Ты яблоко кусала; С твоих лукавых уст Сочился, как сначала, Познанья сладкий хруст. Запретен был и редок Сей плод; в избытке сил Наш совращённый предок Его уже вкусил. И вмиг простился с раем; Ругнул своё ребро*. Зато теперь мы знаем – Где зло, а где добро. Пора иных запретов; Но плод совсем не тот, И это – нам не это, А то – наоборот. Богатства и лишенья Текут, как с гор вода. И так же искушенье Всесильно, как всегда. Ты яблоко кусала, Сочился смачно хруст. А я косился вяло На твой заметный бюст. 1996 _____________________________________ *Ева была сотворена из ребра Адама. (Библия. Книга Бытие. 2:18, 20–22). Ева явилась причиной грехопадения Адама и их изгнания из Рая: соблазненная змеем-искусителем, она вкусила от запретного плода с древа познания добра и зла и побудила к тому же Адама. (Бытие. 3:7).

Я голого видел не раз короля*; Смеялся, дивясь в его честь славословью. Но, полная страсти, вздыхает Земля, И Воздух наполнен незримой любовью... Чарующи кони и в кадрах погонь; Блистают в журналах красотки бомонда... Но разве Огонь на экране – Огонь? И разве Джоконда на фото – Джоконда?.. Какая-то магия в буднях Стихий; И в праздниках Гениев светится чудо – И музыка льётся, пылают стихи, И дышит в полотнах любовь ниоткуда. Кто властен над ними?.. И кто им судья В безмерной пучине страстей и пространства? – Господь?.. Или Дьявол?.. А, может быть, я – Раб времени, быта и непостоянства, Раб страха, корысти, надежд и стыда?.. Какой я судья им?.. Нет правды бесспорной... И всё ж на экране Вода – не Вода, А черный квадрат – лишь квадрат... и лишь чёрный. __________________________________________________ *«Новое платье короля»— сказка датского писателя Ганса Христиана Андерсена.

Устал я жить. Во мне мертва печаль, И радость не рождает вдохновенья... Смотрю спокойно в розовую даль И в темень равнодушного забвенья. Я вижу: как хозяин бьёт щенка... Как мчится пёс за раненною птицей... Как птица в клюве держит червяка... – И сознаю себя всего частицей. Твердят про страшный суд, про рай и ад; Вонзают в мозг всё новые названья... – Охотники стреляют наугад В густую мглу желанного познанья. Мне не узнать, что ждёт меня в дали – Ничто... иль нечто... или возрожденье... Умчусь иль нет в космической пыли Песчинкою в другие измеренья... Что есть во мне?.. И, что там – вне меня?.. Чей зов души мою тревожит душу?.. Чей рай в восторге голубого дня?.. Чей ад выносит океан на сушу?.. И понял я, взглянув издалека На совокупность солнечного мира, Что мудрость есть и в глупости цветка, А глупость – и в премудрости сапфира. Я жить устал.

Тебя не тронет малая утрата – И ты уходишь, сердце мне дробя. Прости, великодушная Эрато*, За то, что мне не удержать тебя. Прости за то, что слов нелепо ложных Не лепетал и не кричал с толпой; За то, что я – ничтожный из ничтожных – Посмел не унижаться пред тобой; За то, что часто пропускал свиданья С тобой из-за игры в кругу теней; Прости за то, что я топил желанья В потоке мутном бесполезных дней; За то, что о любви кричал лишь взглядом; За то, что лишь в мечтах тебя ласкал; За то, что я нектара или яда Не лил в твой переполненный бокал; За то, что никогда не видел смысла В искусственно изящной болтовне; За то, что все магические числа Не могут сжечь сомнения во мне; За то, что, созерцая мир жестокий, Не принимаю оправданий лжи; За то, что надоели мне пророки, Бродящие над пропастью во ржи; За то, что не рискнул ни разу вплавь я Преодолеть бушующий поток; За то, что не течёт во мне тщеславья Искрящийся величьем гордым ток; За то, что дурно мне от аромата; За то, что так уст

Смеялся над угрюмой тучею Заката раннего костёр... Чуть впереди своих сестёр Ольха взошла, по воле случая. Росла стройна и зелена. И в диве солнечного бала Была дождём опьянена И лихо с ветром танцевала. Ей первой всё: и нежный свет, И луч палящего светила, И дуновения привет, И урагана злая сила, И зависть тайная сестёр, И боль, и радость – неминучие... Смеялся над угрюмой тучею Заката раннего костёр. Была стройна и зелена... И жизни радовалась много... Но строгостью всегда сильна Любовь причудливого Бога. Высокий ствол уже не прям... И ветви одичало сухи... Но гордый вид ещё упрям Печальной и больной старухи. Стоит она одна над кручею, Чуть впереди своих сестёр... Заката раннего костёр Смеётся над угрюмой тучею. 1992

По жизни плыву, словно гордая льдина, И песни пою о свободных ветрах. Но всё же я раб. Моего господина Народ величает по имени Страх. Он мной управляет с улыбкою мага, Меня помещая в незримую клеть. Не взять его буйной, безумной отвагой, Числом и умением не одолеть. Пытался бежать от него многократно, Но он был со мною везде и всегда, В душе оставляя лишь чёрные пятна: Тоски – от бессилья и зла – от стыда. Готовился к битвам, лишеньям и пыткам; И к смерти я, кажется, тоже готов; Но мой господин меня поит напитком, Отравленным ужасом яви и снов. Себя презирая за страх перед Страхом, Чего-нибудь всё же боюсь каждый раз: То бури надежд, с её блеском и мраком, То холода милых безрадостных глаз, Боюсь я болезней, коварств, бездорожья, Боюсь неразумных и мерзких идей, Пугают меня наказанием Божьим И страшным судом боязливых людей. Боюсь. Но плыву, словно гордая льдина, И песни пою о свободных ветрах. А всё же я раб. Моего господина Народ величает по имени Страх. 1992

Не сознавая сущности явлений, Без риска заползая в виражи, Я обречён в шеренге поколений Тащить свой крест бесчестия и лжи. Грех первородный принял я по праву; К нему прибавил вдоволь и своих... Жизнь сладкую, как горькую отраву, Всё пью и пью... И каюсь за троих. Уж одурманен; но наполнен кубок – Всемилостив всё ведающий Бог. Жаль душу, исковерканную грубо, А жизнь могу оставить под залог. Но что дадут мне за неё с любовью Радушные мои ростовщики? – Немного мелких мук средневековья И право на лобзание руки?.. Желая жить по Заповедям Божьим, Но с древа райского плоды познанья грызть, Я понял, что меж правдою и ложью Всегда стояла и стоит корысть. Всё продаётся. В лицемерном зное Софитов – блеск речей. Бросает в дрожь, Когда без грима вижу правду злою И доброй разукрашенную ложь. В свидетели ложь с правдой призывая, Корысть их бьёт наотмашь по лицу. О, правда грешная! О, ложь святая! Что истинно – лишь ведомо Творцу. Корысть всевластна; разные обличья Лишь надевает.

К 150-летию со дня смерти М.Лермонтова Свеча последняя моей последней ночи Ещё горит. Убит я буду днём. Но ей еще гореть мерцающим огнём В сияньи духа воспалённых строчек. Свеча последняя моей последней ночи Ещё горит, сомнений не тая... Но расплавляя безысходность бытия, Мне будущее славное пророчит. Свеча последняя моей последней ночи Ещё горит. Божественный мой дар Судьбу воспламенил... и дьявольский пожар, Её лаская, жжёт... и в ней клокочет. Свеча последняя моей последней ночи Ещё горит. Дурманит, словно хмель. Вся жизнь похожа на безумную дуэль. И мне покинуть жаль её не очень. Свеча последняя моей последней ночи Ещё горит, желаньями полна... И не поймёшь её – что чувствует она? Быть может, плачет... может быть, хохочет... Свеча последняя моей последней ночи Ещё горит.

Предо мною миражи Огнедышащей метели... Почему душа дрожит, Замерзая в жарком теле?.. На вулкане я стою; Чую пламенную стужу... Почему он боль свою Вдруг не выбросит наружу? Не сожжет меня в огне Ледяного покаянья? И не погребёт на дне Одичалого молчанья? Почему в любви костра Алчность зависти голодной Не горит? А боль остра От огня тоски холодной? Почему под коркой лжи Правда огненной метели?.. Почему душа дрожит, Замерзая в жарком теле? 1991

Бываю весел и печален – Как все, и я – Земли росток; Но бесконечно не реален Для вас Космический Поток. А я в лучах его познаний Плыву, свободой опьянён, Изведав тайны умираний И возрождения времён. Пронзая вечность мудрой дали, Я видел тьму одетой в свет. Для вас, конечно, не нормален, Кто ищет на ответ ответ. Но ваши нормы с дней Прокруста* Всё те ж. Не в них душа моя. Бывает в радости мне грустно, В печали весел часто я. Не свят. Как многие, на плечи Взвалил я груз вины большой; И знаю, что за всё отвечу... Но перед собственной душой. Сгоревшей правды поцелуя В лазурном небе чёрный дым; Но всё же счастлив, что люблю я, Что не рассудочно любим. Как все, и я – лишь часть мгновенья. Уж был?.. И буду ль?.. Кем?.. Когда?.. Быть может, что из Мира Тленья И не исчезну навсегда. Умру.

Ты ушла, Полигимния*, Не сказав до свиданья... Даже в радостном гимне Слышу праздник молчанья. Даже в свете Начала Тьмой кончины пропитан... Ты ушла... промолчала С сожаленьем сердитым. В разноцветном тумане, Многоликом и зыбком, Ты стихи мои ранние Мне шептала с улыбкой. В одеянии белом Грустным голосом ломким Ты стихи мои зрелые Напевала негромко. Раздираема рознью Чёрно-белого бала, Ты стихи мои поздние С содроганьем кричала. Ты ушла, Полигимния, Знать, не веришь в призванье. Мне не нужно ни имени, Ни почёта, ни званья – В разноцветном тумане, В белом платье иль в чёрном, Ты мои заклинанья Продиктуй мне повторно. Но ушла Полигимния, Не сказав до свиданья... Даже в радостном гимне Слышу праздник молчанья. 1991 ____________________________________________________________________________ *в древнегреческой мифологии одна из девяти муз, покровительствовавшая поэзии и красноречию, ей же приписывают изобретение лиры.

Я – искорка, и жизнь моя мгновенна. Всего лишь миг я мчусь, и мчусь, и мчусь... О, этот миг всезнающей Вселенной, Её разумных и безумных чувств. И в этот миг творенья и раздумий Я мчусь и мчусь, сгорая от тревог, Всё мчусь и мчусь, от счастья обезумев И от огня, что душу мне зажёг. Я часть его – огня моей Вселенной, Его сверканья мудрости и чувств. Я – искорка, и жизнь моя мгновенна. Но в этот миг я мчусь, я мчусь, я мчусь... 1990

Он долго мог смотреть на блики И на костёр; к ним шёл, как в храм. Великий Свет, Огонь Великий, Он верил в вас, молился вам. Он грешен был; но жил негромко; И странным был в своей среде. Великий Свет, прими потомка И сделай бликом на воде. Мы в этой жизни многолики, Мы игроки в её игре. Прими его, Огонь Великий, И сделай искоркой в костре. 1990

Благодарю тебя, Судьба! За то, что слышу я и вижу; За то, что из меня раба Не сделала; за то, что ниже Меня поставила других, Оберегая от паденья; За то, что дарствуешь спасенье, В моей душе рождая стих. Благодарю тебя, Судьба! За то, что двигаюсь, как зверь я; За то, что боль во мне слаба; За то, что страх держу за дверью; За то, что, посылая в бой, Не предлагала святотатства... Мне ль у тебя просить богатства, Не обделённому тобой?! Да если б даже был я глух, Благодарил бы раболепно Тебя за то, что вижу луг В благоуханьи многоцветном; За то, что воспевать могу Весну, закат и взгляд любимой; За то, что я, тобой гонимый, Смеюсь и плачу на бегу. Да если б даже был слепым, Благодарил бы и за то я, Что звуком лёгким и простым Наполнить мог бы всё пустое; За то, что в многоликой мгле Мог воздух пальцами б учуть; За то, что душу б, как свечу, я Сжигал, от чувства захмелев. И если б даже нем я был, Тебя благодарил бы всё же За то, что не лишаешь сил, Мой слух на зренье перемножив; За то,

Я мёртв уже. Лежу в могиле. Сочится мрак из бывших глаз. Меня так много раз любили. И сам познал любовь не раз. И дождь, и солнце в жизни чашу Собрав и выпив на бегу, Покинул мир... И память вашу Покинуть скоро я могу. В сияньи солнечного края Я жил желаньями томим; И улыбнулся, умирая, Чтобы запомниться таким. Я жил, обетов не нарушив, И в меру, кажется, грешил... Не потому ль мне кто-то душу Обжёг стихом своей души?.. Души, познавшей бесконечность, Познавшей высь на самом дне; И назначение, и вечность Открывшей, кажется, и мне. В закате трепетном сгорая, Гуляя ветром в камыше, Я знаю: ада или рая Нет вне меня – они в душе. Я мёртв. Но душу мне родную, Что топит в святости грехи, Найду средь вас... и продиктую, Мной обожжённые, стихи. И пусть под жарким счастьем солнца, Под мрачной скукою дождей Моё название сотрётся В недолгой памяти людей; Но вновь – улыбчивый и грустный, Всегда желаньями томим, Изнемогающий от чувства, – Я буду... С именем другим. 1990

Я – Гений. Но, как червь, я смертен. Природой всё предрешено. Смеются надо мною черти И пьют любви моей вино. Я знаю – в мире мы мгновенны; Нам не порвать Сомнений сеть; И промелькнув во мгле Вселенной, Свершить мне Чуда не успеть. Воюя с многоликой Тенью, – Стучась, как бабочка в стекло, – Добром пронзая Зло в сраженьи, Добро мы превращаем в Зло. Точа клинки из доброй стали, Мы видим Мудрости оскал... И мудрецы смешны мне стали, И сам себе смешон я стал. Взлетая из Мгновенья в Вечность, Живём несбыточной Мечтой; И обретаем веру в Нечто, Но превращаемся в Ничто. Я – Гений. Я – Венец Творенья. Но не порвать Сомнений нить. Мне не хватает лишь Мгновенья, Чтоб Чудо Чудное свершить. Всё открываем мы Законы. А черти пьют и пьют вино. И в Мире там слышнее стоны, Где Зло Любовью сражено. Я мог бы, если бы мгновенно Меня Природа не смела, Открыть Закон Любви Вселенной, Открыть Закон Добра и Зла. 1990

Счастье и муки от рая до рая, Свет с темнотой от утра до утра... Как же живу я, надежд не теряя, В мире, где так не хватает Добра? В мире, где всё преднамеренно зыбко? В мире, где ложью пути замело? В мире, где с ангельски доброй улыбкой Бродит по душам бессмертное Зло? В мире, где только страданье нетленно? В мире, где сбыться мечтам не пора?.. Как же живу в этой вечной Вселенной, Если во мне не хватает Добра?! 1990

В небесах тяжело и дождливо. В предрассветье – меж ночью и днём – Утомлённая старая ива, Шепчет мне: «Подождём… Подождём…» А чего ещё ждать? – Всё уж было В заколдованном Царстве Теней. Но какая же чудная сила Дышит верой спокойною в ней? Я ведь тоже дышал сладкой верой – Мнимой силой лукавых идей, Утонувшей в безрадостно серой Безнадёжности долгих дождей. Но с надеждою неторопливо, В предрассветье бродя под дождём, Утомлённая мудростью ива Шепчет мне: «Подождём… Подождём…» 1989

Когда-то я строил дворцы из песка, И слово любви сорвалось с языка; А ветер его подхватил и помчал Куда-то к началу начала начал... Однажды беспечно, грозя не всерьёз, Я слово сквозь зубы со зла произнёс; С ним ветер, коварен и мрачно свинцов, Понёсся к концу окончанья концов... Шло время...

Висит над пропастью скала, Беспечно в ночь вонзая зубы. Стоит огромный остов дуба На той скале, как символ Зла. Как будто пагубным огнём Его жгла мука вековая, Зловещим ужасом лаская, Оставив чёрный страх на нём. А в воздухе дрожит вина, Мерцая серебром обмана. В корявых пальцах великана Бледнеет спелая луна. И кровь её из белых ран, Обыкновенно-голубая, Течёт, безверием пронзая Прозрачно-призрачный туман. Волненье туч, как чёрный дым, Клубясь отчаянным сомненьем, Над мёртвым дубом странной тенью Плывёт, соприкасаясь с ним. А он, осатанело остр, Луну безжалостно сжимая, Стоит над миром, ждущим мая, Безжизненный, но страшный монстр. 1989