Злая птица сборник стихов Коронелли Джулия Евгеньевна Злая птица сборник стихов ЗЛАЯ ПТИЦА Я говорю: Декабрь – ни пишется, ни спится, И не хватает слов, чтоб высказать тоску. А за окном сидит на ветке злая птица, И смотрит на меня через стекло – ку-ку. Я говорю ей: "Кыш, вали давай отсюда, Не надо чёрных крыл на девственном окне." Но эта тварь ку-ку, глаза - два чёрных блюда: "Поговори, - орёт, - со мной наедине." Я прошепчу: "Очнись, и хватит притворяться…" Подумаешь, зима ласкается в бреду. На пиджаке твоём лоснится чёрный лацкан. Я пальцем о-черчу и отведу беду. Я НЕ ПОТОМОК ЧЕМБЕРЛЕНА Я не потомок Чемберлена и даже не его жена Ответ за мир, на пол поленья, пол-поколения война Я не потомок Сенбернара и даже сука не его Но гложут кости окаянно в округе псы и не в кино Бастардом не являюсь Карлу, чтобы наследовать престол Чего пристал ко мне незванно, твой чёрный рыцарь, старый Дон. Испания, тебе ли плакать о том, что я живу в Москве? Тебе ли Насксос убиваться о герцоге Де Модене? И Феодосия - потеря. Пропала Кафа на корню, Венецианская Империя? Мне гондольеры не поют. Французам тоже не до спеха, доспехи есть и есть вино Но гложут кости окаянно псы московитые давно, Хоть не Ротвейлерсая детка, и не Рокфеллерская дочь Завидует мне вся Планета: Ты – многокровна, нам не вмочь. КРИК О РОДИНЕ! Не море ль раковину грело, Качало в глубине на дне? Не ей ли песнь о горе пело И луч старался в глубине Её покоя не нарушить. Смиренно вкладывая душу Оно рассказывало сказы: О сундуках и водолазах, О кораблях и капитанах, Что соль не заживляет раны… И о китах избравших сушу, И что я слова не нарушу, Когда молчать я поклялась… Мой крик неудержимо таял Касаясь неба, в облаках… На сотни радуг разлетаясь, Но ударяясь больно скал, Вдруг становился новой силой! И не шептал уже уныло, А превращался в ветра шквал. Так родина меня любила, Что крик во мне не умирал. *** Чёрт милостив – хранитель тишины. Он, в этот год призвал гостей немало. Печально нам. Невесело усталым: Зачем его заботы лишены? Эпоха кружит между двух огней: Добром и Злом. Ворона рот разинув, Кричит: Мы прославляем зиму! Теперь навеки остаёмся в ней. Фейерверк! Шампанское! И ёлки мишура…. Мы, тишину нарушим: Поздравляю! Обнимемся арбатскими дворами, И расцелуемся Таганкой. До утра нам радостно, что живы в январе! Что тяжесть лет, нам легче крыл вороньих. А Бог, готовит дёготь на костре, И невзначай, его нам в мёд обронит. Чтоб помнили…Эпоха на дворе Приходит славно…. Тягостно уходит. Я ХОТЕЛА СКАЗАТЬ Я хотела бы написать что-то, что запомнилось всем, Чтобы запало в душу намертво, накрепко, насовсем… Даже если бы как занозу выдернули мой стих, Превратилась рана надолго в бесконечнобольной хит! Я хотела сказать вам, люди, о чём и думать смешно… Так двусмысленна Вера Холодная в чёрно-белом кино: Например, о красном рояле и о белой розе на нём, Или как нестерпимо страшно даже солнечным днём. То что, тень от настольной лампы – это и есть – Смерть, И ту пропасть, что между нами, лишь звездою согреть. И когда умирает надежда как младенец – январь, Знайте, ваши глаза и лица лижет волк – высек царь Чтобы пели у Врат церковных нищенки и бомжи, Чтоб глумился двуглавый ворон, пряча злато во ржи. Я хотела сказать вам, люди, о чём и думать смешно… Так двусмысленна Вера Холодная в чёрно-белом немом кино. *** В моей каморке пять углов, Я с детства помню их. Я даже помню скрип полов, Да не об этом стих. Я вам хочу теперь сказать: Когда темнее ночь, Я не могу в углах стоять, И выхожу я прочь Из пятого угла, на стул Сажусь и пью коньяк, И думаю: сыграть бы в пул, Об этом был мне Знак! И кошка – как бильярдный шар Ложится на ковёр, Я кий возьму и обмакну в чернила просто так. Покрашу кошку в синий флёр*, Ковёр и стул, и мысль… Но пятый угол не найдя, Я крикну мыслям – брысь! Теперь стою в пяти углах, Спокойно и смешно, И в голове сплошной бардак, Как будто жизнь – кино. В моей каморке пять углов, Я с детства помню их. Я даже помню скрип полов, Да не об этом стих. В ДАЛЬ ЧАПАЕВСКОГО ПАРКА Скоро станет день хрустальным В звонком шелесте листвы. Скрипнув золотом сусальным, Сбросит маску лик Москвы. Вдоль замёрзших переулков, В тёплом, вязаном шарфе, Выйду утром на прогулку… Мимо старого кафе. В даль Чапаевского парка Незамеченной пройдусь. Так сквозит из старой арки – На скамейке нет бабусь! Узкобёдрые рябины Предлагают сползший плед. Осень в рыжей шкуре львиной Ставит лапы след вослед. БЕЛОЕ НА БЕЛОМ Белое на белом, так ли сложно? В молоке сугробов и порош Снежным бабочкам согреться невозможно. В мертвых листьях ветряная дрожь. Белое на белом бесконечно Невидимкой брошенной спешит, Оступилась в платье подвенечном, Заждалась у вымерзших ракит. Белое на белом незаметно, Как любовь, как нитевидный пульс. Свет и тени существуют вместе - Выдох горький, вдоха свежий вкус. Ах, любовь, уже летим на тройке Белогривых и шальных коней... Но, постойте, ангел у помойки Ловит сетью белых голубей. Может, померещилось. Нездешний? Падший ангел, вглядываясь в наст, Ищет прошлогодний снег, конечно, Размечтался, проще бы пропасть. Снежным бабочкам согреться невозможно В беловатой вьюге декабря. Соберу в ладони осторожно - Пылью звезд мне пальцы серебрят. Закружилось белое на белом, Все слилось, и исчезает нимб... В зимнем парке мы накормим белок, Рыжих белок у застывших лип. СИНЕШЁРСТНАЯ СОБАКА Этой ночью мне приснилась синешёрстная собака, что брела по горизонту, улыбаясь в синеву. А еще мне снился дождик, струйками играл на скрипке, барабанил по дорожкам, что сегодня не умру. А ещё мне снилась песня о кораблике бумажном, превратился он внезапно в настоящий, злой фрегат. В белый мир палили пушки, и орали адмиралы! красночёрные снаряды разлетались наугад. А в лесу мечтали цапли, спя на соснах парусами. на одной ноге с медведем, с бескозыркой на другой… Этой ночью мне приснилась рыжебелая собака, что учила синешёрстку полинять хоть ра(з)дугой. Вот тогда бы дождь не зря бы, шёл по крышам за отрядом – цапли стали бы фламинго, а медведь удрал домой. Не палили больше пушки, все узнали что есть – Совесть, и размокли бы газеты, смыв печать и ложь к утру. Нет сегодня не умру! КАКАЯ МЯГКАЯ ЗИМА! Какая мягкая зима! А я не выхожу из дома. Как это нудно и знакомо – Болеть от ночи до утра. А я хочу услышать снег, Как он летит вдоль тротуаров, Вдоль новых башен, старых арок. И оставляет белый свет. Какая лёгкость на душе От тихой Музы в том окошке, Где даже не скребутся кошки… Неужто дохлые уже? Ну вот – проговорилась я, Нет, нет, совсем не умираю. А просто, напугать стараюсь… Какая мягкая земля. ПТИЧЬЕ Летела я домой на край земли, А гроздь рябины на снегу алела. Я думала: «Но мне какое дело! Сорвали, бросили, да вьюгой замели». Грачи кричали в серые поля, Но соловьи пока ещё не пели, Я думала, что крохотна Земля..., "Когда на мир взираешь с недоверьем, Иль на мосту стоишь над чернотой, И, свешиваясь вниз, плюёшь в прохожих, От бесконечной жизни невозможной, И ощущаешь, что черта – чертой, А край земли – безумно ненадёжный». И возвращаясь снова к облакам, Туда, где гроздь рябины горьким соком Забрызгала от Юга до Востока, Всю даль небес, и снега берегА-А-А-А!… Я жмурилась как птица на ветру: «Опустишь крылья, значит – камнем наземь, И ввысь рвалась, и пела: « Не умру…!!» Но с облаков ужасно трудно слазить. Теперь, брожу по талой мостовой… Весна прошлась по перьям соловьиным, Свистя: «Что не отступит край земной, Такой огромный, как глаза рябины!». ПЁТР И ФЕВРОНИЯ Подобна тихим ангелам Рублева Любовь её мудра и столь сильна, Целила снадобьем и словом Змеиным ядом заражённого Петра. Бегут от мира: в странствие, в изгнанье Не разлучит их даже смерть. Сухое древо прорастает в назиданье, Крупице хлеба - жертвою гореть! Готовя гроб себе он звал: «Родная, Иди ко мне ведь нам уже пора», Но образ Чаши Жизни вышивая, Ждать заставляла бледного Петра. Кончины час оттягивать нет мочи И в третий раз гонца он к ней прислал, Она же, не спуская с ризы очи Иглу в шелка воткнула и пришла. Тела же их отдельно, но доколе? С рассветом вместе непробудно спят. Как примирение ума и воли- Венчанья княжеский обряд. РОССИЯ КОШКОЙ Россия кошкой во дворе Новорождённых ищет деток. "Быстрей топить котят в ведре!" Указ царя. "Придворных следом"... - "Но я сбежал, тем спасся я, Но мал и Бог меня не любит",- Мяучил зверь у алтаря. Он обознался, в храме люди... *** Жил человек, не зная веры. Он жить спешил. Ему казалось что барьеры Его души Ни что иное, как сомнений Тенистый сквер. Не слушаясь особых мнений Он просто жил. Он честно шел на баррикады Когда война. И думал он о тех, кто рядом… Поет струна: О том, что милая сегодня В саду одна, И то, что воевать довольно Когда до дна… Жил человек, не зная веры Но зная то, Что если он кому-то нужен, То это мно… Жил человек, не зная веры. Он жить спешил. Ему казалось что барьеры Его души Ни что иное, как сомнений Тенистый сквер. Так в душах многих поколений Немало вер. НЕТ ДОРОГАМ В СССР! Старый кожаный пиджак То велик, то мал – лежал Много лет на антресолях. Выступал в концертах сольных, Или в театр наряжал. А в кармане я нашла В дырке за подкладкой – руну, И билет трамвайноумный, Две монеты без орла, Этикетку от «Тархуна». Жить мешал вот этот клад Много лет на антресолях, Мне его забросить что ли? Как политинформдоклад. Но забыть мне не даёт Весь эфир и мир о кладе, И пиджак сегодня кстати Снова моден и деньжаст. Я тебе его дарю, ты преемник! Пригодиться. Будешь врать: Двухглава птица! День был вроде бы лучистей… Точно! Двадцать лет назад. В этом самом пиджаке. И по тресканию кожи Снова сможешь подытожить В плитках горький шоколад. *** Сдавала я экзамен небесам… Учительница с внешностью цыганки, Спросила, хмурясь, песню про «Таганку», (То Ангел был, поверьте в чудеса). Я спела «Ночи, полные огня…» И про талант и юность не забыла… Она парик сняла, встряхнула крылья, И прослезившись, чмокнула меня. Через минуту, снова, на допрос: - А что за день? Ты отвечай, не медли. - Так Воскресенье вроде бы намедни… - Кто на иконе слева и всерьёз?! Двух братьев, что открыли в Царство путь, Иесуса славя страстно я узнала… Училка имена их подсказала: «Вот, умничка, но только не забудь. Пройди к столу, бери сертификат, Какой ты хочешь? Души ищут цвета… Перед тобой -- вся Чёртова планета, От Бога – Рай и розовый закат!» Я – каравелла в море, это так…. Как рыба, что на суше ищет воду, Схвачу за хвост лазурную свободу… (Не дали. В канцелярии – бардак). «Другого цвета кожи не хочу!» -- Вскричала я. «Вы – Ангел невозможный»... Держи лазурь. На море... осторожней. Юль, спой «Таганку», скоро улечу. Я спела: «Ночи, полные огня…» И про талант и юность не забыла… Мой Ангел улыбнулся в веер крыльев, Поцеловал и скрылся от меня. *** Говорят, Апокалипсис скоро придёт, Там какие-то бури на солнечном диске. Я варю на плите всем на ужин сосиски, Зябну что-то. На третье хотите компот? Засыпаю на стуле. А кот торопясь, Слямзил ужин. Теперь он доволен, и сыто Замурлыкал: « Мне кажется – жизнь удалась! Даже если Конец, мне свезло. Шито-крыто. Но осталась мечта. Богу я прошепчу, Что спасибо, конечно, всё дело в компоте, Только в следующий раз, как с хозяйкой уснёте, Я мясные сосиски пред смертью хочу». ЖАДИНА Черешен мне черешневых не приноси в мороз, И жарким летнем вечером мне не дари мимоз. За дождиком осенним по лужам не успеть… Весною под горою в лесу рычит медведь. Меня не удивишь ты охапками цветов, Дворец, и тот мне лишний, пусть полон сад плодов… Багамы иль Канада – всё это ерунда! А то, чего мне надо, не дашь ты никог-Да. ВЫШЛА С КОТОМ НА БАЛКОН надо работать! так ну-дно, и хочется спать… тупо смотрю в монитор: эх, не смоква, но фига! медною ящеркой осень спешит на асфальт, сбросив останки хвоста, в кровь не начатой книги… как же хотелось писать о листве и весне, но малахит не цветёт и шкатулка закрыта. мёртвые реки, и рук не коснуться во сне… Мастер храпит, свита дремлет, а неМаргарита вышла с котом на балкон, удивляясь зиме! бабочки снега внезапны, безудержно грубы. в этой каштаново-колкой, забеленной тьме Божьи коровки не спят и целуют ей губы. ЧТО ТАКОЕ ГОЛОЛЁД? что такое гололёд только ёжик не поймёт после снегопада падать мы не рады но смеётся Бог в окно любит посмотреть кино он в комедии знаток вот и сделал нам каток смотрит в чёрное окно за окном темным-темно там скользим по льду мы нам ль о Боге думать? *** Проехала собака, залаял грузовик, Октябрь отр-яхнулся, и отчего - то сник. Кот-продавец сосисок нахваливал шпинат, И лился дождь из лужи на небо невпопад. Кусал прохожий тучки, летая вышине, Наш президент получку отдал сегодня мне. А крысы для префекта построили гнездо, Но не пускали на ночь, хотя тот знал Дзюдо. Ходили крокодилы по улицам ночным, Жевали одеяла и забирали сны. Селёдка в ржавой банке мечтала о красе, А воробей Василий вздыхал о колбасе. И лишь орёл двуглавый, смешной как таракан, Переминая лапы, отдать не смог стакан. *** от тебя – одна усталость в память обо мне осталось только зёрнышко граната да ликёрный Малибу растеряла все подарки мёрзну я в квадратной арке вспоминая свет лампадки если только не усну подкрадешься ты неслышно дунешь занавеской пышной и умчишься восвояси к трёхголовым теремам только знай что я не птица стыд – когда в руке синица всё завистливее лица где предатель там и храм *** все мысли через решето просыпались в траву росой покрылся берег тот и лошадь вдаль по рву ушла и векторный пролог остановился сам вскричала чайка: как ты мог подняться к небесам?! и ей ответил тот без крыл что мысль швырнул в моря: ведь для того я уходил чтоб ты была моя. все мысли через решето ... до звона от подков росой покрылся берег тот шли лошади за ров за ними векторный пролог остановился сам вскричала чайка: как ты мог подняться к небесам?! и ей ответил тот без крыл что мысль швырнул в моря: ведь для того я уходил чтоб стала ты моя. РАЗБУДИТЬ МЕДВЕДИЦУ когда взлетаю в небо на качелях, созвездье родинок становится на место. Большой медведице на голени так тесно, захочет к тихим звёздам светом лечь. клонясь к закату, солнце увлечённо раскрасит окна, крыши, двери, ели, мгновенье гонит беззащитный чёлн, плывя во времени как грёз преддверье, но также быстро растворится в нём. так тороплюсь и я достать зубами, засушенную между облаками, осеннесморщенную вишню днём. когда из пасти океана рвутся волны, я, вслушиваясь трепетно в их стоны, присяду на песок, … как невесомы мои ключицы, руки, локон вольный… как жить вне тела с яркою душой? упрямый дождь ровняет пляж с водой, роняет урны ураган, зонты, прохожих, от сырости бросает холод в дрожь их… теперь открою шире дверь балкона и подопру её своим любимым креслом, в кровать!… под пледом интересно разрушить все препоны вдаль законно. и лишь взлечу я на качелях жмурясь, созвездье родинок становится на место. Большой медведице на небе очень тесно, к себе Медведица впускает только бурю! *** ...а за окном воздух так плотен, будто вода в реке на вернисаже плоты полотен плавают вдалеке мимо летит пейзаж осенний, ветер – испанский дон эфес от шпаги блефует с тенью, вздрогнет от грома дом ...и полетит, оторвавшись рьяно, вырвав фундамент "из" дом разогнется, расправит двери, словно кленовый лист ну, а за ним, в чудеса поверив, город летит, другой… штор паруса, трубы крыш как реи, реют над мостовой. детка, не плачь, мы оставим осень и улетим в Канзас вряд ли Волшебник или Бастинда будут грустить о нас *** Я думаю то же, что думаешь ты; И падает снег с бледноликой луны. Я голову вверх поднимаю, Снежинки лицо мне пронзают. И мёрзнет и жмется котенок к ногам. Мне слышится в небе и хохот, и гам – Так звёзды танцуют Сиртаки В таинственно-скованном мраке. Деревья звенят ледяной головой, Сугроб притворился священной совой, А в норах от страха мышата дрожат И воздух от холода сжат. Ты думаешь то же, что думаю я; Снежинки на землю так плавно летят, Что, кажется, лебеди с бледной луны Свой пух обронили и стали стройны. И слышится вальс и шуршанье одежд, И зайцы своих не теряют надежд, И кружатся в танце их морды и лес. Гусарское царство повес и принцесс! Шампанского взрыв до небес! Но мёрзнет и жмётся котенок к ногам, Не зная про то, что ведь это он сам Упал на тропу с бледноликой луны, Но был тот зверёныш бескрыл. Так звёзды танцуют Сиртаки В таинственно-скованном мраке. Деревья звенят ледяной головой, Сугроб притворился священной совой, А в норах от страха мышата дрожат И воздух от холода сжат. *** нас нету, но мы есть и это славно, но может быть, не весело, а грустно- нас нету? снег, что падает на молодость листвы и облака идут над городом озябшим и ты облизываешь губы на ветру ловя продрогшие снежинки и я не смею удивляться… понять пытаюсь - это сон, иллюзия… фантазия… химера? свет, уносящий к мириадам звезд твою улыбку? снег падает, нас нету - но есть ты и есть земля, окутанная грустью… но где же я? и мысль моя и пламень сердца и шорох лиственничных лап и запах чайных роз и кофе… желто-лимонная заря? где ты и я - цветы, ледник... роняет поцелуи млечный путь… щекотно… просыпаюсь … ты и я *** Хочу быть выше глубины, Не потому что мир заужен. Моё сознание из кружев В котором нити – это сны. Хочу быть тоньше и добрей, Но только к тем, кто знает сказки. Пусть остальные корчат маски И называют бродом бред. Хочу быть ниже ледников, Но возвышаясь над холмами, Звенеть открытыми крылами, Уткнувшись в пузо облаков. Хочу быть ласковой как снег, Который сладко лижет пальцы. Но исчезает в бальном танце, Во сне не оставляя след. Хочу быть выше глубины, Не потому что мир заужен. Ведь ты всегда кому-то нужен, Пусть лишь в снегах, в глубоком сне... Тогда и вспомнишь обо мне. НЕ ЗАБУДЬ 1*** Синий вечер и темные дуги бровей. Взгляда бархат уступчивый, близкий. Сон травы, поцелуя нежней, разогнал рой разyмнейших мыслей. Как таинственно снова молчать, зноем сладостно-вязким напиться, черной пряди коснуться опять, млечным светом в ночи раствориться... Душный вечер с его синевой, сколько не был далек он и зыбок, будет эхом мерцать над Москвой в такт Вертинского с пыльных пластинок. 2*** …Ветер, дождь и огней отраженье…. Я не знаю, бывает ли так, но притихшая грусть со щемящим волненьем, словно волнами плещет в раскинутый мрак. Надо что–то сказать на прощанье… может много, а может быть - нет. На вопросы немые, улыбки молчанье говорит, отвечая, глаз вдумчивых свет. Я боюсь твоих слов, твоих слез… Этот поезд, вокзал, этот путь и сентябрь. Вот проходят минуты, секунды…- сейчас все исчезнет, уйдет, все исчезнет, уйдет… До свиданья, прощай. Не забудь... 3*** Я черным зеркала свои завесила не смерти в след, а просто, пошутив, как будто я на самом деле весело, пропеть сумею траурный мотив. Ты покорил заплеванные лестницы, ты вытер все дверные косяки. Моя любовь…какая околесица. Твоя любовь…какие пустяки. ГРУСТНАЯ ВОДА грустна-я грустная вода до дна по асфальту рекой и по ямкам скок тротуар-пешеход на ту сторону дня на мысках бы дойти не жалеть сапог вот стою и смотрю на теченье ручья как багровый листок в май уносит сток было так и не так может и для меня а теперь нет пути через грязь-песок на чужой бережок долететь нету сил не построить мосток не поймать такси рвётся взгляда нить вдаль через синь и мыском зачерпнуть я смогу лишь ил грустна-я грустная вода до дна под дождём я дрожу чувствуя как мал циник-ангел шутя не шепнул облакам что стою на краю на мысках одна а вокруг а вокруг грустная вода… ЛАНЬ дождь залил тротуары мосты магазины меня мою кошку Катюшу льёт и льёт день и ночь после плановых праздников церкви ведь разгон облаков над москвой не способствует заданной цели пристрелили всех ангелов в пух -- не резон богом прыгать по лужам вот и мёрзнет опять моя кошка мой двор и эпоха и вечность… серым -- небо деревья трава и цветы и художник Зонтовский вопрошает палитру пол-литра зовя в Человечность но иные не тонут а неким без этого тошно… кукла Таня на полке свой рот закрывает ладошкой не играет ребёнок не кормит не нянчит а хнычет капризно… дождь стучит по карнизу и кошка готовится к тризне о кончине мыша что посмел не угнаться за кошкой дождь залил тротуары мосты магазины меня и моё равновесье ной -- Зонтовский наверное снова готовит свой плот для Катюши и Тани ведь разгон облаков над москвой не способствует раненной лани лань – лесное животное… в серости ей неуместно… *** Нашла на помойке разбитую старую птицу. Художник-старик, тихо помер, а детям не в радость, Он резал из дерева, видимо, очень старался Придать попугаям своим не пиратские лица. Облез какаду, стерся лак, клюв отбился и крылья. Но дерево помнило жизнь и цветенье, и нужность, Которую руки художника боготворили, И праздник, когда подарил попугая он детям своим непослушным. Но, вот, оказалась забытой игрушка резная. И заново я придала ей свое настроенье, Немного терпенья и новая жизнь попугая Пускай принесет мне тепло, шхуны ветер, волну и морей нетерпенье. БАСССЕТ-ХАУНД, АХТУНГ-АХТУНГ! ИЛИ ЧУШЬ СОБАЧЬЯ Бассет – улыбаясь английсковоспитанной пастью, Полной белых столбов 6-ой палаты несчастий, Брыли закусив, смотришь на мир с дивана, Моего белоснежнокожаного зверского обмана. Овсянка подана, Сэр! Надев слюнявчик, Ты сгрыз мой тапочек по-настоящему, Флешку с записью Элвиса Пресли, Провода интернета и телефона, если Ты не поймал мне кролика, не будешь другом, Скушав карту Крыма, где Коронель думал, Съев Шекспира с его купцом и тенью, Ходишь теперь и жалуешься на Лав фантомное приведение. Что мне делать с тобой? ты хочешь быть Человеком! Точнее президентом всех стран этого буйного века, Ты навёл порядок своим картофельным носом, Не сомневаюсь, что нашёл бы разгадку кризисного вопроса: Почём мясо – потом и кости! Мозговые дороже молока и премьерной злости. Ты не стал ломать палаты Вяземских и Хорошовку, Отреставрировал будку там бы, да по-дешовке Предложил Обаме немного корейки, Тот лопал да бегал, как Лопе де Вега, да за такие копейки. Басссет-хаунд, ахтунг-ахтунг! Пёс выезжает к префектуре на танке. Бойся и трепещи Митволь с секретаршей Алиной, На столе сексом занимаются лишь пришедши с повинной. Кролики в белых перчатках похожих на унитазы, Яволь, отобьют у тебя желание всякой заразы. Так сказал бассет улыбаясь английской пастью, Полной белых столбов 6-ой палаты несчастий, Брыли закусив, смотрит на мир с дивана, Моего белоснежнокожаного зверского обмана. СРЕЗАЛИ срезали Анну Листьева срезали как в чужой стране Кенеди как в чужой политике Ленона... Как трудно не понимать того, чего не хотелось бы. “НЕ” почему ты подумал, что это последний этаж? дальше будет чердак, и умытая дождиком крыша ты уперся до боли мыском темноты в «не сейчас» из «сегодня» скрипит та ступенечка буково-рыжая дальше, вьётся дорожка к той самой заветной мечте? ты желаешь и пяткой ступить? раз готов – нет вопросов ты живой и не-спятил, баранок соленых тебе и росинку с асфальта России спущу на подносе *** За то, что я резка, за то, что я упряма - Не выгоняй меня, меня не покидай. За смелые слова, за истинную яркость, Не убивай, молю, прошу - не угнетай! Я вижу, что сейчас тебя обида гложет, И нестерпимо жжёт, и хлещет по щекам, Но ты, люби меня, пускай печаль поможет Преодолеть "се-бя" и выпить по слогам. Не затворяй окна в прокуренную осень, Закутываясь в ночь, ты глаз не закрывай. И в безнадёжность сна, не окуная вёсел, Бессонницей своей стремись в родную даль. Там, я тебе – и дом, и невидаль уюта, И мягкая постель из муравы - травы. Не выгоняй меня дождливой ночью лютой, За то, что яркость – я, за то что мрачность – ты. ЛЮБИТЕ СЕБЯ Любите себя, любите, но только не за гроши! Ищите себя, ищите, на всех перекрёстках души. Гадайте себе, гадайте, в ладонях мечту держа, Но только не зазнавайтесь, от пафоса не дыша. Беритесь за цель, боритесь, пробуя горы свернуть. Но, за прицел не держитесь, иначе отрезан путь. (я, в сущности, лишь к равнодушью не равнодушна, ни как…) Так что: Любите себя, любите, да хоть за медный пятак. *** однажды влюбилась улитка в жирафа и это не сказка из книжного шкафа «мы с вами похожи», -- шепнула улитка и шея, и рожки, и та же палитра я вас приглашаю намедни на дачу которую мы перестроим иначе вы – краном подъемным работать хотите? а я обеспечу комфорт и обитель жираф грустно чавкнул, вкушая терновник он думал о том, что хорош как любовник но домик улитки ему слишком мал а бревна носить -- не его интеграл с тех пор он грустит и стоит длинноного и думает: « жизнь не-у-дачна немного» улитка же дачу несёт на спине и любит жирафа когда он извне *** я учил однажды пчёлку: что в работе нету толку веселится, дел не зная даже бабочка цветная всё порхает, ты взгляни чувств лишаясь от любви! да, я виж-ж-ж-у, торопясь, отвечала пчёлка злясь… я учил при новой встрече: стрекоза кружит под вечер в бальном платье у пруда грациозна и стройна! неужели ты не хочешь так же танцевать до ночи? да, я виж-ж-ж-у, торопясь, отвечала пчёлка злясь… я учил: не будь упряма… возле пчёлкиного храма всю в пыльце её нашёл: отдохни же, хорошо? помогу, идём, глупышка заработалась ты слишком! да, конечно, я свободна отвечала пчёлка бодро все я сделала дела и вздохнувши, умерла… Поэтам 21 века Ну что ж друзья, вы предали меня…. Я даже назову всех поименно : Елена, Паша, Дмитрий и Колян…. Так много вас – почти полмиллионно. И все молчат, глазея на бурьян, Который посадил дурак щербатый. Вас тешит мысль: « что это не меня». Ну, да, не вас, не вас…хотят убрать, ребята. Вот так травили зайца, плакал он, Теряя силы в придорожной пыли. Охотник смело выстрелил в упор! Взвыл серый…Рады, что не вас убили? Шептались ивы тихо на пруду О том, что живы-вшивы лягушата… Дурак щербатый задудел в дуду: Гонимы будут!…Но, не вы, ребята. Их имена: Марина, Анна, Ося и Борис... - Вас так же гнали всех полмиллионно. Гноили в тюрьмах как заразных крыс, И знали всех, всех знали поименно. МОИМ УЧИТЕЛЯМ ПОЭТАМ «О Боже, из какого сора!» Тот сор - дороги луной пыль. Пишу как Блок затейливо узоры, И мну ковыль. Так Маяковский выл расхлябанно: «Что о-дурь властвует над нами, И застрелиться к чёрту надо бы!» - Мну флейты сапогами. Пишу травою пастернаковой, И гнутся улицы подвластные, Не разные, но одинаково Чертополоховоизласканны. Ещё, пишу моей Цветаевой Записки нежные и тайные, Рябин усталость согревая, И замерзаю. Мне Вознесенский: Что Вы, девочка? Не зябните как лист с опалиной, И дышит на ладошки вежливо - «Ты будущая и былая»! И даже Бродский, мной измученный, Плывёт в тоске, где вдоволь хлеба, Сгибая плеч моих уключинки, И жизнь - не влево. А Щербаков меня заманчиво, Вдруг обзовет какой-то лямбдою. Спроси его, но не навязчиво: Жив муравьед твой? Есенинской тропой к берёзам, В рубцовской лодочке, да в горницу… Осенний лист, не надо к грозам - Казнь не к лицу. Солёность губ оближешь наспех, Иль Вороном кричишь: – Запомните! Черновики сожгу в ненастье… Не этой полночью. НОЧЬЮ РОЗЫ СПЯТ. МОЛОДЫМ ПОЭТАМ Мне шептала Марина заботливо: «Вам не нужно стоять на ветру», Саша взял папиросу задумчиво: «Нет, сегодня я не умру»… Ваня, вздохом и тайным желанием, грел хрустальные плечи мои, А Серёжа, шутя, подначивал… травы мять до седьмой зори. Мне Иосиф бубнил, как снадобье, упоенно свои стихи, А потом, изумлённо спрашивал: «Так ли строки мои плохи?»… Ночью розы спят, но над статуей – гам и щебет наперебой. Ну, а статуе было надобно не забвение, но – покой… КОСТЬ НАКСОСА Я лишняя ложка сахара в кофе. Я лишняя мышка в желудке кота. И пусть я закончу сей день на Голгофе, Я нужной не стану тебе никогда. Излишне смеяться над белками в парке. Они виноваты пушистым хвостом. А холод заснул в незатейливой арке, Оставив дождливую грусть на потом. Не лишне пугаться медведей и рысей, Когда ты один восседаешь на пне. В извечном лесу мухомор белобрысей, Чем лесть альбиносов, что каркают мне: Постой, не забудь что ты лишняя вишня! В варенье домашнем тебя не найти. Бродячая осень - кость Наксоса ближним, Как нить Ариадны в суровом пути. ДЕВАЯТЫЙ ВАЛ ем манго у кромки прибоя брошу косточку в искренность моря чтобы упрыгала в дальние земли увидев девятой волны зелень свет разрезая на половинки соприкоснулась с молнией ливня так же душа летела и тело вновь возвращаясь в плоскость предела после штормов и зигзагов пепла косточка манго вновь улетела чайкою белой в синее небо ты вот не понял а я верил слепо в то что ел манго у кромки прибоя чтобы увидеть искренность моря чтобы запрыгнуть в дальние земли видев девятой волны зелень. ПОЖАЛЕЕМ ВЕРТИКАЛЬНО? Террорист шел по рельсам назад, Отряхиваясь от осколков гранат, Отмахиваясь от данного курса, Не вспоминая подлодку Курск, Чертыхаясь в который раз, Что за зря запалил фугас Саяно-Шушенской ГЭС: Издевается старый бес! Чёртов Бог не помог, А мог! Послевоенное давно драное. А новое – для Державы Из своего кармана не дам. Что я, Рокфеллер для дам, Для младенцев, для их пап, Для итальянских мохнатых лап? Мало что ли членам ВОВ И их немногочисленных вдов?! То химзавод, аквапарк, Останкино. А у меня одни недостатки? Все вроют, ворую и я – Всё для народа на благо себя. А разве не надо вам Сочи? В аренду я сдам свои синие очи?! Аврора, Невский, питерский тракт… Вот иду назад как дурак . Сел террорист на ведро голубое И заплакал: « Не Гитлер, а Николай //» БАРЫБИНО Плачь комариный под вечер, Тихо вздыхает ковыль. В путь по тропинке на встречу: Поле поплыло, да пыль. Грустно, дощатая дача, Ветошь запущенных дней. Как - то всё было иначе В памяти детской моей. Солнце. Плескал рукомойник Струйки весёлой воды. Что нам на завтрак сегодня? Мамочка, яблоки-сны… Там, за кустами малины Ёжик живёт нелегко, Ночью ворует из крынки Кузьки-кота молоко. Яблони, яблоки, книжки… Тайный шалаш из досок, Олька, с серёжкой из вишен, Юлька – июльский цветок. Нету пруда, тут, Ба – рыбина! Плещемся как пескари. Дед неизменно хохочет: Рыбину в поле словил. Просека травы примяла, Вновь воскресенье – жара! Мама, сегодня мне с мятой Чай завари, до утра Будем с тобою про старость, Молодость вспоминать, Мама, мне мало осталось. Я не хочу умирать. Грустно, дощатая дача, Ветошь запущенных дней. Лето отпущено, значит, Ливнем по крыше моей. Слышишь, кукушка всё плачет, Рожь переспела - смелей! В детстве рыдалось иначе, Радостней и веселей. ПРОЩАНЬЕ С ЛЕСОМ сквозь закопченную стекляшку вижу солнце? весь город в дымке будто снова мэр иль дворник поджег Москву чтоб не отдать Наполеону горят сосновые леса и лоси плача нас умаляют о пощаде задыхаясь и гибнут лани лисы соловьи и рыбы: не пой мне песен лес о ландышах весенних твои дубравы рощи родники озера все забирает Бог – Лес, ты ли проклят? иль та Россия что отпразднует победу войны двенадцатого года лживо щурясь ломая ныне нет, не церкви – лишь истоки корней истории самозабвенно: Храм есть Вера?! не возродится Фениксом из пепла. НАПИСАТЬ О РОМАШКЕ НА ПРОМОКАШКЕ. Написать о ромашке на промокашке. Расползается пятнышком снова нетерпеливое слово. Зачеркну, что тревожит – все равно не поможет. Сердце капелькой олова... А может, стоит попробовать: Строят дома разные, монолитно-разнообразные. Супермаркеты важные, на цементе морозно-влажном. А, фигня! И это Москва? Рекламных щитов не счесть, досуществовать и не съесть «Орбит» без сахара – красота! Сверкнет белизной ино-пасть-Да? Вот теперь улыбаешься миру. В парке деревья вырубили, телик на фиг вырублю. Там одна канитель: улыбается этот в кепке, речь другого подобна лепке: провозгласил год «Старика и Золотой рыбки». Куда делись улыбки в метро Первого января. А на фига им эта Москва. Звёзды Кремля разбросали тень: «Свободу слова - Даёшь на день!» Но годы - долгИ. Полно машин, как джинн спешу к уютному дому, к подъезду родному. Новенький джип караулят, воя, голодные псы. Холодно им и не снятся счастливые сны… Написать о ромашке на промокашке. Но, знаешь секрет – в тетрадях их больше нет. Дом, дверь, двор, карусель… Сели. Успеем? А на фига? Но это моя Москва. ЦИКЛ СТИХОВ "ЩЕНКИ НЕ ХУДОЖНИКА 1. Мой император - не художник, скорее каторжник - заложник, точнее, предводитель шайки в цепях таких же попрошаек. Спесивый пёс, твоя страна - в тебя отнюдь не влюблена. Тебя проводят злые дети и расстреляют на рассвете. Раз хлеба нет, а зрелищ – тьма: истлеет посох и сума. Щенкам не жить в бетонном рае. Здесь каждый камень у - ми - ра - ет… 2. Ты видишь, воздух пьян цветами, пропитан ветром и цветами раскрашен одухотворённо. И удалённо - удивлённо ты смотришь в этот лес глубокий, голубоглазо – одинокий. Озёра глаз и смальту сосен ты, ощущаешь, веря в осень внутри холста… На вернисаже ты забываешь, что пропажа - твоя душа в бетонном рае, что от зимы ты умираешь… И лужи глаз в асфальт щербатый… В который раз ты от Арбата домой как пёс по переулкам, бежишь по тёмным закоулкам. И не хватает кислорода в метро, где толпища народу, где пыль от мраморного ветра разъест глаза, где километры спрессованы экспрессом своза тряпичных тел в электровозе. Кобыле легче? Легче чёрту у шеи перегрызть аорту!… Уже к Кузьминкам подъезжая ты вдруг картины вспоминаешь - и видишь воздух - пьян цветами. Пропитан ветром и цветами. Робеешь: обморок ли это? Орёшь: Карету мне! Карету! Но кружит пёс среди двора - метро закрыли до утра. И ты, бредёшь по переулкам, по полутёмным закоулкам домой спешишь, тебе пора. Ну, что ж: ни пуха, ни пера!... Не забывай, что ты – пропажа, найдёшься, встретившись однажды не в этой жизни, так в другой, с тем, кто возьмет тебя с собой, туда, где входишь в лес глубокий, голубоглазо - одинокий, вдыхать молочный запах звёздный, и жить душой пока не поздно, и ощущать внутри холста слиянье неба и креста. 3. Я устала разговаривать с богом, или рот мой набит камнями с той дороги, где тени боком и чернеют каштанов ветви? Я устала разговаривать днями, под дождями, и под снегами, и ночами спрашивать : «Где Вы, старый Бог? Посмотрите сами» :- Нескончаемой конницей скачут те полки, чьи свистят сабли, разрубая на части свет мой. Этот первый, и тот – плачет, что на труп наступил палач - то, нет границ, и от мрака - вой. Есть границы, не горизонты - для меня и моих деток. Мы теперь из концлагерной зоны. Тьма задаст Нюренбергский ход? Наломали мы дров и веток в костерок для конца света. Станет жарко – уйдём в поход... Император мой - не художник. Из дворца на палитру брани – Свору в храм, а для нас - безбожник вынес смерть на подносе сам: боль за болью, а мгла за ранью. Холм к ручью, сбрось в траншею раненых. Сосны в небо, глаза к небесам… Я устала разговаривать с богом, или рот мой набит камнями с той дороги, где тени боком, и чернеют каштанов ветви? Я устала разговаривать днями, под дождями, и под снегами, и ночами спрашивать : « где Вы, старый Бог?»… странный Бог, страшный Бог! Я – ОТРАЖЕНИЕ ЭПОХИ! Я – отражение эпохи! Я – яблочные охи-вздохи… Я принимаю на себя Страна твой август! Возможно, это не опасно? Ясно… Я – арестант осеннего созыва Аккордеон играет директивы Как ящик Дом пустой и пыльный Гуд бай свистит слепой посыльный Я – отторжение эпохи Набитый рот Небриты лохи Я отторгаю от себя Зимовье Гробы сугробов поголовье Я – облачные аргументы Язык и колокол Эквивалентны? Я – «Продавщица, словно Ева, – ящик яблочек налево!» Или направо – солидарна! Полчеловечества отравлено Ядом гадов Обещанье №: «….Надо вытряхнуть двухголовых @ из логова» Правильно под % Язык лопнул Диссиденты! К дьяволу яблони? Небо монстрам Шоу - бизнеса Из телевизоров В народ выстрелим! Возможно, это не опасно? Ясно… ГИТЛЕР СЛУШАЛСЯ ЗИГФРИДА Гитлер слушая Вагнера возвышался над миром нимбом примеряя нравственность Зигфрида плакал: вот Им бы! доведенныё музыкой ангелы выплёскивали из Грааля яд в Ад Холокоста просто в каждой капле еврейской крови вирус корь и короста «Германский щит германский меч… возьми земли Востока!» мне м-ало ему всего ничего дайте Богу камфары и нашатыря немного «Майн кампф» как аморфнооперноново Браво! Право, неплохо! мальчик кормил воробушков но их прилетало всё меньше женщина сыпала крошки в рот и засыпала в кресле от голода… шёл сорок первый год Гитлер слушался Зигфрида УДОЧЕРИ москвА ассоциация – асфАльт ломается и крошится нещадно так над Арбатом облакА кричАт: прощай наш город – тАешь безвозвратно!!… ни площадей ни улиц ни домов не пощадил безумный глаз наживы век 19 –ый конечно же не нов но в 21 –ом вряд ли будем живы… 22-ой не слышится с небес ломали купола свергая храмы теперь копает бункер крот-балбес ааааА!!!! лес горит: лосёнок ищет маму! Авксом не прокормить – грызи тьлафса язык прилипший к нёбу на рассвете… удочери меня попутный ветер лишь облаком увижу небесА. ЗОВУ Я СОЛНЦЕ И МОРЕ Ветер морозный обжёг мне лицо сегодня, Теперь оно прозрачнее халцедона, Который по дну разметался февральским попкорном, И отдаётся в руки когда с перехлёстом волны. А холод мчится, раскинув хрустальность вёсел, Его выносит из гавани рыбьих хвостов на сушу. Под сводом пещеры мушиный куколь попросит, Чтобы его разбудили на незатейливый ужин. Из детства помню объёмный обман сахарной ваты, Грохочущий шорох фольги от сладко-запретной «Ночки». Мороз, забери ты сугробов невиноватость. Зову я солнце и море в московскогрязную вотчину! СТРАНА-КОРОВА Страна позвонит мне: – Пойди на войну! Так надо – сходи-ка хотя на одну. ………………………………… На красную майку с эмблемой «Спартак», Возьму рюкзачок, поцелую жену. И все – на последнюю, может, войну. Евгений Минин Никто о Стране здесь не скажет ни слова, Поскольку Страна как большая КОРОВА. Вот только КОРОВА даёт молоко, А эта Страна не даёт ничего. Она отберёт твою майку "Спартак", В аптеках лекарства не даст за пятак. Пиджак и блокнот забирает она, Ведь Слово не птица: сказала Страна. Ей Дождь в подчинении, даже снега! Но тучи упёрлись в коровьи бока. Власть кепку надела, и даже очки, Сказала КОРОВЕ: Ломаем Речник! Больные Страны в коридорах равны! Корова жевчку жуёт до весны, А после, удавку КОРОВЕ на шею, Не всё ж на войну одеваться еврею? Пора бы и русским в Стране шевелиться, И помощь не ждать от Властей заграницы. Вот только никто здесь ни скажет ни слова, КОРОВА - хоть мясо. Страна не КОРОВА. Ведь даже КОРОВА даёт молоко! А эта Страна не даёт ничего. *** Недавно, мне был интересен Бычков! Который, лечил наркоманов бичом. Сегодня другой мне Егор интересен, Мир добр и настойчиво требует песен: О Славе, о Родине, патриотизме,… Ты сможешь увидеть достойное в призме Сомнений и склок – на бандита бандит, Всегда стуканёт, не всегда угодит. Но главное-это твое государство Встает под кресты, изГибая пространство. Себя избирая, чихая на своды Законов и храмов, плюя на народы. И мы-маршируя, скандируем - НАДО! «С Ямайки Нашисты, нам НАТО не надо». Нам сало давай, нам не надо корейки, Россия для русских! Кресты за копейки… Недавно, мне был интересен Бычков! Даешь бутерброд, отфутболь м...-ачков. МАВРОДИ Расчет был тонок, голос- звонок О Родине писал поэт Её поля, холмы, пригорки Любил не ради славы - нет! Читал Египетские ночи И понял истину чудак: Любить людей по-детски очень Не за пятак а за ништяк И к пирамиде прислонившись Закрыв глаза представил сфинкс Как кладом засияли лица Жизнь жемчуговая Проснись! Мавроди Родине угоден Он - падший ангел встал с колен Открыв другие гори-зонды Нам уготовил книжный плен. Расчет был тонок, голос- звонок О Родине писал поэт Её поля, холмы, пригорки Любил не ради славы - нет! ГЕНПЛАН КАК ЗМИЙ ГОРЫНЫЧ ИЗ ОКОПА Качались яблони над «ленинградкой» ночью, И удивлялись выхлопам авто. Теперь им поражается застройщик, Когда надев казенное пальто, Летит сквозь смог, боясь вдохнуть и сдохнуть, Бежит как кролик, след петляя свой -- На дачу за Рублевкой, где ни охнуть, Но есть простор от шашки дымовой. Генплан как Змий Горыныч из окопа Его настигнет, дунет не спеша… - Не дам!, -- орет ДОБРЫНЯ-недотрога-, Яйцо мое, в нем деньги и душа. Но что поделать-все мы люди грешны... Воруем и не думаем о том, Что не всегда генпланы-то успешны, И не простят казенное пальто. *** На зимние пляжи поедем с тобой в Рождество? Посыпаны известью снега песчаные дюны, А мы, неизменно прикинемся, будто бы юны, (и это, возможно, простит мне стиха озорство.) В снегу ты рисуешься веточкой – весточка снов: О счастье бисквитном, о жаре приморья, о пляжах. Шерстит Подмосковье от шубок,… но всё это – лажа! (Америка сдохнет от кризиса только в кино.) Наряженной ёлочке зябко и хочется в лес. Разбудим её? Гром шампанского в звёздные выси! Звенит пустота – так проносятся снежные рыси, А может быть барсы, иль оттиски оспин с небес. На зимние пляжи в снегу мы набросим запрет! Московских полно, и на них загорают юннаты Рифмуя поэмы о селезнях: «Вы виноваты!» Мудрилы, в пегасов мутируя, кривят хребет. Боюсь, провалившись под лёд, притулиться на дне… Снега быстротечны, а гипс застывает в скульптуры, Что в парке Художников, около Дома культуры – Бокалом фигуры, из них то мы хряпнем извне? - На зимние пляжи?.. Но там браконьерский отстрел! ( Юннаты в Нью-Йорке. Их ржущие морды колышут солёное море. Ты там называешься – Лишний…) И мы хладнокровны под снегом, как тень на песке. СПЯТ ДЕТИ. СПИТ ИЕРУСАЛИМ «Спят дети. Спит Иерусалим»...памяти Леонида Рудина «Спят дети. Спит Иерусалим»... Ты, как и я бежал на Запад. Но на Востоке слаще сны… И душен зной упавших яблок В твоём саду, где нет весны. Но есть пустыня. Там верблюды, Глядят в игольное ушкО, Рассказывая сказки людям, О том, что время не ушло. И вновь живут здесь бедуины… Ты сам - и кров, и сад и сын. Иерусалим – твои картины Прекрасны как цветы весны. Спят дети. Спит Иерусалим. Им пусть приснятся шпили Риги, Или вода Невы ночной … А в сказке, чтобы стать великим Достаточно не знать покой. *** Я понял себя в эти дни (Грызя подмосковный сухарь) Воронам и крысам сродни Всеядная умная тварь Андрей Василевский я понял что умная тварь (сходив на помойку с утра) не бросит в поэта сухарь и крикнет поэту: ура! стремаясь дерёт бомж-пакет (размоченный в луже су-харь) похвалит поэта: поэт! на то она умная тварь шерстит втихаря за листом с-мусолит все крошки без слов а ты разбирайся потом кто Пушкин а кто крысолов КРЕСТИСЬ, ПРАСКОВЬЯ! Твоя постель как листьев первый сон, печальна и легка без сожаленья. Растормоши аллею ветер ленью! Лишь после оживает перезвон Всех колоколен Подмосковья, но ... в Москве, их томный стон ещё не слышен… Низка ограда. Двор со всех сторон. В тебя летят петард безумных вспышки. Крестись, Прасковья! С крыши, да в трубу… нырни, катись по жёсткой глади выси, Спустись на землю, в парке словно ртуть. Стволы замёрзли у игривых вишен… Ты видишь? Это у скамьи, берёзы спят, и, свесив косы в лужи Печально в лёд асфальтовый глядят, себя не узнавая, разве нужно Признаться, что покрыты сединой ... их локоны…Теперь, пора, Прасковья, Быстрей спеши в нору, к себе домой. Пищат мышата-дети в Кошкин ужин. ЧТО ТАМ, ЗА ЧЁРТОВОЙ ЧЕРТОЙ? Что там за чёртовой чертой? Наверно, город одинокий, Или овраг лежит глубокий. Возможно, холм, где есть покой… А может там не Ад, но Рай? И звёзд пленительных соцветья… Об этом знает только ветер, Или Луна ночной порой Разглядывает сонный сад И забывает все на свете… Там розы ищут вдохновенья И светляки огнем горят. Там рыбы плещутся в прудах В своём молчании великом, И отражаются безлико В тех звёздах, что на головах У белокрылых птиц морей, Что чествуют своё величье. Их кольца, что дают отличья... И зов таланта для людей. Вот там я пью печальный ром, И поминаю взоры павших, И воздух полнится вчерашним Воспоминаньем о живом. Где шлем и стыд в слепом бою Меня не раз уже сражали. О том записано в скрижалях.. О том сейчас я вам пою… Что там за чёртовой чертой... ЧЕМ УЖЕ МОСТИК борьба за место-вечное страданье чем уже мостик тем жирней бока тем горше и больнее назиданье тем яростней в атаке нож клинка по головам не приходилось вам ли идти чтоб слышен был и хруст и лязг и стон? чтоб пар из под земли, да крови капли на лобовом стекле, да крик ворон! ВОРОНА Ворона гордая! Черна, проворно вру! Ворую золото и всякие стекляшки, И рот не закрывая поутру Ору: «Послушайте, враги моей близняшки! Она скромна, не гордая совсем, Бела, не лжёт и не ворует лихо, Она мне иногда нашёптывает тихо: Гляди, вон там, в окне, разява-повориха, Её харчо в минуту нагло съем...». Ворона - я, и такова, душа безгрешная моя. ВОРОНЬЕ ВАРЕНЬЕ О ВЕРЕ Ворона сороке варила варенье, И верила в то, что сорочее мненье О сахаре в ложке вернее и выше, Чем то, что в рецепте неверные пишут. Чем слаже о сахаре речи сорочьи, Тем вера конечна, а тайное – проще. Возвышенно пенился джем мармеладный, Варилось варение, и было отрадно Не думать вороне о горечи ревня, Когда подгорело воронье творенье. ТРУБАЧ Эй! Трубач, собирай отряд! Оловянные солдаты стали в ряд. Строем, да, по брусчатке вперёд. Поднят флаг, когда Родина зовёт! Но под жгучим солнцем рота, как вата, Тают руки, ноги, ружья – солдаты. На коня вскочил трубач, да потёк, Словно плитко-шоколадный паёк. Что же делать? Как воевать? Надо главного полковника звать! Прилетел он через час на вертолёте, Обратился к доблестно-раскисшей пехоте: «Вас, что? Кашей не кормили, ребята? Враг смеётся. Он же называется «НАТО». Мы «Холодную войну». Эх! Еле развязали, А вы как леденцы раскисли, устали. Эй! Трубач, собирай отряд! Оловянные солдаты стали в ряд. Строем, да, по брусчатке вперёд. Поднят флаг, когда Родина зовёт!» Но чем дольше про Державу орал, Оловянные солдаты сникли наповал. Не помог ему ни строй СССР-ский, Ни фашистский. Даже вальс не взял венский. А всего-то надо ему было Уберечь солдат от солнышка с тыла. Завтра снова говорят, потепление, Дружными рядами встанем в оцепление? Или пошлем ко всем чертям генерала, Который, не сберёг ни трубача, ни коня, Ни тебя, ни меня, Ни своего орала! МАМА СПИТ НА ДОНСКОМ 1. Мама спит на Донском, а вокруг тишина… Я пришла на могилу убрать талый снег. Мне вчера почему-то приснилась война, Сани, лошади, сабли, булгаковский «Бег»: Где ЧернОта играет со смертью, и крест Что на красную блузку надел тебе муж. К перемене погоды, а может быть мест Снятся трупы и смрад в ожидании душ? Снегопад за окном. Он тревожен как бег, Обсыпая могилы и землю крупой… Мельтишат эти точки над серой толпой. Тонет преданно в городе – конь, человек. На «еврейском» сейчас – тишина и покой, Но тревожно звенит краснобелый трамвай, От тебя я, возможно, поеду домой, Хотя может и в Ад, но так хочется в Рай. 2. так хочется домой, где мама меня встречая - говорит: «Юла, устала, умоталась?», - погладит волосы. Гремит во мне мигрень под грозный дождик! - «Ложись и выпей молока»… глаза закрою - невозможно принять, что мамина рука - всего лишь сон, и в утро плачу, опомнюсь, выбегу за дверь… «Ах, если б стало всё иначе!»- последним громом всхлипнет день. и куст смородины качнётся, и закивает мне листвой, и нежно лба и щёк коснется мой мир – безумный и больной. …так хочется домой, где мама-а-а-а! 3. мама, помнишь, ходили за травами, зверобой собирали, пустырник… в погребушке сушили их, правильно: жарким днём и без солнца настырного. я запомнила…. а в лесу волчьи бусинки просятся, впереди-земляничные ягодки, мудрость, мама, с годами. не просто как… привести надо мысли в порядок. я запомнила… возвращаться так трудно домой, я стою на холме и седые берёзы, но, всё кажется, мама со мной… и трава-мурава, и горючие слёзы, а бумажные мятые розы, кто принёс их тебе? ну, и пусть. значит, я лишь запомнила… ОСЕНЬ-ДУРА Рыжей белкой скачет осень По извилистым тропинкам, По макушкам синих сосен, По асфальтовой реке. Запасаясь и спасаясь Гладким зёрнышком ореха, Белой арки опасаясь, Что прогнулась вдалеке Александровского сада, Под лебяжьем пухом сказок О волшебном царстве гада - Двухголового орла. Белка, шкурку сдай на шубу! Ишь, распрыгалась, старуха. Красным башням чешут зубы, Раскаляя до бела. Рыжей белкой скачет осень По извилистым тропинкам, По московским тротуарам, По кротчайшему пути. И никто её не спросит: «Ты зачем примчалась, дура?» И чего так торопилась? Будто изумруды в лапках. От зимы нам не уйти. ИДТИ Идти туда-куда... или куда-туда? *** Скучно в этом черном мире черных фраз и черных мыслей, Облака давно провисли, гром ударил в медный таз… Я конечно не дурак, но на лесть отнюдь не падок, Дом и двор ужасно гадок, тень угадывает мрак… В офис на работу надо, но сквозь сон будильник – гадом, Голова как будто градом или городом больна. Снится: слон, волна, война, поп, что в церкви курит ладан… Но вставать, конечно, надо, и идти … туда-куда… Или все ж – куда-туда? Мне в пути не разобраться. И качает клёнобратство ветками туда-сюда. В мире чёрных фраз и мыслей распускают почки листья. Голова как будто градом или городом больна. Но предчувствие войны вновь меня не покидает, Вроде бы сугробы тают, солнце светит и весна-а-а... И восстать, конечно, надо, и вражьё...! В ружьё! Ну, да! Жизнь по кругу, господа. И НЕ СМЫКАЯ ГЛАЗ Я ШЛА Фальшивый скрежет на зубах Песок за сахар выдаёт. И ветер с моря на губах - Не сладкий вкус, а горький страх. И чайки падают без сил На землю красную как кровь, И рыбы тычут носом в ил, И навзничь ты летишь и вновь Встаёшь, в который раз встаёшь. Бредёшь по гальке, как в бреду, О камни больно ноги бьёшь И нету сил и добрых рук, Которые смогли помочь И отвести твою беду. Вот так я шла не день и ночь, А миллиарды долгих лет И ветер с моря на губах, И глаз застывших чёрный блеск. Не сладкий вкус, а горький страх. Чертою чёрной - рыжиий бес. И не смыкая глаз я шла, И чайки падали с небес На землю, красную, как кровь, Как голубая кровь принцесс. Но крик ребёнка в тишину Остановил последний шаг. И рам кровавых кривизну Он превратил в воздушный шар. *** В-день когда ненастье гложет, Ниточку судьбы моей В пряжу книги толстокожей. Слов шитьё печальней дней. Но когда однажды утром, Книгу вновь откроешь ты, Все цвета на свете мудро Осветят её листы! *** Когда устану от любви, Я позвоню тебе. Не смейся. И ты споёшь мне снова песни, Ты – музыка, слова мои Тебе послужат и утешут, А кто из нас двоих не грешен? И ты не ангел во плоти, И я не претендент на лестность, Ты пропоёшь свои мне песни, Ты – музыка, слова мои.