Глава 2. Поселок. Спустя некоторое время наши хорошие приятели, как никогда понимающие друг друга, двинулись в свой неблизкий путь единственной дорогой, темной извилистой лентой протянувшейся точно между крутыми отвесными выступами скал. Лишь изредка фигуры путников озарялись тусклым светом керосиновых ламп, закрепленных невероятным образом прямо тут же, в углублениях и трещинах причудливых туннелей. Огромные, свисающие сверху сосульки белого известняка, казалось, своей тенью цепляли их острыми краями прямо за макушки, проходили поверх человеческих голов, словно большие ножи, скользящие сквозь сливочное масло, будто бы чуточку, лишь на мгновение прикасаясь к ним в действительности, привольно перебирая волосы легким движением ветра. Дорога вела напрямую под землю, именно в ту ее особенную часть, где и пыталась укрыться от всевозможных опасностей внешнего мира, более или менее обустроить свою жизнь, оставшаяся немногочисленная группа их соплеменников, продолжающая бороться наперекор неприятностям за существование в этом страшном суровом мире. Но люди, обитающие внизу, по крайней мере, двое из них, возвращающихся обратно, совсем даже не унывали от такого печального положения вещей, а скорее, напротив, пребывали в достаточно возбужденном и радостном состоянии. Николай, немного прихрамывая, как ему казалось в тот момент, старался помочь Андрею нести его тяжелый походный мешок. Хотя со стороны все подобные действия выглядели совсем наоборот: и уже Андрей вместе с рюкзаком тащил на себе подвыпившего дядю Колю до дому. Тот давно снял свою кепку и, удерживая оную между пальцами, оживленно размахивал ею в разные стороны, перекладывая по мере надобности из одной руки в другую, заодно пересказывая попутчику все собранные сплетни и слухи, появившиеся за время его отсутствия. – И вот, пока ты благоволил шарахаться по разным злачным местам нашего мегаполиса, Оксана неприличными вопросами меня прямо извела совсем. Ты не поверишь. Бегает ко мне каждый день, да не по разу. Как за правило взяла. И, самое главное, все курит и курит. Ты же знаешь, после того как я бросил курить, совершенно не могу переносить табачный дым этих злосчастных сигарет. Просто всего наизнанку так и выворачивает, – Николай начал изображать, как данный факт стал ему неприятен. – И какими это вопросами, интересно, она тебя мучает в последнее время? – иронично поинтересовался у него Андрей, почесывая затылок и посмеиваясь над ним себе под нос. – Уж не хочет ли она случаем предложить тебе чего-нибудь эдакого непристойного? – Да бог с тобой! Оксана просто таким образом мужа своего искала. Как ты ушел, тот уже два дня дома не показывается, – быстро в свое оправдание выкрикнул Петрович, махая с испугу от смелого предположения руками. – Вот она его и вылавливает. А я и знать не знаю, куда он подевался. Бегает, ругается, на чем свет стоит, а что сделаешь, если он таков и есть. В поисках весь поселок кверху дном перевернула. Где он да что с ним? Видели того сначала в баре – так Людмила твоя сказала, сам я уж придумывать не смею. Затем естественно у Натальи в гостях пропадал, поговаривают. А та, само собой разумеется, все начисто отрицает. Здесь Оксана наверняка накрутила себе больше. Потом еще где-то, я уж особо в подробности не вдавался. Это ведь все мать ей на мозги капает! Оксана слушает ее, сам, вероятно, в курсе, как не бог весть чего. Да еще характер не сахар, так уж вовсе плохо делается. Ты же знаешь Оксану, она заполошная, что, если задумает, уж никакими силами переубедить невозможно, – тут Николай ухмыльнулся и уверенно переместил свою кепку из правой руки в левую. – Еще в прошлый раз, спасаясь от нее, тот в бочку из-под воды залез. Обнаружила ведь. А сейчас два дня уже ищет, не может отыскать. Вот ведь как получается. – А если действительно с ним что-нибудь случилось? – обеспокоенно предположил Андрей, в изумлении поднимая глаза на собеседника. – Ха, да куда он, небось, денется. Сидит с какой-нибудь очередной компанией водочку попивает, – уверенно высказался Николай. – Не в первый раз такое дело. – Ну, а охотников она не спрашивала, может, куда с ними подался? – Спрашивала, так ведь никто ничего толком не говорит. Или не знают, или скрывают, памятуя характер Оксаны, что сами потом крайними и останутся, – Николай тут задумался ненадолго, а затем мрачно прибавил. – Навряд ли он сам куда-нибудь из поселка денется, особенно сейчас, в такое нехорошее время. Иное, мягко сказать, было бы просто неразумным. – Да и пусть себе гуляет. Перебесится, потом все нормально будет, – попытался заверить его Андрей. – Вот и Оксана второго хочет завести, чтобы как-нибудь мужа своего образумить. А тому все равно. Мама, естественно, против высказывается. Говорит, что ежели сейчас ему на них наплевать, и на нее, и на ребенка, то как только будет еще один, он совсем на шею сядет. Это я уж, к примеру, могу пьянствовать, жизнь свою прожил, а ему все равно как-то надо брать себя в руки. С другой стороны, они того просто достали своими придирками. Поливают грязью с ног до головы по всему поселку. Кто же такое способен выдержать? – Николай тяжело вздохнул, обреченно возвращая измятую кепку обратно себе на голову. – Сложная ситуация, без пол-литра точно не разберешься. Далее друзья неожиданно притихли и шли молча, видимо, собираясь с мыслями, ни о чем, особо не разговаривая, пока тема для их непосредственно близкого общения не нашлась сама собой. – Моих домочадцев случайно не проведывал? – поинтересовался Андрей, с чувством крайне возникшего беспокойства, таким вопросом явственно выказывая искреннюю заботу об оставленных ближних. – А то, как они тут без меня обходились? Хотя и прошло не так уж много времени, но все равно волнительно. Сам ведь знаешь. – Знаю, конечно. Вполне понимаю. Заходил естественно, как не зайти, – со знанием дела отвечал Николай. – Все хорошо: мать и сестра живы, здоровы. Напоили меня чаем, а я конфеты принес. Ты сам не желаешь конфетку отведать, то они на всякий случай у меня всегда с собой припасены? – посмеявшись, предложил он и, не дожидаясь ответа, сунул несколько карамелек Андрею в карман. – Да мне-то зачем? Не нужно, не люблю я сладкого, – запротестовал было тот, попытавшись вернуть гостинец Николаю обратно. Но видя, что из этого ничего толкового не получится, он прекратил безуспешные попытки, оставив конфеты в кармане. – Спасибо, что навестил их, дядя Коля, – поблагодарил он напоследок, в завершении всех проводимых манипуляций. – Ой, да какие проблемы? Посидели, чаю попили, о тебе поговорили. Мог бы даже и не спрашивать. Не первый раз так случается. Я ведь всегда знаю, когда ты уходишь… Они еще долго продолжали говорить о разных, абсолютно не существенных в данный момент событиях, жизненных мелочах и проблемах, о которых обычно любят рассуждать люди, чтобы по обыкновению скоротать время, находясь в процессе какого-нибудь долгого и нежелательного занятия. Ведь Николай был крайне одиноким человеком, хотя и сам определился пребывать возле своей скандальной сварливой жены, подобно тому, как нитка прочно сидит в иголке, особенно в момент восстановления той или иной старой прохудившейся вещи. Так или иначе он всеми силами старался в полной мере обрести в ее лице некую дружескую поддержку. Сам того не замечая, Николай очень сильно привязался и к Андрею, испытывая в отношении его в какой-то степени полноценные родственные чувства. Андрей даже и не думал противиться этой теплой его восприимчивости, а скорее, наоборот, был искренне рад иметь такого хорошего старшего друга, с которым можно было всегда посоветоваться, да и к тому же просто по-приятельски поболтать. Ведь родных детей у Николая не имелось. Один, младший из двоих сыновей, трагически погиб на охоте, когда их отряд наткнулся на многочисленное скопище грызунов около поселка, и спасти его просто не представлялось возможным. Другой же пропал непосредственно в самой экспедиции. Уходя в Город, он просто не вернулся назад, как это случается практически со всеми снабженцами в конечном итоге. Может быть, Николай и тешил себя некоторой надеждой на то, что старший сын все-таки когда-нибудь объявится, но почему-то с каждым годом таких иллюзий у него становилось все меньше. Образовавшуюся пустоту должен был кто-то заполнить, и вся забота и внимание с его стороны доставались исключительно Андрею, единственному близкому человеку такого подходящего молодого возраста. За разговорами приятели не заметили, как вышли из очередного угрюмого сумрачного туннеля на открытую местность, преодолев, кстати сказать, довольно значительное расстояние. Поселок располагался в низине некого подземного плато, со всех сторон окруженного высочайшими, скрывающими его истинное расположение отвесными скалами. Путники находились внутри огромного, хорошо укрепленного периметра, достойно служившего убежищем для такой чудом уцелевшей немногочисленной группы людей, защищенных естественным образом от ужасов внешнего мира. Иногда, правда, в их обитель наведывались летучие мыши, выискивая, чем поживиться, но подобное нападение не представляло особой проблемы для охотников, дежуривших на своих постах круглыми сутками. Грызуны же сюда пробраться не могли по причине неумения перемещаться по воздуху, как их ближайшие сородичи, упомянутые выше. Да и собственно большого рвения от этих тварей ожидать было трудно, так как вся техническая оснащенность поселка позволяла жителям чувствовать себя довольно свободно, тем более что активность остальных злобных хищников отмечалась значительно меньше. Андрей на секунду остановился, осматривая окрестности с небольшой высоты. Поселок предстал пред ним как на ладони. Повсюду горели костры, освещая тусклым призрачным светом маленькие убогие хижины, церковь, бар, больницу, а также и другие общественные строения, служившие различным целям, но одновременно выполняющие единое дело по поддержанию и обеспечению жизни в поселке. Здания почти все, так или иначе, располагались вокруг небольшого подземного озера, служившего источником столь необходимой людям чистой воды. Теперь нужно было просто спуститься с небольшой горки по тропинке вниз, чтобы как можно быстрее попасть домой. А там уже до родной лачуги будет и рукой подать. Друзья, конечно, поспешили продолжить движение, утопая ногами в мягком песке, старавшегося затянуть их в свои объятья. Довольно скоро наши путники усталые, но довольные, оказались возле блистающего ровного озера, подобно огромному зеркалу, растянувшемуся по всей видимой площади обозримого пространства вокруг. Вода переливалась красноватыми отблесками, отражением горевших костров, словно лучиками проступивших шероховатых неровностей, игры искривления и преломления света, некого завораживающего причудливого узора, воссозданного природой для истинного восхищения ею. Проплывали, проступали из тумана знакомые до боли ветхие домики соплеменников, сооруженные в основном из камней, чередуясь со стволами деревьев, сухой травой, шкур животных и прочего ненужного мусора. Оград или заборов, хоть как-то разделяющих одно хозяйство от другого, не наблюдалось. Впрочем, этого было и не нужно. Люди тут знали друг друга и вполне доверяли любому жителю поселка, так как существовали совместно. На улице становилось пустынно. Хозяева, должно быть, уже давно находились в собственных хижинах и занимались неотложными делами. Рыбаки готовили снасти к завтрашней ловле либо потрошили рыбу для засолки и дальнейшего хранения. Охотники точили ножи, топоры, стрелы арбалетов. Земледельцы раскладывали возле своих жилищ для просушки клубни и коренья растений, чтобы продать или обменять их на небольшом рынке. Мясники разделывали туши животных, отделяя по частям шкуру, мясо, кости, внутренности. – Эй, Петрович, здорово! – прокричал вдалеке чей-то звонкий голос, столь бесцеремонно обращаясь так к Николаю. Тот поднял руку в знак приветствия, вращая головой из стороны в сторону, пытаясь оглядеться и определить, откуда именно доносится такая речь. Но ничего толкового так для себя не отметив, он махнул рукой и с некоторым нескрываемым чувством сожаления направился дальше. Андрей же остановился. Обернувшись назад, он обнаружил, что невдалеке начал прорисовываться женский силуэт, который достаточно быстро, можно сказать, с невероятной скоростью приближался именно к ним. Как определил наш экспедитор, это была та самая Оксана, которой они с дядей Колей дорогой перемыли все косточки. Если судить по ее внешности, то на первый взгляд она могла показаться девушкой вполне обычной, лет тридцати отроду, невысокого роста, имеющей довольно крепкое телосложение. Лицо ее выглядело несколько смугловатым с чуть выступающими на поверхности веснушками. Волосы были коротко подстрижены, вполне приятного каштанового окраса, но, к сожалению, отсвечивающие еще каким-то нехорошим оттенком светло-рыжего цвета. Однако если присмотреться к ней поближе и мало-мальски с ней пообщаться, то сразу выявлялись некоторые странности в ее поведении, спешность при разговоре, беспричинная суетливость, беспокойство, возможно, неудовлетворенность сложившимися жизненными обстоятельствами, а также постоянный страх остаться без необходимых средств к существованию. Даже в одежде ее чувствовалась какая-то излишняя предусмотрительность. Несмотря на то что в поселке почти не ощущалось холода, на ней были надеты теплая куртка-ветровка, тяжелые ватные штаны и кожаные зимние ботинки на прочной толстой подошве. – Привет, Андрюха! – немного запыхавшись, проговорила она. – Только что из Города объявился? Что-то поздновато для такого возвращения! Где же ты задержался, позволь полюбопытствовать? Естественно, не дождавшись от него вразумительного ответа, либо уж скорее от своего врожденного нетерпения, либо больше от желания поделиться с еще одним знакомым собственными искренними переживаниями, которые необычайно сильно переполняли всю ее душу в тот момент, она, негодуя, продолжила далее: – Ты знаешь, что мой муженек, аж целых два дня дома не ночевал. Вот же скотина какая! Сегодня под вечер только объявился. Дядя Коля, наверное, тебе все рассказал. Вообще обнаглел, прямо не знаю, что с ним и делать. – Ага, я же говорил, что он никуда из поселка не денется, а ты все беспокоиться изволишь, – воротившись чуть назад, тут же вмешался в разговор Николай Петрович. – Сама-то что тут делаешь так поздно? Опасно сейчас так вот, запросто по вечерам выходить. – Да вот, думала вас встретить, а то мой суженый наконец-то уснул, – не торопясь отвечала она. – Что я буду дома одна сидеть? Хотела еще к Любашке зайти поболтать. Она достала сигарету, затем закурила, много раз суетливо чиркая зажигалкой в темноте. – Знаешь, Андрей, а ведь говорят, что скоро конец света наступить должен. Ничего об этом не слышал? – продолжила Оксана, выпуская изо рта очередную порцию дыма. – Не наблюдал по дороге каких-нибудь изменений, предзнаменований там, в конце концов, возникших из ниоткуда? Может в Городе что необычное появилось? – Чего ты вдруг этим заинтересовалась? – удивленно-насторожено спросил Андрей, однако после, видимо опомнившись, спешно и возмущенно прибавил. – Да какой конец света, Оксана! Кто тебе подобное мог сказать? Все стоит на своих местах, слава богу, как и положено. – Вот-вот, она такими вопросами последнее время мне все уши прожужжала, – громко произнес Николай, указывая рукой в ее сторону с чувством необычайной скорби на лице, как будто именно в этом вопросе и заключался весь смысл его дальнейшего существования. – Как только у нее на болтовню сил хватает. – Нет, ну а все-таки? Что вы по данному поводу думаете? Ведь наверняка, давно состоите в курсе происходящего, – тем не менее не унималась она, но поглядев на недовольные лица обоих собеседников, все же отступила. – Ну, хорошо, хорошо, спрошу уж как-нибудь в другой раз, если ко мне такое негативное отношение сейчас испытываете. Однако ее любопытство продолжало неистовствовать и далее, завлекая подключаться уже в совершенно другую область расспросов: – А что ты принес, Андрей? Наверняка, нечто полезное. Вон рюкзак забит под завязку. Давай наймем экспедицию до ближайшего поселения. Я еще чего-нибудь эдакое раздобуду. Можно обмен хороший сделать. С соседями как раз торговать нужно, и выручка неплохая получится. – Ты опять о своем. Завтра поговорите, а то, видишь, Андрей сильно устал с дороги, – хитро улыбаясь, вступился за него Николай. – Ему бы отдохнуть нужно, выспаться как следует, а ты так сразу прямо на него и насела. – Хватит тебе, дядя Коля, ворчать. Мы и тебя, если хочешь, с собой возьмем, за компанию. Все равно как-нибудь да пригодишься, – она попыталась в очередной раз немного его успокоить, и этим, несомненно, разозлила еще больше. – В качестве кого, интересно? – тот усмехнулся, совсем уж подозрительно относясь к подобному высказыванию. – Пойдем-ка Андрей, а то утром впрямь нужно вставать пораньше. К чему нам слушать такие несносные речи. – Хорошо, Оксана, давай уж, действительно, до завтра отложим все дела. А то сейчас уже поздно становится, я очень плохо соображаю, – с явным трудом проговорил Андрей, признательно глядя на Николая Петровича, чувствуя, как усталость медленно, но неотвратимо расползается по всему его телу. – Ну, правильно, потому что ходишь один. Вот если бы вместе с кем-нибудь, да еще полной экспедицией, тогда было бы намного легче… Андрей повернулся в сторону Оксаны, хотел что-либо добавить в свое оправдание, но, к сожалению, такую интересную личность уже не увидел. К удивлению многих, за ней водилось это необычное свойство, довольно часто происходившее именно с ее организмом. Каким-то странным, неведомым образом она просто исчезла с поля зрения, хотя и стояли они сейчас определенно на открытой местности. Куда-либо скрыться, забежать, например, за скалу, спрятаться в пещере, либо войти в дом она не могла в силу элементарного отсутствия таковых укрытий поблизости. Ее, как говорится, и след простыл. "Просто мистика какая-то, – размышлял Андрей, следуя за идущим впереди Николаем. – К ее внезапному исчезновению мне никогда не привыкнуть будет. Как ловко у нее это получается?" Догнал он дядю Колю уже только возле своего дома. Тот довольно-таки проворно для своего почтенного возраста, в подвыпившем состоянии убежал далеко вперед, на слишком уж приличную дистанцию. – Хорошо, отдыхай, как следует. Завтра зайду обязательно, тебя навестить, – обратился Николай к нему напоследок, медленно, как заклинание, напутственно проговаривая слова. – А я к Василию еще на чуток заскочу. Поговорим с ним о том, о сем… "Ох, знаю я все ваши разговоры, – думал Андрей, направляясь прямиком к своей хижине. – Ищите, с кем бы выпить, Николай Петрович?!" Однако он остановился на минуту и посмотрел уходящему старику вслед. Тот, прихрамывая, не торопясь, шел по тропинке, удаляясь от него все дальше. Андрею в очередной раз стало не по себе. Ведь все дяди Колины эмоции выглядели несколько натянуто: откровенно острые шутки, громко поставленный голос, показной смех, но в глубине души он все-таки оставался грустным и несчастным человеком. И пил-то Николай в основном от одиночества. Он вполне мог сидеть дома, как, к примеру, его друг Василий, но подобное решение было бы уж точно не в его характере. И дело заключалось совсем даже не в материальной заинтересованности. Николай хотел общения, желал что-либо делать, чем-нибудь заниматься, в полной мере участвовать в жизни поселка и быть хоть немного полезным обществу. Андрей зашел в дом и зажег лампу. Все выглядело как прежде, когда он уходил, и оставалось нетронутым. Справа от двери, у единственного в хижине окна, затянутого пленкой, находился небольшой деревянный стол с двумя табуретами. Напротив, чуть дальше за ним, располагалась печка, сложенная из камня, с вмонтированной в нее плитой для приготовления пищи. Рядом с печкой, возле стены стояла кровать, безусловно, являющейся сейчас для него самым важным предметом мебели из всего перечисленного. Он снял рюкзак, оставив тот стоять в углу возле дверей, затем вышел во двор, набрал немного дров, после вернулся обратно и затопил печь. В доме возникло ощущение уюта и тепла. Андрей поставил на плиту чайник. Затем он принялся разбирать содержимое рюкзака, установив его возле себя на табурет, выкладывая на стол всевозможные железные и пластиковые предметы. Там было несколько бутылок подсолнечного масла, пять упаковок яиц, около двух десятков жестяных банок тушеной говядины и зеленого горошка. Достал Андрей также хорошо запаянную в упаковке колбасу, уже нарезанную и очищенную, различные специи в пакетиках: перец, укроп, петрушку, чеснок. Тут была и головка сыра, хорошо облитая воском, сахар-рафинад, немного чая и кофе, и, конечно же, несколько блоков сигарет и бутылок коньяка, которые имели гораздо более высокую ценность, чем все остальные продукты. Совершенно обессиленный, но определенно удовлетворенный походом, наш успешный экспедитор хотел сразу же как ни в чем не бывало отправиться спать, но переполнявшее его чувство голода оказалось сильнее. Он открыл одну из бутылок с маслом и налил немного на сковороду, находившуюся тут же, прямо на плите, добавив ранее нарезанную крупными кусками луковицу. Чайник уже закипел, и Андрей как можно скорее положил в стоявшую на столе именно для этих целей банку несколько чисто вымытых небольших кореньев, залил их кипятком, предварительно вылив в помойное ведро испорченное ее содержимое. После того когда лук поджарился до золотистого цвета, он вынул из коробки десяток яиц и разбил их прямо туда так, чтобы желток оставался целым. Потом достал из шкафчика, висевшего возле печки, соль, захватив щепотку, дополнил вслед к уже приготовляемому продукту, уделяя особое внимание желткам. Также он подсыпал в конце и черного молотого перца, который только что принес с собой. Спустя несколько минут, Андрей уже сидел за столом, до этого освободив тот от ненужных вещей, ловко орудуя ножом и вилкой, закусывая яичницу ломтем засохшего серого хлеба, запивая, не успевшим завариться как следует отваром. Он обмакивал хлеб в желток, отрезал куски белка, неторопливо поглощая приготовленное кушанье, получал несказанное удовольствие, наслаждаясь естественным процессом принятия пищи, чувствуя, как необходимая жизненная энергия расползается по его телу, оставляя след насыщения и удовлетворенности. Все это блаженство навалилось таким чрезмерно-большим грузом усталости, что он, даже не закончив трапезу, быстро прошел до кровати, упал на нее, так до конца и не раздевшись, не чувствуя ни рук, ни ног, уносясь куда-то в необычайные глубины обволакивающего мертвецкого сна. Реальность для него на время перестала существовать. * * * Сначала пред его глазами стояла кромешная темнота, абсолютно полная, настоящая, без каких бы то ни было проблесков света, не позволяющая хоть немного отслеживать происходящие в ней события. Затем она растворилась, рассеялась, словно утренний туман с наступлением первых лучей солнца. Все стало ярким и красочным, будто на картине, нарисованной художником мазками кисточки на прозрачном стекле. Появился знакомый лес, до боли известный и исхоженный им вдоль и поперек, смешанный, лиственно-хвойный, с березами, осинами и соснами. Встречались также дубы и клены, но крайне редко, чаще всего на полянах и пустошах, иногда попадавшихся путнику на протоптанной тропинке навстречу. Изображение быстро ползло вперед, чуть наклоняясь то вправо, то влево, дрожа от напряжения и постоянно периодически обновляясь, словно кадры знакомого кино, однако с ужасно низкой частотой разрешения и почему-то характерно полосатой интерлейсной картинкой. Он понял, что убегает, только вот от кого, точно определить так и не мог. Скорее всего это был тот самый проклятый грызун-одиночка, поджидающий и преследующий его время от времени, но никак не решающийся напасть полной силой. Он испытывал это пристальное пожирающее слежение на себе каким-то шестым чувством, непонятным и пугающим, зная, что именно данное ощущение заставляет бежать вперед без оглядки. Резкий взгляд, словно впившийся острый клинок, так и пронизывал его между лопаток своим смердящим веяньем близкой кончины. Хотя сегодня можно было легко и свободно передвигаться, и рюкзак уже не казался таким тяжелым, нежели в обычные дни, тем более там практически ничего не имелось, кроме нескольких блоков несчастных сигарет, добытых им не совсем нормальным путем. В этот день, как иногда случалось, все магазины оказались закрытыми, за исключением одного привокзального киоска, в котором товара имелось довольно незначительное количество, какое он и забрал все без остатка. "Не знаю, может другим экспедиторам повезло больше, – мелькнула мысль у него в голове. – Но Город один на всех. Слава богу, что хоть это успел взять, и то хорошо. Не с пустыми же руками возвращаться обратно". Он еще успевал размышлять о припасах, когда нужно было больше заботиться о собственной безопасности. Из оружия в кармане лежал только нож, да и то с обломленным кончиком, нарушенный им так в процессе безуспешных попыток получения продуктов питания. Таким же образом он хотел захватить каких-либо иных промышленных товаров, но и эта затея также не увенчалось успехом. Другие средства защиты он не брал с собой совершенно в целях экономия места, да и знал, что те окажутся абсолютно бесполезными при нападении грызуньей стаи в полном составе. Подтверждая сказанное, сзади уже раздавался разрывающий тишину звериный рев, заставляющий невольно обернуться назад. То, что он смог увидеть и даже в глубокой степени почувствовать, были огромные белые клыки хищника, вонзающиеся прямо ему в плечо. Повеяло смрадным дыханием – ледяным холодом смерти, исходящего именно от этого злобного существа, попытавшегося свалить его на землю, а затем уже там, не торопясь, прикончить совсем. Боль пронзила все тело, будто поражая неким разрядом электрического тока, невольно заставив перейти к активным решающим действиям. Наверное, грызун промахнулся, желая вцепиться чуть повыше, куда-нибудь в область шеи, таким образом сломив возможное сопротивление одним ударом своих мощных широких челюстей. Но человек, на удивление, оказался проворнее и, невероятно изловчившись, моментально воткнул обидчику в грудину оставшийся кусок ножа. Удар оказался такой силы, что сумел, к счастью, пробить крепкую шкуру животного, погрузиться в его мясистую плоть, изливая наружу алую кровь, хлынувшую из образовавшейся раны буквально ручьем. Хватка грызуна ослабела и тот моментально отпрыгнул в сторону, решительно отползая от места атаки, а затем и вовсе убегая прочь. Человек попытался догнать грызуна, но не смог, так как собственная рана выглядела намного серьезнее, чем он предполагал это в яростном порыве битвы. Он вынужден был волей-неволей оставаться на месте. "Эх, не везет мне сегодня, мясо прямо из рук выскользнуло. Бывают же такие неудачные дни, – думалось ему, пытающемуся еще и иронизировать". Путник вытащил из походного мешка кусок тряпки и крепко затянул им плечо. Но не повезло ему куда сильнее, когда пройдя буквально несколько сот метров от места произошедшей схватки, он обнаружил чуть показавшуюся на горизонте, целую стаю этих злобных хищников, как будто только его и дожидавшихся. Грызуны бросились к путнику с разных сторон, повалили на землю, начав тут же словно разрывать его буквально по кусочкам. Однако совсем добивать его они почему-то не стали. Только зловеще стояли, склонившись над телом, уткнувшись вытянутыми мордами прямо в лицо, будто дышали весенним ветром, тихонько подвывая, пели так ему свою прощальную песню. К удивлению, он словно начал улавливать их музыку, и даже возгласы, произносимые в процессе такого деяния. Речь точно записывалась прямо в его подсознание, как на магнитофонную ленту, становясь отчетливее и громче, заставляя вслушиваться в нее и понимать сказанное, подчиняться навязываемой воле свыше. "Быстрее, клади его на носилки, – чудились крики, звеневшие в ушах, словно набат колоколов. – Мы еще успеем его спасти"… Дальше опять проступила тьма, все более нарастая и усиливаясь, всецело вбирая в себя оставшееся сознание, так и не успевшее нужным образом сформироваться; принадлежащие ему потерянные мысли, упущенные из-под контроля и, возможно, ушедшие из памяти уже навсегда.