http://www.my-works.org/text_138012.html Мне бывает страшно, Но до первой стопки. Выпью и зажмурюсь, Нос уткну в рукав. Я еще не смелый, Но уже не робкий. И совсем не кролик! Хоть и не удав. А махну вторую, Хлебушком занюхав, И по-деловому Хрустнув огурцом. Я готов поспорить, Даже двинуть в ухо В схватке с негодяем, Или подлецом. Ну а после третьей, А за ней четвертой, Становлюсь я добрым, Всех люблю взасос. И уже,конечно, Не боюсь и черта. Что его бояться? Он пузырь принес!

Мой повод для жизни достаточно веский, Но знаю, поблажек я не получу. Однажды сквозь шторы и тюль занавески Пылинкой дрожащей скользну по лучу. Над склонами гор восходящим потоком Подбросит пылинку до самых небес, Где словно рентгеном,всевидящим оком Просветится Ангел, проявится бес. Следы, что оставил в покинутом Мире Незримой цепочкой на чаше весов Легко перетянут пудовую гирю. Закроются двери и лязгнет засов. Тогда осознаю, - стучать бесполезно. Путей не исправит остывшая плоть. И падая камнем в багровую бездну Успею воскликнуть "помилуй, Господь!"

На Марсе тоже есть Адам и Ева Живут в Раю и в наши времена. Там вместо символического древа Воздвигнут столб литой из чугуна. Суровый климат вносит коррективы. Кругом лишь маггемит да лед сухой. Однако Рай не яблони и сливы, Он всюду, где блаженство и покой. А на столбе,воистину гигантском И сверху вниз и поперёк и вспять Написано на древнемарсианском Два заповедных слова-"Не лизать" Дни незаметно сделались веками, Не поддавались чувства их годам. Давно они примёрзли языками, Но руку Евы держит муж Адам. К ним Ангел прилетал в хитоне алом Чугун водой горячей поливал. Пока один язык отогревал он Другой к столбу упрямо прилипал. Так и стоят на девственной планете, Не вознесясь и не свалившись вниз, Всего лишь любознательные дети. Такой вот марсианский компромисс.

Судья бракоразводного процесса, Покинув после заседанья зал, Свои соображенья не для прессы В блокноте телефонном записал: В разрыве часто оба виноваты, Когда любви не достаёт огня. И вроде всё достаточно пизд@то, А всё равно какая-то )(уйня.

-Мне,пожалуйста,слов пол кило. Тех,которым нас школа учила. Забывал их купить,как назло, А сегодня цена подскочила. Нет ли там нецензурных,гнилых, Оскорбительных,горьких ,избитых? Безрассудных,фальшивых и злых, Все просеяны,трижды промыты? И совком насыпая пакет, Мне ответила так продавщица: -Успокойтесь,здесь импортных нет, Ну а русскими не отравиться!

Была зима шестнадцатого года, И падал снег.Подъемный кран.Балкон. Упала нефть,салями с бутерброда, На бирже рубль катился под уклон. Срывались с крыш внезапно и сердито Торосы льда,набравшие свой вес. А в Сирии на головы бандитов Валились бомбы бравых ВКС. Упало всё,что некогда стояло, Висело,подпиралось и ползло. Правительство крепиться нам желало. Лишь цены поднимались всем назло!

Скользнув стрелой по небосводу, Садится Солнце всякий раз, Так в чреве мы боимся родов, Чуть позже смерть пугает нас. Наверняка и после жизни, Когда земной закончим путь, Придут к нам черти с укоризной Огнем и серой припугнуть. И сколь за истинную веру Не спалим ведьм мы на кострах, Одна всему живому мера, Названье этой меры-СТРАХ. Лишь только клетка догадалась, Как съесть подобную себе, Явились ЖЕРТВА,СТРАХ и ЖАЛОСТЬ К своей загубленной судьбе. В песок упасть боится семя, Ростком не возродиться в Мир, А нескончаемое время Боится плена чёрных дыр. Но даже в страхе нету смысла. Орел,кружащий над плато, Сказал бы,что вдали нависло Шатром ВЕЛИКОЕ НИЧТО.

Выдержке моей в трясине вязкой, Видимо,сто раз сдавать экзамен. Дождь заправил сердце под завязку Девяносто пятыми слезами. Беспробудно,пасмурно,убого. Жму на газ,но сыплет грязь картечью. Это ли и есть моя дорога, Ей ли наделён умом и речью? Создавал я Храм не по канонам, Второпях неистово крестился. В Мир летел заряженным ионом, Мир создал офсайд и расступился. Я ему ещё зачем-то нужен. Одинокий на планете хрупкой. То ли мной удобно мерить лужи, То ли облака сушить,как губкой. Из-под колеса всё тем же шквалом Бьют по днищу камушки и комья. Право быть свободным радикалом! С ним с далёкой юности знаком я...

Зачем ты превращаешься в лягушку? Не долог к земноводным интерес. В моей опочивальне на подушке Десятка два пупырчатых принцесс. Когда я банку к ним пододвигаю С блестящим,свежепойманным жуком, На лакомство взирают,не мигая, Облизывая глазки языком. А некогда во рту держали стрелы, Подмигивая мне из-за кулис. И все они не долго,но умело Играли роль Премудрых Василис.

Не в силах Храм сломить мою гордыню, Хоть проповедь несёт благую весть, Я словно посох,воткнутый в пустыню, Без веры и желания расцвесть. Show must go on! Мне снова нужно чудо, Отдать концы,разлить матросам ром! Но персональный ласковый Иуда Уже набил карманы серебром. И покидая точку невозврата, Как боевик из армии Игил, Держу свечу,а кажется,-лопату, Которой роют ямы для могил. https://www.flickr.com/photos/133510829@N08/18076905471

Мой папа идеолог перестройки, Один из тех, кто изменил страну, А я закончил МГУ на тройки И не найдя себя, пошёл ко дну. По узкой кокаиновой дорожке, От всех друзей-приятелей тайком, Петлял, как голубь, собирая крошки, Рассыпанные в сквере стариком. Когда страна разрушилась на части, И Феликса с Лубянки увезли, Отец летал на крыльях новой власти, А я менял на доллары рубли. Внезапные, отчётливые страхи, Лишали организм последних сил. Я ухом прикасался к липкой плахе, Мне Петр Первый голову рубил! Опять делил пакетики на дозы И с каждым вздохом уходила боль. Шептали в тихой роще мне берёзы, Что я лишь тень,исполнившая роль. Я тень отца и прочих приближённых, Бегущая по головам людей. Я злая тень! Я копоть тел сожжённых, В огромной домне чуждых им идей.

Эй,муха,одолжи мне крылья, Доспех хитиновый надень. В составе вольной эскадрильи Хочу кружить я целый день. Полет вне истин и морали, До фонаря добро и зло! Здесь даже если обос..ли, Вам очень крупно повезло. Охрана муху не обыщет, Я в Кремль слетаю на обед, Позавтракав с бродягой нищим Похлебкой из нужды и бед. С проворной самкой лишь на миг мы Сольемся,ощутив экстаз, Опровергая парадигмы Фасеточным разрезом глаз. И разлетимся безвозвратно, Исполнив каждый свою роль В чудесном мире,где приятны И туалет и Метрополь. Вручи мне,муха,шар хрустальный, Инстинкт,что видит наперед, Пока в покоях чьей-то спальни Газета жизнь не оборвет. Но даже в этом промежутке, Столь скоротечном для людей, Понять успею, разум - шутка, Которой тешится злодей.

Черным дегтем по горло обмазанный, В перьях вывалян перед толпой. По свистку полюбить был обязанным И остыть по команде отбой. Словно узник, бегущий из лагеря, Сквозь камыш продираюсь к реке. Утопаю в задохшейся влаге я, Слышу крики и лай вдалеке. Рвется мысль, как отсек со снарядами, - Я ведь сам никого не люблю! И сквозь зубы шепчу, - так и надо мне, Створкой мидии деготь скоблю. Ни жену, ни любовницу пылкую, Ни луну, что над лесом висит. Ни веселье друзей за бутылкою, Ни смиренный монашеский быт. Хлопья перьев уносит течение, Их преследуют стайки мальков. Впрочем, нет. Я люблю приключения, Как беспечный полет мотыльков. Если будет Творцом мне поручено Для Эдема создать чудеса, Мотыльки там закружатся тучами, Заполняя собой небеса. А пока что порезы и ссадины Натираю песочком речным. И глаза в отраженье, как впадины В тусклом свете холодной луны.

Скелет в шкафу однажды оживёт. Быть может, я почувствую тревогу, Когда плечом он дверцу подтолкнёт И выйдет побеседовать о многом. Захочется укрыться с головой, Поглубже, в материнскую утробу. Но дело в том, что он теперь живой, А я лежу и привыкаю к гробу. И свечка в изголовье затрещит, Разбрызгивая капли восковые. Ругнусь я по-английски,- Facken shit, Какие вы ужасные, живые! Так выходите все сюда скорей, По одному мне вас не переслушать. Все те, чьих жён, сестёр и дочерей, Коснулся я и растревожил душу. А говорят,- забвенье, вечный сон, Эпитеты один другого краше. Лишь в юности я точно был влюблён, И то за имя редкое,- Параша. Скелет, обивку гроба теребя, Стоит в ногах и слушает тираду. - Ну что с того, что жил я не любя? А может, мне страстей совсем не надо! Я помню, как сказало наше "ВСЁ" Чем меньше любишь, - легче достаются, И если ты не циник, то осёл. В той жизни над влюблёнными смеются. Ты думаешь, легко опровергать Уклад и фарисейские законы? Есть женщина одна, и это

Я высек своё имя на граните, Но лучше бы порол его кнутом. Чтоб всё,что не сложилось в алфавите В моей судьбе исполнилось потом. Нас легион,блуждающих во мраке, Где каждый хоть немного троглодит. Вступающих то в партии,то в браки, А если и живущих,то в кредит. На имена работаем упрямо, Которые не трудятся на нас. Чужие лица с уличной рекламы Неоновый подсвечивает газ. Хозяева,но только для питомцев, Собак и кошек,птичек,хомячков, Как и они,почти не видим солнца. Они из клеток,мы из-под очков И лишь когда перед потухшим взором Плывут в убранстве траурном гробы, Приходит озарение с укором, Любой,кто дышит-баловень судьбы!

Почувствовать, что хоть чего-то значу, Но даже этой мелочи, увы, Я жду стыдливо, как в трамвае сдачу, Не поднимать стараюсь головы. Какой же вздор, так глупо унижаться. Ведь дым не возвращается к огню, Уж лучше на плацу упасть- отжаться И честь отдать раз пятьдесят на дню. Трамвайчик тренькнул и стуча на стыках Железными лепёшками колёс, Проехал место, где под чьи-то крики На масле поскользнулся Берлиоз. Рука невольно потянулась к шее, Рванула ставший тесным воротник, -Я не могу сейчас расстаться с нею- Услышал то ли шепот, то ли крик. Отрежь её и брызнет из аорты Густая кровь на стены, потолок Послал бы я свои сомненья к чёрту, Когда без головы прожить бы смог. Но пассажирам это безразлично, И я молчу, уставившись в окно. Кому сейчас до чьей-то жизни личной? Живой ли я им тоже всё равно. Искрит высоковольтная троллея, Вагон на спуске набирает ход. И всё-таки немного я жалею, Что мало кто заметит мой уход. В пути вздремнул и было так легко мне, Пока кондукт

-Гефест, Метис была мудра, Я ж проглотил её, беднягу. И нынче с самого утра В башке моей такая шняга! То колокольный перезвон, То хруст раздавленных суставов, То лай собак со всех сторон На заключенных из составов. И дикая, тупая боль В мозгах клубится ртутным паром. Не помогает алкоголь, Для вкуса сдобренный нектаром. Возьми топор и бей сюда, -Над бровью Зевс царапнул кожу, -А промахнешься, - ерунда! Асклепий лишний шов наложит. Кузнец со страха бледным был От пальцев ног и до макушки, Однако череп разрубил Почти как Родион старушке. И тут из чрева головы, (Другим не оснащен мужчина) Коснувшись ножками травы, Ступила грозная Афина. Изящна, хороша собой, Доспех подогнан по фигуре, Готова и в бордель, и в бой, И к совмещенной процедуре. Хотя стекала по лицу Кровь олимпийская, не наша, Зевс показался кузнецу Простым, растерянным папашей. Гефест впервые не узнал Осипший голос Громовержца, Когда вслед дочке тот сказал, -Ну вот и все.