ОСОБЕННОСТИ СЕВЕРНОЙ РЫБАЛКИ. ОПУС 5 Самый верный и простой способ добраться до сёмги, это было добраться до Колы. В те времена это было единственное место, где разрешался любительский лов во время нереста этой царевны. Естественно, за деньги, по тем временам весьма немалые. Но зато не так сложно, как организовать такую ловлю самостоятельно. Самостоятельно надо было лететь, плыть, идти, притом тайком, а на это немало требовалось истратить времени, денег, нервов. Говорили, что все доступные люду ручьи и реки, блокировались в устьях, а те, в которые рыбе было дозволено пройти, тщательно охранялись. Так ли это, или это блеф, выяснить не было никакой возможности. Не удалось найти знатоков, которые могли бы просветить нас по этому вопросу. Знали мы, (беда помогла!), что есть богатые сёмужьи угодья по рекам Баренцева и Беломорского бассейна, но попасть туда в те времена было проблемно. На Паное, (одна из значительных рек на Кольском), наши побывали по беде: там два наши Яка столкнулись во время учебного боя: из четырёх пилотов в живых остался один, и наш инженерно - технический состав помогал московской комиссии вести расследование катастрофы. Они-то и привезли оттуда кое-какие сведения по рыбалке, и привезли рыбёшки в реальном виде, заполучив за спиртовую валюту. Сосед, побывавший на Паное, говорил, что местные затоварились этой сёмгой, и у них затруднения со сбытом. Рассказывал: « Подвыпили и хозяин повёл меня в подвал, а там бочек дюжина с солёной сёмгой. Выбирай! Ну я и выбрал, сколько мог унести!» А вкус сёмги напрямую зависит от посола. Ту, которой он меня угостил - как масло намазывалась на хлеб и была специального посола, «с душком». Вкус «специфический», как Райкин говаривал. Соседа хозяин научил, каким образом этот «специфический» получать, а тот меня. И я свою, собственно-пойманную кумжу, (родственницу сёмги) засолил таким же способом, нечаянно. Да способ, вообще-то известный, но с некоторым нюансом: надо было натереть рыбину солью, набить брюхо перцем, лаврушкой, а, главное, завернуть в тряпку и обязательно забросить под кровать. И ещё одно главное – не сожрать раньше времени, а подержать малость пока от неё душок, ну, тот самый, не пойдёт! Мясо станет мягким, как масло и вкусным, вкусным! У меня получилось: я обмотал тряпкой, зашвырнул под кровать, и забыл. Вспомнил только тогда, когда приехал из полуторамесячного отпуска, и при входе в родные пенаты меня первым встретил тот самый «специфический» душок. Моя хорошая этот душок унюхала тоже, пошмыгала носом и молвила: «Опять где-то мышь сдохла!» Я-то сразу допёр в чём дело, но промолчал. Потом извлёк из-под кровати тайком свой узелок, чтоб выбросить в помойку, но потом осмотрев свою кумжу, не найдя в ней никаких изъянов, решил попробовать на вкус. И что вы думаете – получился тот самый «специфический», нисколько не худший того, которым меня угостили. И я угостил своим деликатесом свою привередливую половинку без всяких излишних комментариев, и ей понравилось! Про дохлых мышек я ей напоминать не стал! А мне пришлось двинуть в заорганизованную рыбалку, (которую не мог и не могу терпеть), чтобы получить хоть какое-то понятие о семужьей рыбалке. Впечатлений от неё положительных я не получил: это была не семужья рыбалка, а её имитация, но с паршивой овцы… Не помню, как ехали, но помню, что привезли нас к какому-то помещению, содрали денежки и немалые, и велели подождать. А, оказывается, ждали, когда наберётся команда. Когда она набралась, нас почти строем, наинструктировав по самую макушку, погнали на место. Место распределялось егерями произвольно: вот, от селе и до селе – твой участок, а от селе и до селе – твой, И лезть на чужой не моги! Река мелковатая, шириной от двадцати до пятидесяти метров, но весьма бурная. На взгляд, выглядела рыбной. А как определить твой ли участок там, в бурлящей реке? Говорят, что эта неопределённость приводила к боевым действиям. Так вот зачем с нами пошла целая кодла сопровождающих: миротворцы! Расстояния между счастливцами, застолбившими участок, было около пятидесяти метров. Так что можно переговариваться, и переругиваться в процессе лицедейства, а то и подраться. Нас строго-настрого предупредили, что мы имеем право выловить не более одной головы, несмотря на величину приделанного к ней туловища. Но нам оставлена была свобода маневра: если величина пойманного экземпляра ловца не устраивала, он должен отпустить счастливца на свободу и изловить тот, который его устроит. Ну, мы были здесь солидарны: мы могли, (за обещание мзды), вручить дополнительно выловленный экземпляр, какому-нибудь неудачнику, могли и припрятать куда-нибудь излишек, когда надсмотрщик, зазевается, а могли, по доброте душевной и подарить неимущему. Всяко бывало! Только вот, в моем случае, не пришлось ни мне, ни моим соседям, ничего прятать, и нечего было дарить, и даже тащить на весы пойманный экземпляр: таких экземпляров просто не появилось! Проторчав несколько часов у реки, благо, там откуда-то тянуло ветерком, и гнуса было терпимо, двинули мы нахрен от этой рыбалки к домику. А там скандал: недовольные рыбаки собирались этот домок пустить по течению. Кто-то откуда-то получил сведения, что на входе в реку кто-то промышляет сёмгу нашу сетями. И бедной сёмге к нам не прорваться! Главный егерь, (Или кто он там?), защищался, показывая на пьяненького деда, аккуратненького, в очках, в кепочке, с калининской бородкой клинышком, понуро сидящего под стенкой, и возглашал: «Вон дед зацепил рыбину килограммов на двадцать!» Все начали интересоваться этим дедом, но он на расспросы не отвечал. Потом нам рассказал дедову историю капитан из плавсостава, рыбачащий с четырьмя своими матросами рядом с этим дедом. Передаю рассказ в том виде, в котором довелось его услышать. Дед, наравне со всеми, сёк воду своим спиннингом в течение нескольких часов. Соседи от скуки начали покуривать и попивать, а дед сёк и сёк несчастную реку, без отдыха и срока. И высек! Посреди реки «сделала свечку» громадная рыбина. Дед что-то заорал, катушка засвистела, разматываясь, все побросали свои снасти и бросились деду на помощь. Но дед от помощи решительно отказывался, просил не мешать, просил не лезть, потом начал материться плеваться и пинаться, не позволяя к нему приближаться. В конце концов, его оставили в покое, лишь наблюдая в сторонке за перипетиями борьбы. Дед вёл себя умело: не нахальничал, пытаясь вытащить «буром», то отпуская, то подтягивая рыбку поближе. Таким образом, он её водил около получаса, а потом решив, что достаточно её умучил, стал подтягивать к берегу. Под берегом, в метрах пяти, была небольшая мель, а потом опять глубина – этакая промоина шириной метра в два и глубиной сантиметров 50-70. Когда дед подтянул рыбину к мели, то сосед- капитан резонно заметил, что через эту мель ему рыбину не перетащить и предложил помощь: ребята-матросики, ставши на мель, зацепят рыбину баграми и выволокут. Упрямый дед послал его на хрен. Ну, на хрен, так на хрен, никто ему больше помощи не предлагал, а дед, решив, что измученная рыбка у него в кармане, попытался её переволочь через мель. А та, почувствовав опору, рванула так, что, вырвавшаяся из пасти блесна, звякнул позади деда о камень, как пуля. Дед повалился на камень, матросики с баграми кинулись на рыбину, но та оказалась шустрее: бурун и рыбины, как не бывало! Только на прощание сделала эффектную свечку посреди реки и исчезла. Дед ошалело лежал на камнях, все молчали, потом разошлись по своим местам. А дед, поднявшись с долу, отыскал блесну, рассмотрел и шмякнул, что есть силы о камень, так, что искры посыпались, и завопил: « Ё…твою советскую Власть, мать! Крючков порядочных сделать не может!» У мощного тройника на блесне два крючка разогнулись! Потом пересел на камень и пялился тупо на реку минут двадцать. Потом достал из рюкзака фляжку и кружку, чего-то там налил, выпил, посидел, ещё налил и выпил, а потом горько заплакал, причитая: « Я ж за тобой десять лет ездил, а ты так меня…» Народишко, разозлившийся на деда за упрямство, в конце концов, стал жалеть старика. А я больше никогда не делал никаких поползновений двигать на «организованную» рыбалку! «Организованная» рыбалка всю прелесть рыбалки сводила на нет!