Ну, поплыли! Полетели! От себя к себе - лечу... От ветров, дождей, метели к тонкой ниточкой лучу. Как канатная плясунья, балансируя, кружу. Высота. Молчанье. Всуе словом божьим дорожу и не трачу понапрасну. Не жалею, но - лечу. Так, от Рождества до Пасхи, то стихом, то доброй сказкой беды все забормочу.

Ты и во сне ушел. Зачем? Хотя бы там ты мог стать всем. Надеждой. Болью. Словом ласкающим - и снова, как вздох, пронзающим насквозь. Любви простое естество порой назад так манит, но ведь опять обманет. Не знают жалости "вчера" и "завтра". Вечная игра. Мы поддаёмся ей - зачем? Но только там ты мог стать всем. Любовью, болью, словом...

Так бывает, случается: светится тихой звездочкой счастье вдали... Ничего-то уже не изменится. Ходят в море твои корабли. Отправляются в порт назначения, возвращаются споро домой. Только щепка плывет по течению. Я твой дом обхожу стороной, берега твои мне заповеданы. Не манят, хоть сияют, огни. Сообщаются вольными ветрами ночи долгие, быстрые дни...

Разгляди своего кукловода, ликом светел, хорош ли собой? Не пора ли тебе на свободу, к небу, солнцу, покуда живой? Оборвать все веревки, распутать нити, травы, что крепко сплелись. Обмани это хрупкое чудо! И оно ль называется - жизнь? Эти скалы, ухабы, коренья... Где ж простор? Где святая вода? Где блаженный полет вдохновенья? Этот тяжкий поход - навсегда? До того иль того поворота? Где там манкий застыл горизонт? Но оглянешься - тайные гроты, ливни, радуги, солнечный зонт... До чего же былое напрасно, горько завтра и тщетна мечта... До чего же сегодня прекрасно, и беспечно нежна красота.

если бы я тебя рисовала, я бы не так о тебе тосковала. плакали б руки, бумага и краски, листьями осени плакала сказка, плакала первым невыпавшим снегом, там, за окном, где не видно и следа... слезы лились бы, текли по рисунку, стали бы реки солеными, суши в мире нигде ни клочка не осталось, все затопила бы нежная жалость...

На землю, влажную от слез, ложится снег как утешенье. Не принимай его всерьез - души ответное забвенье. И все бело как чистый лист, так начинай рассказ сначала! В том не ищи высокий смысл, что горя утекло немало.

а у меня - ничего. снов золотая реальность и безыскусственность слов, что не сумели сказать. душный прилипчивый смог, давности горькая данность, что перепрыгнуть не смог, перелететь. пересдать. как я живу? лучше всех. проще и искренней многих. солнечной ясности дней ты позавидуешь, факт. да, привираю, есть грех, но ты судья слишком строгий. и очевидность бедней выдоха, вдоха не в такт. утро - безумнее сна, встреча - бездонней разлуки, длится в несбывшемся зря, делит на после и до. в зиму уносит весна шепоты, шорохи, звуки и до конца февраля спит под замершей водой.

я бы тебя отпустила, и отпущу, и уйду. прошлого страшная сила долго над ночью кружила, предвосхищая беду. я бы с тобой улетела, я бы с собой позвала, только душа опустела, крылья сложила несмело, словно Дали без Гала.

Когда-то я тебя любила... И снова полюблю, но впредь не стану на тебя смотреть. Лукавить, отводить свой взгляд. И ты не будешь виноват. И тяжести не будет между нами, поверь же, вся исчезнет без следа, и с ней уйдет бескрылая беда. И легкое, лучистое, святое заполнит обожженное, пустое... Я ни о чем тебя не попрошу, смолчу. Ты тишину читать умеешь...

Как долго стережет листву береза, сияет тонким всполохом в лесу. Я от тебя ступаю через грезы и память очень бережно несу. Когда-то знал ты бесприютность ветра, стучался в злой ночи в мое окно, горел маяк и сотни километров отогревал, что ж нынче так темно? И ветер улетел в края чужие, и песен не поет в моей тиши, и лишь береза строки дорогие чуть слышно шепчет мне: пиши, пиши...

Когда ты меня предавал, на небе погасли все окна. Спустился на землю туман, и чувства как будто поблекли. Не движется время вперед, зависло в тумане незрячем. Мой ослик за мной не идет, но плачет и плачет, и плачет. Хлещу я его по бокам, морковкой кормлю, глажу холку. Не плачь же, дурак, перестань! В тумане он ходит и ходит. И быть не боится смешным. Отстал, заблудился, и что же? Позволю ему быть иным, безумным, бездомным, бессонным.

То ли сон это был, то ли явь. Я бегу за тобой, будто вплавь. И тону, словно в небо взлетаю. И тоска, золотая, литая, так слепит мою душу, хоть плачь. Я ее берегу, обнимаю, а она только стонет, немая. Мой Олимп и мой вечный палач. Как ромашку, ее тереблю. Как с ребенком, в бирюльки играю... Далеко ли от ада до рая? По шажочку. По вдоху. Люблю.

Душа дрожит, как в клетке, пусть и широк простор, и мир, как через сетку, и тишина - как спор. Как ссора. Вдохновенье все осветит на миг, молитвы песнопенье замрет, как птицы крик, запнется о безверье. И снова за клубком в распахнутые двери - не слово - только стон протиснется, прольется прозрачною слезой. И засияет солнце рассветною лозой.

Мы нашли в лесу опята под листочком, под пеньком. Осень на грибы богата, на съедобные, притом. Нынче сварим деду супчик ароматный, наварной! Это был счастливый случай или дух помог лесной?

так ли уж много жизни? вся и еще одна тает в родной отчизне на перепутье сна. так ли уж мало воли? вот, без тебя - живу. терпится боль. и боле прошлое не зову. лишь оглянусь случайно, не потеряюсь в нем - счастья ль, беды не чаю, днем прохожу с огнем, дую на воду, плачу. памятью ли плачу? много ли память значит? память ли - чувства суть? сердце ли будит? думы? греет ли? холодит? день пробежит угрюмый, вечер - устал и дик. так неприкаян, мрачен... что же, коль нет тепла? много ли пламя значит? выстужена зола.

Даже если очень далеко - что считать шаги и километры? Звездный путь на небе молоком, а к тебе прибьется нежность ветром. Прояснится разом белый свет, на груди тепло, а в горле тяжко. В прошлое не взять уже билет. Время ощутимо и протяжно. Но прервется вздохом и замрет, и помчится снова мимо... мимо... разбивая тонкий хрупкий лед... Кто-то ждал и звал тебя любимым.

Нет ни тоски, ни гомона, ни шума. Бездумно оглушает тишина. И если мир когда-то был угрюмым, в том не твоя и не моя вина. Слова ли искажались, или мысли с твоими не совпали... Пустяки сбивали с ног и над душою висли, и отмахнуться было не с руки. Друг с другом не прощались - разрывали все, что спаялось, словно на века. Друг друга не простили - убивали невольно словом. Не отринь, пока жить и дышать поврозь еще не можно!.. Ну, а теперь почиет тишина. Все, что питалось кровью, болью, ложью молчит и ждет. Придет еще весна...

Вечера накрывает усталость. Ночи близится снежная замять. Ничего от тебя не осталось, лишь память. Укатилось по снегу колечко. Палец помнит. Не помнит. Но стонет. Время давит на плечи, не лечит. И совесть гонит дрему и сны будоражит, и в окно свежим ветром стучится, по пятам неотступно, как стража, как ночей моих серая птица машет крыльями, словно листает прошлой жизни пустые страницы. Я читать не хочу. Но читаю. Не снись же!

Это было очень давно. Душно изболелась душа. И виной плескалось вино, и пилось так жадно, спеша. Каяться хотелось. Лилось мутною широкой рекой. Близко ли мы были, иль врозь? Тишину сменил непокой. Сколько их, охрипших звонков, гулких, неурочных, немых, долгих безутешных гудков, жалких, как ворованный жмых. Лишних, как слежавшийся снег. Липких, как полуденный сон. А проснешься - было ли, нет? или мне почудился стон?

Когда умерла тетя Рая, поплыл сквознячок по земле, от края ее и до края, от утра к закату. Во мгле вечерней, ночной и до свету знобит, не согреться никак, и, значит, спасения нету, и это совсем не пустяк. Смешная старушка-ворчунья, довольна была ли когда? А сердце вещает и чует, что солнечней с ней в холода. Ты помнишь ли, как сочиняла, где правда, где ложь, не поймешь? А сказок теперь стало мало, а с ней - словно в сказке живешь, и душно бывало, и смутно, и тут же - и дождь, и гроза. И словно счастливее утро, и чище как будто слеза. И ближе как будто до рая, хоть с ней суета, колготня... Когда умерла тетя Рая, чуть меньше осталось меня.