавал эти высказывания в воздух, вылетающее из динамика, словно магические заклинания, старавшиеся неведомым образом зомбировать или по крайней мере одурманить всех присутствующих здесь людей. Однако в силу некоторой испорченности оных, никто вовсе даже и не собирался придерживаться указанных требований или хотя бы на секунду прислушаться к подобного рода советам. Для кого только предназначались такие сведения ни один из проезжающих толком не знал. Состав тронулся, и я, устроившись на сидении поудобнее, как только можно было в подобных условиях это себе представить, предчувствуя дальнюю дорогу, собирался вздремнуть. Поспать мне, конечно, не дали. Уже через минуту после отправления случилось крайне странное обстоятельство, явно выходящее за рамки какого-либо здравого смысла или разумного объяснения. Прямо предо мною претворился в жизнь, буквально возник из пустоты совершенно обезумевший от жары грызун, непонятно каким образом вообще появившийся здесь. Возможно, он неведомо как, но все-таки смог открыть двери тамбура и проникнуть внутрь. Довольно мрачная картина предстала мне на обозрение. Хищник оказался очень крупных размеров, этак в полтора раза больше нормального объема, положенного для его сородичей. Если бы он встал на задние лапы, вытянувшись по всей длине, то как раз бы дотянулся мне до самых плеч. Густая белая шерсть грызуна выглядела сильно взъерошенной, засохшая грязь свисала с нее большими кусками, что смотрелось довольно отвратительно, хотя, данный факт естественно никого особо не обеспокоил. Длинный хвост существа подергивался в разные стороны, резко ударяясь о стены вагона, то и дело оставляя значительные отпечатки повсюду, будто являясь в сей момент кусочком некого бикфордова шнура, готового в любую минуту вспыхнуть от напряжения. Вытянутая зубастая морда водила носом, втягивала широкими уродливыми ноздрями воздух, раздуваясь еще больше от бешеной злобы и ненависти к окружающему миру. Усы казались безжизненными, напоминая своим видом нередко еще встречавшуюся в Городе металлическую проволоку. Красные глаза, которые, как почудилось мне с испугу, горели изнутри самым настоящим пламенным огнем, безумно блуждали из стороны в сторону, высматривая подходящий объект для нападения. Такой их взгляд остановился на мне, находившемуся к этому свирепому чудищу ближе всего. – Держись, приятель, сейчас я его подстрелю, – раздался чей-то голос из-за спины, но я уже ничего не слышал, полностью поглощенный предстоящим действием, судорожно подготавливаясь к атаке разъяренного хищника. Тут мне пришлось достать с пояса короткий нож, висевший там именно для таких непредвиденных случаев. Одновременно другой рукой я постарался выставить перед собой пустой рюкзак, зажать тот неким особым способом, чтобы удар зубов пришелся точно на него. Стрела арбалета, выпущенная откуда-то из глубины вагона, знакомо пропела, рассекая воздух, и, видимо, недостаточно разогнавшись, отскочила от головы грызуна в сторону, не причинив тому практически никакого вреда. Он замер на секунду в оцепенении, вероятно, оценивая силу удара, оскаливаясь после острыми, словно точеный мрамор, зубами, что дало мне еще немного времени на подготовку. Тут уже другая стрела полетела вслед за первой и прочно вонзилась прямо в мясистое тело хищника, все-таки сумев проткнуть его плотную шкуру, однако этим разозлив еще больше. Грызун взревел от боли, и весь его гнев обрушился именно в мою сторону, выразившийся в яростном нападении. Зубы животного пронзили рюкзак, чуть было не задев и мою поднятую вверх руку в придачу. Он принялся таскать мешок, словно куклу из стороны в сторону, мотая головой то вправо, то влево, пытаясь каким-нибудь образом добраться и до меня. В ответ на такую неслыханную наглость, изловчившись, я моментально вонзил ему между ребер лезвие специального ножа, острого как бритва, с положенным отверстием для стока крови, чтобы нападавший как можно скорее начал терять свои силы. И попал, вероятно, я грызуну прямо в сердце, так как кровь хлынула ручьем из образовавшейся раны, быстро заливая пол вагона, попадая летевшими каплями также и на стены. Хватка грызуна ослабевала с каждой секундой, пока он, наконец, обессиленный, не рухнул вниз, не оказывая сопротивления, чуть лишь подергиваясь в предсмертных конвульсиях. – Вот ты как управился. Отличная работа. Смотри, какого матерого завалил, – восхитился незнакомый стрелок, подходя ближе и как можно внимательнее осматривая добычу. – А ведь это самка, да еще и брюхатая к тому же, сразу видно, место искала получше, где ощениться. Вместе с нами в Город хотела пройти, точно говорю. Они всегда желают туда попасть любыми доступными способами. – Да уж, и откуда она только взялась на мою голову, – медленно опускаясь на скамейку, тяжело дыша, проговорил я, доставая из разодранного рюкзака тряпку, чтобы убрать с себя налипшую кровь. – Первый случай за все время, пока езжу. – Да ну? А я постоянно такое встречаю, заскакивают в поезд только так. Тут нужно смотреть в оба, чтобы они тебе ненароком чего-нибудь не отгрызли, – сказал в ответ незнакомец, протягивая руку для приветствия. – И не такое увидишь, совсем уже обнаглели, сволочи. Неплохо ты ее оприходовал, да не одну, а сразу нескольких, сколько бы их там могло выродиться на свет, – он рассмеялся, показывая ровные белые зубы. – Тоже в Город, за товаром? Куда деваться, если кушать хочется. Правда? Я повернулся в сторону неизвестного мне человека и осмотрел того уже оценивающим пристальным взглядом, можно сказать, прямо с головы до самых пят. К величайшему удивлению, облик его показался мне знакомым. Ну да, конечно, такой бритый затылок я уже видел где-то и раньше. Его волосы сзади были коротко подстрижены, спереди же, напротив, выглядели несколько длиннее, неким оставленным чубом сверху. Из-за этого, наверное, и смотрелся мужчина относительно молодо, лет так на тридцать, не более, однако представлялся очень уж мрачным, возможно из-за смуглого, почти черного цвета кожи. Однако на нем красовался абсолютно свеженький и чистенький джинсовый костюмчик, довольно еще приличного вида и состояния. Да и новые, будто только что взятые из магазина армейские ботинки с массивной передней частью поражали своим блеском, выдавая его щегольскую натуру. Вряд ли данный факт мог остаться без внимания. Думать же об особенностях жизни явившегося предо мною этого человека явно не имело никакого смысла, так как тот помимо прочего всегда сам охотно рассказывал о себе слишком много занятного, что было порою совершенно некстати. Узнать стрелка также оказалось не сложно по своеобразным привычкам, то и дело проявляющимся в процессе общения, будь то резкие движения рук, наигранность при разговоре, или ухмылка, часто всплывающая на лице, благодаря которой резко прорисовывались все его восточные черты. Но самыми выразительными были темные, почти черные глаза, с характерно натянутыми верхними веками, украшенные узковатыми складками по краям, встречающиеся у представителей этой национальности. Взгляд их выражал какую-то ледяную холодность, остроту и в то же время настороженность ко всему происходящему, какая обычно бывает у людей, по профессии, либо в силу других жизненно важных обстоятельств часто сталкивающихся со смертью, которым приходилось убивать своих же собственных соплеменников. Ощутив единожды такой тяжелый взгляд дикого волка-одиночки, пронзительно впивающийся в тебя и выворачивающий все внутренности наизнанку, вплоть до мурашек на коже, после уже ни с каким другим взглядом точно не перепутаешь. Мне сразу стало как-то немного не по себе. Этого человека, как я мог тогда полагать, судя по различным слухам и россказням, ходившим в народе, знали все ближайшие селения очень хорошо и отзывались о нем далеко не с лучшей стороны. В свое время за какую-то провинность тот был изгнан из родного племени и теперь, наверняка, скитался с одного места на другое, в поисках пропитания, не имея постоянного пристанища. Но человеком, как виделось мне со стороны, он был вполне здравомыслящим, отнюдь не простым, однако довольно-таки дружелюбным по натуре. Уж не знаю, что он натворил там у себя на родине, но относился ко всем вполне нормально и с должным уважением. Хотя и присутствовал в его характере некоторый ярко выраженный недостаток – склонность к умелому патологическому обману или, попросту говоря, – вранью, выражавшемуся в повествовании событий, которые никак не могли происходить в действительности. Он превозносил свою личность в некую степень невероятной значимости, возможно, мнил себя очень влиятельным и могущественным человеком, хотя на самом деле, навряд ли являлся кем-то особо выдающимся. Сочинял же он абсолютно без всякого повода, умысла или какого-либо другого целенаправленного свойства, и, что самое странное, сам полностью верил в то, что говорил. Все это выглядело очень уверенно и правдоподобно, и отличить правду ото лжи казалось совершенно невозможно. Предполагалось, что с головой у него было не все в порядке и уже давно. "Раздвоение личности, пароидальная шизофрения, – комментировала бы такие его способности Леночка, – В несколько запущенной форме, хотя лечению вполне поддается. Довольно противоестественно подобное его состояние, но ничего, и не такое видали. Обычно шизофреники весьма наивны в своих суждениях. Представляют себя другими людьми, либо рассказывают явные небылицы и вычислить их довольно просто. Однако, что ни говори, а этот случай совершенно особый. На нем врачам можно себе карьеру сделать. Человек живет в каком-то придуманном мире, хотя и придумывать тут особо нечего"… – Так говоришь, ты за товаром едешь? – вполне дружелюбно переспросил он, глядя на меня с некоторой излишней осторожностью, словно пытаясь контролировать каждое произнесенное мною слово. – Ну да, конечно. Зачем же еще? – отвечал я, сжимая протянутую им ладонь с плотно стиснутыми вместе пальцами, которая оказалась на редкость твердой и уверенной, выдавая подлинный характер ее обладателя. – Можно, думаю, и без этого прожить, хотя и довольно сложно будет. Ведь города же не зря существуют. Затем, наверное, чтобы их посещать. Не только одни продукты производятся там, но и вся необходимая нам одежда, медикаменты, да и другие вещи, без которых, естественно, не обойтись. – Да уж, это верно подмечено, – не сразу, немного помолчав, отозвался незнакомец. – Если бы не грызуны, так не надо бы было никуда ездить, а просто жить там, условия созданы замечательные. Как только вот этот в поезд пробрался, непонятно, ведь я же перед отправлением все вагоны пересмотрел. Конечно, я бы и третью стрелу выпустил, но боялся в тебя попасть. Довольно плотновато вы сцепились. Кстати, нужно будет нашего паразита как-нибудь с поезда скинуть при первой возможности, ну если тебе самому от него что-либо не нужно, то ехать дальше станет невыносимо. – Скоро поезд остановиться, тогда его и выбросим, – согласился я в ответ, неторопливо взглянув на часы. – Ты бы сам его забрал. А то, чего зря добру пропадать, пожалуйста, разделывай, как хочешь. Я же совсем не за этим сюда забирался. – Такого добра везде полно, вот если бы свинины настоящей попробовать. Хотя шкуру я и не прочь взять. Она крепкая и прочная, да возиться, если честно, не очень хочется. А мясо у него – просто гадость редкостная. Собачий корм, иначе и не назовешь, – он поморщился и, как будто, прочитав мои мысли, спешно прибавил, – Вообще-то я в Город развлечься еду, так сказать. Надоело дома сидеть. Надо хоть как-то косточки свои размять. Да и скучновато стало… Мог бы, конечно, совсем в Городе поселиться, знакомых дополна, да все как-то не решаюсь. Позволили бы остаться, никто бы уж и слова не сказал против. Рассказчик тут ненадолго замолчал, достал сигарету и закурил, присаживаясь рядом на скамейку. Проворно забросив ногу на ногу, он глубоко затянулся, испуская большое количество дыма. – Скажу правду. Знаю я в Городе некоторых местных жителей, ну тех, которые весь этот хлам производят, какой вы домой таскаете. Там он абсолютно никому не нужен, так только для отвода глаз. Могу предложить совершенно другой товар, не бесплатно, конечно, но все же. Такого ты явно нигде не встречал. Великие дела делать можно. Не один ваш поселок к рукам прибрать. – Да что ты! Какие странные вещи ты говоришь! Не знаю, зачем только это нужно. Мне бы себя как-нибудь прокормить да семью свою, многого-то и не требуется, – ошарашено вымолвил я, насторожившись такому откровенному его предложению. – Ну а что, разве там у вас в поселке борьбы за власть не случается? Или пока не до этого? В жизни ведь все может пригодиться. Однако ежели не хочешь, то и не нужно тебе такое знать, – резковато заметил тот. – Было бы предложено. Но если передумаешь, все в лучшем виде организую. С нужными людьми в Городе познакомлю, ну и так далее, как сам пожелаешь. Ты вот за каким товаром обычно ездишь? – Ну, когда как, по-разному бывает, иногда вещи, одежду там разную везу, – я начал для большей убедительности что-то показывать руками в воздухе. – Сейчас вот за продуктами выехал, к зиме подкупить нужно, а то потом и вовсе не выберешься. – И из продуктов кое-что особенное тоже имеется. Такого на прилавки не выкладывают, – настойчиво проинформировал назойливый попутчик. – Ну ладно, думай, пока время терпит. То еще скажешь, что я к тебе навязываюсь. Он отвернулся в сторону, будто бы даже немного обидевшись на такой категоричный отказ, поступивший с моей стороны. – А там, что за люди с тобой едут? – указывая в конец вагона, поинтересовался я, стараясь хоть как-то переключиться на другую тему разговора. – Да я и сам не знаю. Ты зачем спрашиваешь? Так, попутчики какие-то, просто по дороге попались, – уже еще более раздраженно, чем в прошлый раз отвечал он, сразу зачем-то резко соскочив со своего места на ноги. – Однако, скоро станцию будем проезжать. Давай вытащим пока грызуна в тамбур. Хватай его за лапы, нужно подготовиться, чтобы не суетиться после, ведь поезд-то ждать не будет. Мы волоком потащили грызуна к выходу. Тело его было очень тяжелым, вполне соответствующим большому размеру. Еще не успевшая просохнуть за время нашего разговора кровь широкой лентой потянулась вслед за нами, окрашивая пол в темно-бордовый, если не сказать черный цвет. Смотрел я на это с нескрываемым отвращением. – Ничего, не беспокойся, – заверил меня новый знакомый, усмотрев на моем лице выражение брезгливости. – Уберут в Городе все, как следует, вагон будет выглядеть как новенький. Даже и не заметишь, что тут чего-то ранее происходило. Мы вышли в тамбур и прикрыли за собой дверь. – Не куришь? – произнес собеседник, доставая очередную сигарету. – Зря, лишаешь себя удовольствия. – Сигареты укорачивают жизнь, – нравоучительно выразился я, от недовольства качая головой. – Да и чего может дать курящий человек другому, кроме того, чтоб закурить? – Это ты так не скажи. В процессе завязывается разговор, общение, люди обмениваются информацией в неформальной обстановке. Ну, если ты хочешь жить вечно, то, пожалуйста. Но у нас тут такое навряд ли получиться: атмосферный фон, перепады температур… А коренья, которые вы завариваете, думаете, вас спасут? – Но мы пока что еще живы, – попытался возразить я, опровергая его доводы напрочь. – Ну да, конечно. Если ты в это веришь, то почему бы и нет, – он только лишь надменно посмеялся в ответ. – Кстати, у меня где-то термос с отваром имеется, не хочешь попробовать? Я принесу. – Не стоит. У меня на этот счет есть другие специальные, более действенные средства – сигареты, новейшая разработка ученых, – он достал из нагрудного кармана черную пачку со странным рисунком на этикетке в виде круга с тремя желтыми треугольниками в центре и протянул ее мне. – Нейтрализуют невидимую заразу, которая в нас проникает, полностью, без остатка. – Очень интересно, как такое может быть? И ты куришь эту дрянь, чтобы выгнать уже другую дрянь из своего организма? – я даже не удосужился взять предложенную упаковку в руки, о чем, естественно, очень пожалел впоследствии. – Именно так оно и есть, – проговорил тот, возвращая сигареты обратно в карман. "Однако, странно, – думалось мне тем временем, и я уже начал сомневаться в таком резко негативном к нему отношении. – Говорит он вполне твердо и уверенно, словно так оно и должно быть. Но эта информация что-то не сильно походит на правду. Какие-то неизвестные ученые в Городе, люди, которых там никто и никогда не видел. Местные жители? Ха! Да он мне просто лапшу на уши вешает. Все такие его разговоры – полная безосновательная чушь". Но спорить с ним по этому поводу я не стал. Вряд ли подобное было бы сейчас правильно. Тем более поезд начал притормаживать, стараясь замедлить ход, пока не остановился совсем, подтолкнув нас к стене напротив. Автоматические двери открылись, и горячий воздух из песка и пыли ворвался внутрь, бросившись нам прямо в лицо. – Давай, толкай ее поскорее! – отплевываясь от всего сущего и закрывая рукой глаза, крикнул мне новый знакомый, еле-еле удерживаясь на ногах. Мы дружно навалились на тушу животного, и грызун полетел вниз, под откос, кидаясь, будто в бешеном припадке из стороны в сторону, подпрыгивая на каждом камне или кочке, увлекаемый естественной силой гравитации. Не став дожидаться, пока закроются двери, мы вернулись обратно, отряхиваясь по дороге от насевшей на одежду пыли и песка. – Ничего, скоро уже прибудем, – попробовал подбодрить я своего попутчика. – Примерно часа три осталось, не более. Пока можно немного вздремнуть. Поезд тронулся дальше, все более набирая положенную скорость. Менялись картинки за окном, отображая различия этого покинутого мира. Непроходимый смешанный лес, хвойный и лиственный: сосны, ели, березы, осины, неслись мимо, чередуясь с зарослями густой высокой травы полей, лугов, вперемешку с завораживающим душу цветочным массивом, окрашенным богатым спектром красок. Цвет отражался от их поверхностей яркими, приятными для наблюдения, насыщенными оттенками, услаждающими взоры людей немыслимым разнообразием. Деревья здесь отличались внешне и, что самое странное, были совершенно не похожими друг на друга. Растущие вместе они выглядели тонкими и стройными, ветвями и листьями уходя высоко в небо. Окрас их стволов удивительно менялся от почти черного у основания до светло-коричневого у самых призрачных вершин. Другие деревья, стоявшие одиноко, были, напротив, довольно невысокими, однако очень статными и могучими, корнями прочно и уверенно упиравшиеся в землю, широко раскинув в ярком великолепии свои богатые сказочные ветви. Все они, что большие, что малые, так или иначе, росли предпочтительно только в одном направлении, с одной стороны множась густо и обильно, с другой, как и положено, – крайне редкостно и скудно. Попадались также и значительные пустоши, целиком и полностью состоящие из равнин соли и песка, на которых практически ничего не росло. Только огромные желтые кактусы с длинными черными иголками населяли их, горделиво возвышаясь поодиночке, обособленно как друг от друга, так и от всех остальных не столь уж многочисленных здешних колючек. Местные растения на этом участке старались хоть как-нибудь сохранить внутри себя от вечно палящего солнца столь необходимую для своей жизнедеятельности влагу. Все здесь выглядело сухим и безжизненным, словно более уже не существовало той незабываемой живописной природы, стоявшей за окном буквально каких-нибудь пять минут назад, красочным блистательным пейзажем до глубины души поражавших всех вокруг. Встречались в пути и крайне заболоченные места. Это были озера, плотно затянутые какой-то непонятной по внешнему виду и составу светло-зеленой пленкой из дикорастущих водорослей с неизвестными белыми цветами на поверхности, черной тиной около берегов, и стоящими прямо там же, в воде, трухлявыми березками, гнилыми и безжизненными, черно-белыми стволами мрачно подпиравшие нависшее над таким омерзительным великолепием небо. Чем были вызваны эти слишком уж противоречивые природные отклонения, конечно, не знал никто, и лишь только некоторые могли догадываться, что тут явно не обошлось без каких-либо особых сверхъестественных вмешательств. Кто-то уверенно, твердой рукой тронул меня за плечо. – Очнись, приятель. Скоро будем уже на месте. Сейчас никак нельзя спать. Я открыл глаза, поднялся со скамейки, спросонья не совсем понимая, что происходит вокруг. Передо мной стоял человек, с которым мы ехали вместе в поезде, только почему-то он оказался закутанным с ног до головы в толстое шерстяное одеяло. – Где твой горячительный отварчик, а то меня чего-то немного морозит с непривычки. Да и сам тоже его попей, а то до перехода совсем мало времени осталось. Тут я уже окончательно проснулся, пошарил рукой в рюкзаке и, нащупав термос, подал ему. Попутчик отвернул крышечку и осторожно, словно боясь обжечься, налил немного жидкости точно в нее. – Хорошо-то как, – произнес он, понемногу выпивая содержимое и наслаждаясь приятным ощущением тепла, быстро расходящимся по всему его телу. – Заварен, что надо. Сразу видно работу мастера. Я забрал термос уже к себе и сделал небольшой глоток горячего напитка прямо из горлышка. После взял и протянутую незнакомцем пустую крышку, изготовленную необычайно удобным способом – вместе с герметичной пробкой внутри, для того, чтобы та вероятно случайно не потерялась, и наглухо закрутил ее, вращая по удобной плотной резьбе. Буквально сразу же после этого стены и пол вагона начали неестественно содрогаться, совершенно немыслимо искажаясь и представляясь нам уже в каком-то странном преломленном свете, будто бы все вокруг, и мы в том числе, находилось глубоко под водой. Предметы стали растекаться, расплываться по воздуху, постепенно утрачивая свой первоначальный облик. – Ну вот, началось, – голосом, донесшимся словно из подземелья, сказал мой невольный попутчик. – Держись крепче за сидение и сгруппируйся. – Без тебя знаю… – беззвучно, одними губами лишь прошептал я в ответ. Чувствовалось, что словно тысячи иголок впились в меня сразу в один момент, рассредоточившись по всему телу. Но это совершенно не причиняло какого-либо ощутимого дискомфорта или боли, а скорее, наоборот, было необычайно впечатляюще. Я словно разлетался на тысячу маленьких кусочков собственного составляющего, чтобы потом, будто бы опять соединиться вновь в нужном времени и пространстве. Сердце, замерев в ожидании чего-то неопределенного, необычного, подпрыгнуло высоко вверх, зависнув там где-то в области шеи, застряв большим комом в горле, и никак не хотело опускаться обратно, точно самостоятельно, без всякого разрешения, захотев определенно вырваться из моей грешной сущности наружу. Такое состояние полета, как мне тогда смутно представилось, продолжалось довольно долго, пока я уже совсем, решительно и бесповоротно не покинул этот реальный мир, окончательно потеряв всяческую способность к его восприятию.