ТОСТ. Давайте выпьем, мужики, по "маленькой!" Да нет! Здесь надо по "большой"! За женщин за прекрасных, как цветочек аленький, С любящею и верною душой! Дай Бог вам встретить на пути такую: Любящую жену и стоющую мать, Что б ни страшась, в дорогу с вами шла любую, Которой можно было б безоглядно доверять! Такую, что б в сомнениях была опорой, Что б рядом шла, за верность мзды не испросив, И что б могла тебя взять в шоры, Когда ты к пропасти несёшься, удила закусив! Что ж, у кого такие есть, тем позавидую, А у кого их нет, могу лишь только пожелать! Я бы и сам не прочь иметь такую, Да, видит Бог, - их нынче нет, и негде взять! Жизнь долгая и окружающая действительность убили во мне веру в любовь. Нет, понятие любви в сознании осталось, но эйфория по отношению к любви куда-то делась под напором жизненных коллизий, пережитых самим, и наблюдаемых вокруг. Понятие любви как чистого и всепобеждающего чувства, вечного, непоколебимого, святого, подменило осознание любви как некоей потребности типа естественных надобностей, навязанных физиологией функционирования системы жизнеобеспечения, ничего общего не имеющего со святостью и чистотой. Это, просто, одна из систем функционирования организма, представляющего собой ни что иное, как механизм существования системы под названием Homo Sapiens. А она материальна и груба и управляется отнюдь не высокими помыслами, а некоторым приземлённым чувством, называемом Похотью. А, значит, жаждой получить удовлетворение любым путём. И здесь нет места «высоким» чувствам: чести, достоинства, верности и прочая, прочая, потому что эти «высокие» чувства надуманы человечеством, и, по большому счёту, входят в противоречие с «законами природы». Отсюда та грязь во взаимоотношениях полов, которая сопровождает человечество со времён его зарождения, и даже раньше. Если мы произошли от обезьяны, то и в обезьяньих сообществах можно наблюдать всё то же, что и в человечьих. Не зря у автора «Отвергнутому» есть крылатое выражение, пришедшее из глубины веков: «Лишь выше пояса мы люди,/А ниже пояса скоты!» Но «Душа» не желает мириться с этим. И поэтому оптимистично стихотворение: Прозрачна даль. След лунный за кормой. А на душе печаль, Хотя идём домой. Мне б радоваться надо - Рейс тяжкий позади, А для меня – Проблем громада На пирсе, впереди. Друзей там встретят - Их будут ждать. Меня ж на этом свете Уж некому встречать. В дорогу невозвратную Ушла недавно мать. Жена во здравии, Но не придёт встречать! В Индийском океане Средь бурных вод По связи дальней Она взяла развод. Что хуже может быть Для моряка? Уж лучше выдержать Удар клинка! Но беды всё ж не вечны - Не стоит унывать: Бывают ещё женщины, Умеющие ждать! А они бывают! Мало их, но бывают! И грешно не рассказать о них! МурмАнск – большой северный порт. И именно с таким ударением произносят это слово местный люд. По нему можно определить истинного мурманчанина. Порт незамерзающий и, пожалуй, один из самых северных портов. В мои времена, (Лет десять, как конец войне), порт не выглядел грандиозно с верхотуры горы, по которой вился спуск в Город со стороны Североморска, обзываемый в народе «Тёщиным Языком» - так себе, скопление тёмных домов, (даже в круглосолнечный полярный день), скопление морских судов, в количествах, сравнимых с количеством домов. Каменная только главная улица, остальное всё деревянное, или сборно-щитовое, собранное из деревянных панелей. Но это только часть города: остальное всё рассредоточено по берегам, петлявшего между сопками, залива, и состоявшего из невзрачных «сборно-щелевых» бараков, двухэтажек, коттеджей. Город рыбаков, торговых моряков, портовиков. Военных не видно. Они по всему Кольскому попрятались меж сопок: и возле фиорда, и по берегам Баренцева и Белого моря. Метрополия Мурманск привлекала множество народа – цивилизация! И один на весь город ресторан! Проблема из проблем – попасть туда! Каждое судно, стремящееся в родной порт, загодя закупало ресторан и не на один день! Приоритеты – морякам, а нам, флотским, имеющим на базе строгий «сухой закон», это была, очень часто, несбыточная мечта. Да и ещё она осложнялась транспортом: последний автобус уходил к нам в половине двенадцатого, (В самый разгар событий в ресторане), и, если ты опоздал на этот автобус, то ночлег тебе обеспечен только под открытым небом, независимо от времени года. Вокзалы, дабы избежать нашествия шумных и не всегда адекватных гостей, на время окончания функционирования ресторана, двери свои закрывали и баррикадировали на всякий случай, в гостинице мест свободных не бывало отродясь, малочисленные такси ехать отказывались, прикрываясь отсутствием допуска в зону. И как хочешь, так и ночуй, когда ночь полярная и мороз. И здесь, хочешь, или не хочешь, приходилось применять всю свою смекалку и изобретательность, дабы утром тебя соответствующие органы не увезли в больницу на размораживание, ( в лучшем случае), или в морг, ( в худшем). Вот мы с другом и попали в такую безвыходную ситуацию, когда сдуру решили отпраздновать «по-человечески» его день рождения. Моей суженой где-то не было, и мы укатили! И представьте наше разочарование и ужас, когда автобус, развернувшись у нас на глазах, и помигав на прощание красными огоньками, убыл! Ну, и куда нам? Первым делом на вокзал: а вдруг ещё не закрыли? Да чудес на свете не бывает! У вокзала сгруппировались ещё такие же бедолаги. И мы принялись сообща решать вопрос ночлега. Да, что толку – даже идей не было! Но тут проявилась надежда в лице старшины-сверхсрочника: «Пойдём, мужики, я знаю место, здесь недалеко – переночуем! Ну, мы и двинули, человек пять, в общей сложности. Привёл он нас к щитовой двухэтажке, оставил нас внизу ждать, а сам полез на второй этаж и принялся барабанить в дверь. Ему долго не открывали, потом открыли, что-то рявкнули, похоже матом, после чего наш старшина, скатившись по лестнице, изрёк: «Опоздали!» Но оптимизма не потерял: Надо, мужики, найти транспорт до посёлка! Там уж наверняка!» Вернулись опять на привокзальную. Транспорта там никакого, кроме старенького, престаренького «Москвича-жука» Но тот не желал никуда ехать в какой-то посёлок, заявляя, что ему бензина не хватит. Но старшина был напорист, и всё-таки его уговорил, соблазнив некоей суммой. Велел нам садиться, а куда? Нас-то четверо! Хозяин четверых сажать на заднее сидение опасался, но наш старшина его опять убедил. И мы, расположившись на заднем сидении в два слоя, двинули в неизвестность. Дороги там были совсем русские, да и ещё удобренные булыжниками, «Москвич» наш натужно ворчал, хозяин охал и матерился, при каждом ударе днищем о дорогу, но мы-то действовали, а не обречённо замерзали под открытым небом. «Москвич» остановился в указанном старшиной месте, старшина велел подождать и куда-то отправился, но хозяин машины взбунтовался: «Мы так не уговаривались! Я вас довёз, куда надо! Ждать больше не могу!» Здесь я вмешался: «Мужик и так много сделал! Чего над ним измываться? Сколько тебе платить?» Он назвал сумму, порядочную, но не грабительскую, мы поскребли по сусекам то, что у нас осталось после ресторана, уплатили запрошенную сумму и добродетеля отпустили. Ну, и где тут у тебя ночлег?» - спрашиваю старшину. «Да заходи здесь в любую хату!» «Нет, друг, так не пойдёт! Давай заходи!» И он зашёл! Я только потом сообразил, что он может и не выйти. И хрен его найдёшь в этом длинном и тёмном бараке! Да и времячко-то уже третий час? Ну, и я в дверь, за которой скрылся старшина. А там дамочка пол моет в коридоре, (это в два часа ночи!) И со старшиной недобро говорит. А тут и мы с дружком, в полуформе: во всём флотском, но без погон. Чем и хороша флотская форма: погоны одел - военный, погоны снял – можешь сойти за просто гражданина. Чем-то мы разжалобили девчонку, и она нас впустила в комнату. Оказалось, что это общага рыбзавода, Комнатушка в три койки. На одной две пары ног, на другой только пара, а третья – хозяйкина – пустая. Хозяйка сказала: «Располагайтесь, кто где может!» Меня уложила на свою постель. А я до того уже умаялся, что сразу заснул. Обычно, мне в таких случаях, чтобы выспаться, хватало часа два, а здесь, проснувшись, я увидел, что моя добрая хозяюшка спит, облокотившись на стол. Я её разбудил: «Давай поменяемся местами!» «Да спите вы!» «Ну, тогда ложись рядом! Не трону!» «Нельзя!» «Почему?» «Он не велит!» - и она указала на портрет парня в морской форме, висящий над простеньким тряпичным ковриком. Тут у меня сон прошёл, я встал и уселся рядом. «Сейчас чайку вскипячу!» Притащила чайник, заварку, и у нас пошёл разговор. Парень этот – её возлюбленный. Служит на Черноморском флоте уже третий год, (Тогда на флоте служили по четыре года). И она его будет ждать. Я засомневался: «Такой срок! Он может не поверить, что ты его честно ждала!» «А я девушка!» - гордо заявила она. Он и она оба детдомовские. Познакомились на рыбзаводе. Очень тронула мою душу эта девчонка! Когда прощались, я на прощание поцеловал её грубоватую, шершавую от соли, руку, и сказал: «Дождись! Уже мало осталось!