Ну, не переживай, ты так: Мы победим! Знаешь, ведь где-то (Мне рассказывал пастор Шлаг) Я возьму копьё Пересвета! …Я теперь впереди на шаг: На удар, на урок навета. Никогда тебя не отдам: Ни теням, ни осколкам света, Ни седым, безликим годам, Белый цвет идёт городам: Мрамор словно кипит от мела. Никуда от пуль не уйдёшь, Здесь у каждого знамо - Вера: Вон, в ботини шагает ложь… Не волнуйся, на платье – брошь! И на шаг впереди ветра!

В месяц, когда отдыхал Его величество случай, Сердился седой Байкал И рвал над собою тучи. Туманово мерил даль, За сосны цепляясь взглядом, Прятал зелёный рояль В кустах, за каким-то лядом. Зло громыхала тайга, Пески тяжелели влагой, Горанова, в корчах зга Сминала слова бумагой. И что-то читалось вслух Приторно – сырного вкуса, О, русский до боли нюх Гони недородков нуса. Пусть воздух им будет сыр, И брюхо сводит от пира… Мы – русские, и наш мир – Чист, прост и сугубо вира.

Нелюбимой мне жить и простуженно. В дом спешить нафталиновых роз, И в шкафу хоронить редко кружево Из капелей, туманов и слез. Впрочем, вру… вон, на коже виднеется Кракелюровый тонкий узор, От фаты. Плачет горькою девица, Глубже сини чернеет взор.

Ты приезжай… Пусть утро стынет инеем И губы замерзают на ветру, Я обниму подобно диким лилиям, Секундочкой замру. Пускай сомкнутся веки и улыбкою Пугаю сумасшедшей городской, И пусть, в конечном счете, всё с ошибкою, Под этою звездой. Мы так обнявшись Будем тайно слушать, Как звёзды в небе Дарят людям души!

В тех глазах утонули озёра: Два зелёных и два голубых, В них купаются блики из флёра, Без оглядки на грех понятых. По утру синевою лагуна… В ней пропахли все мысли тобой, Натянулась сердечная струнно До одной: до чего же родной! В твой Гольфстрим опускаю ладони - Потечёт обжигающий пульс, Я готова к тянущейся боли, Пусть не справлюсь с которой, пусть.

Я хочу тебя встретить в полдень, Близко – близко к началу лета, Чтоб узнать по глубокой ноте, По флюидам пройти запрета. Я летала бы голой... новость?! - Для безумия нету срама, Пролистает оттенки гордость, Только б не позвала вдруг мама. Ей сложнее увидеть небо, То, которым я так болею... Были б сыты… Буханки хлеба Вместо звёзд, за окном редеют.

*** Господи, Как же воняет перегаром… Голова ведь и так кружится, Посмотри, что наделал ты спьяну - Лишь Малевичу вдохновенье, И тому, кто напишет Крик! *** Малопьющие, Синеокие, Маятником на веревке времени… Руками дырявят небо, И черные дыры латают, Градусов сто по курсу? Господи, это я то сумасшедшая? *** На востоке, вблизи Фудзиямы, Магнетизма достигла Селена, Что карманы людей Солнца Выворачиваются налево. И от туда такие вещи, Или мне это только снится, Кажется даже клещи И гвозди, и плащаница..

Я на даче упахалась - Пот струится, прям из слёз! Что сажала- усмехалась - Фиолетовый склероз! Вот проклюнется рассада, Разберусь я без труда, Где тут происки Моссада, Где другая резеда… Дюже родная картина: Тяпки, бочки, кустыри… Ах ты, ягодка – малина, Залечить бы волдыри!

Рыбий глаз, вот такой огромный, Что же давишь ты мне на грудь, Пялишь взгляд губительно скромный, Не давая никак уснуть. Третий – вечно в семье уродец - Видит всё под изломом мук, Не как все – бельмом иноходец, Вот, достался же честный друг! Сердце с детства стучит почаще, Кожа тоньше – вуаль в просвет, Глаз огромный, наверно, пращур Говорил с ним, и ждал ответ…

В заходящих лучах эротика Где до боли качает марево Я у шпилей органа готикой Восхищаюсь черешне-карево. Высотой навсегда беременна - Льются звуки громадней росстани И опять невозможно ветрена - Я легка своей зрелой поступью. Аромат - отгадай француженка! Ветер нежно целует грацию Снова в городе век простуженном Недотрога цветёт – акация! Эх, бы свыкнуться с состоянием – И успеть бы войти на Спасскую! Воздержание с обаянием… Лишь закаты смущают, ласкою.

Ты мне сахарной пудрой в глазища не сыпь, Мне и так не хватает света, Вон, кричит на рассвете бухалисто выпь: Я не выпь, я не выпь – комета! Так и я голоситься готова в тиши - Голова на отрыв от ветра: Хоть пиши – не пиши, Распушит камыши На мои полтора метра…

Ну, зачем я стоглазая, Будто в злую годину Всех пугаю проказою И лечу пуповину? Как слезина заразная Давит исподволь спину, Так и топь непролазная Рушит нашу плотину. Мне б не спутаться в речии На хребтине моленья: Разжигаются печи до - До людского свеченья. Бьют осколками стены ду Душегубного рая, Сине-жёлтыми венами Кровь как ливни - сырая.

Ты кормил меня апельсином, И завязывал тёплый шарф, В горло лез крутым керосином, Приговаривая… Пиаф… Много раз ты меня баюкал, На меду поил молоком, Сок давил из противных руккол С невозможно злым чесноком! Нету спора… ты сделал много, Даже больше, чем было сил, Только вот ступень у порога Говорит, что ты не любил…

Ну, что же ты, не бойся говорить, Такие песни не поют капели, Как у груди ждёт, ненасытна сыть - Губ пухлых ток. О! как дрожали тени. Ах, женщина, не бойся говорить. Как сладко обнимают облака, Как силы нет… И тяжестью ресницы, По талии скользит его рука, По талии вином душа струится. Как нежно обнимают облака. И мне ль не знать, как отпускать любовь, Как выпускать её из жил и тела, Как сгустками глотает эту топь Безжалостно обманутая Ева. Мне нужно знать, как отпускать любовь.

Всё ж дивно мне, как тучи от Урала К нам донесли истерику грача: Мол, по России саван волоча, Зима безумно космами пугала. Так на могиле всё подобно стону, Где вперемешку камни, - чёрен пух, Так и прощально снег - и нем, и глух, К едва расцветшему вчера бутону. И как же жутко лёгок шаг убийцы… Собьёт цветы, и в пропасть за собой, Сбирая свой венок, ещё живой …И капают на веточках ресницы.

Поэт рехнулся,- жало вдохновенье… Гроза над городом висела, - жуть! А он застыл, как будто приведенья, Стеной стояли, преграждая путь. Рассматривая жизни переходы, Он вверх смотрел на тучные мешки, Подсчитывал в округе дымоходы, И напевал простецкие стишки. Он пел один, для парочки бомжилей, Давно не наполнявших требухи, А небо цвета пепельных надкрылий, Швыряло камни, видно за грехи… Лишь пятачок остался здесь землянам, И недопетым лишь один куплет, Где тот поэт читал для будетлянов* Свой самый незатейливый сонет. * «Будетлянство» – термин В. Хлебникова. Этот литературный термин взят от латинского слова Futurum — будущее. Футуристы называют иногда себя у нас в России «будетлянами».

Навряд ли знаешь, что во мне живут: И та, что глубока и бесконечна, И та, что прожигает жизнь беспечно, И даже та, чьё имя носит Брут. О, Господи, прости, я снова тут! Во мне горой не сердце, - жуткий спрут Сжимает до молекул разногласья: Живи, как червь... крылам даётся счастье, - Сгореть самой иль всё равно сожгут. Средневековое проклятье - суд! Терзай же спрут! Из щупалец радон Течет, питая нервные соцветья, Вчера ещё -букет сорокалетья… Подкожное бодяжное бордо Вздыхает: есть ещё мгновенье до…

Впитай сок яблока в нежнейший запах кожи И растопи сладчайшую кору, Перед рассветом каждый локон сложен В твою неукротимую волну. Так проникает в серый сумрак утро, Едва коснувшись тюльных лоскутков, Ныряет с неба с головою, шустро, Перенасытясь розами сосков. И мир встаёт во всём своём величье, Стряхнув ночные страхи и грехи, И то, что умирало в безразличье, Живьём кропает белые стихи.

У берёзки такая стать, Залюбуешься, мать соколья! Вот бы тоже такою стать… Кудри по ветру – дышат, волью. Заболели в рубцах стволы, Словно с детства душа вся в шрамах, Простодыро несла дары, Безвозмездно, как воду в храмах. Повелось, на Руси народ В пояс кланяется, да, в ноги, За земной её приворот, И за белый свет у дороги!

Я храню все картины, стихи, А ещё его голос и нервы, Его ноты довольно тихи, А исхлещут, не легче рук стервы. Но его не обнять мне ночей, И не сделать его всех счастливей: Бьют бессмертные строки корчей, Душат пытки раздавленных Ливий. Я лишь вторю, подобно слепой, Коль дана на лице мне прореха: В наказание путь дан земной, В наказание – лик человека.