Что ты можешь? Ждать и верить, Пить усталое вино, Часовою стрелкой мерять Что тебе отведено. Неуклонно тает небо В чуть заметной дымке сна. „Было б славно, если б мне бы Улыбнулась бы весна”... Что ты хочешь? Вновь родиться? Прыгнуть в звездный водоем? Быть сраженным? Уклониться? Вспыхнуть медленным огнем? Улыбаясь, тонет месяц В темной заводи небес. По пустым пролетам лестниц Скачет торопливый бес Неудачи, сожаленья, Кропотливой суеты, Бес предательства, бес тленья. А хозяин беса - ты...

И опять - поезда, одиночество долгожеланное, Светлый день за окном, пролетаюшие рисунки, В душе на полдня поселилося нечто странное, Ношу я его в себе, как зверь кенгуру сына в сумке. Люди вагона нисколько меня не касаются. Сидят и молчат о чем-то своем, о приятном. И даже у них в глазах что-то этакое зажигается, Что мне позволяет их заподозрить в самом невероятном: В человечности, В жажде вечности, В исполненьи пророчества, В желании одиночества.

У моей боли веселый характер и добрый нрав. В случае неправоты моей она объясняет, в чем именно я неправ. А уж какой она собеседник! Сядем, бывало, колено к колену - И от первой же ее остроты мне захочется влезть на стену. Ее голубые как летнее небо глаза - поименую: „очи”. Я прибываю на этот вокзал поездом ночью. Где мы только не были с нею: на севере и на юге, На западе, на востоке; пили дожди, вдыхали вьюги; Бедою закусывали, на работе жили - Вечно рядом,повсюду вместе, без шума, без пыли. Гордый профиль ее классический впечатан в мою сетчатку. Отличные острые зубы истрепали меня как перчатку. Вот и сейчас я знаю: настанет вечер - Мое существо наполнится боли сладкоголосой речью, Станет тело мое печью, печью, Ведь до крепости камня душу обжечь больше нечем. Я готов подставить под этот крест плечи, Забирай меня, друг, я весь твой навечно, ...вечно, ...ечно, ...чно...

Столпотворение утренних лиц. Троллейбусный ветер в двери. Немые послания взглядов. Перехватит дыханье Утренней дозой счастья. В общем, утро. Блестки на коже асфальта.

Веселое солнце плещется: Слева - туда, справа - обратно. Полосы трассы мерещатся Долго еще после того, как приедешь назад. Неопрятные деревушки, Бензоколонки как верстовые столбы. Березы - тонкие девушки. Дубы - деревянные лбы. Только так и тогда, Только здесь и сейчас поймешь вдруг: Жизнь - не горе, а смерть - не беда, Друг!

С годами Изменилась, Стала чуть странной Мама. Милая мама! С годами Мы тоже Странными Станем.

Доктор, пожалуйста, дай мне таблеток! Доктор, послушай, доктор, поверь: Дома при полном отсутствии света Мне часто мерещится всякая херь. Я по ночам пребываю в смятеньи, Тупо лежу и страдаю без сна. Нынче мерещилась баба-растенье, Бэтмэна, что ли, искала она. Не помогают ни грелка, ни клизма, Ни даже купанье в лечебной грязи. Чу!

1 Заигрался в мячик И остался в детстве Бородатый мальчик С раной на все сердце. Хорошо тут, в детстве, А снаружи – скверно. Чей-то там отец он, Чей-то муж, наверно. Танчик, пистик, мячик – Зыкинские вещи. Веселится мальчик, Детственный помещик. Лишь в окошко мальчик Выглянуть боится. Занавесил зальчик Старой плащаницей. Смерть за тем окошком. Людям, кошкам , птицам, Жабам, даже мошкам Предстоит томиться Там, в огромном месте, Что за тем окошком. Представляешь – вместе Людям, жабам, мошкам. И рыдает мальчик В полутемной зале – (На слово «мальчик» рифмы кончились) А вы бы разве не рыдали? 2 Уже не радуют игрушки, Свет разуменья застит страх, И мнится – наподобье мушки Ты у биолога в руках. Ты – моль, простая однодневка, Твой век… да ну, какой там век! Одна вечерняя попевка, Вкруг фонаря любовный бег. И так отчаянно нависла Такая бездна над тобой, Что ей само понятье смысла Чуждо.

Удар снегов поддых - И город задохнулся. За скрипом тормозов Его не слышен стон. Он для детей своих Ненадолго очнулся, Откликнувшись на зов, Приобретя урон. Мелькают руны фар, Дорог струя ветвится, И сыплет черный снег На контрабасы снов. Фонарь-судьба-удар... Снег сыплется и злится, Как разговор калек, Как перекресток слов. Но выдоха момент Не пропустили стаи: Они заждались уж, Они уж заждались. Так покачнулся крен, Так сизый тлен растаял, Пролив роскошный душ В сиреневую высь. А город вновь озяб, Хватая глоткой воздух, А город вновь махнул Увядшей головой. Но неба склон столь ряб В столь долговечных сотах, Что город столь уснул Столь мудрой Столь совой...

Перекрась-ка меня начисто, Матушка бела зима! Вынь, что там на донце прячется, Разберись сама! Отстирай усталость с темени, Забери мой непокой. Подари мне крошку времени, Я хочу побыть с тобой! Мне давно уже не можется - То ль беда, то ль не беда… Обещай, что все вдруг сложится, Словно иглу изо льда! Научи меня терпению, Быть холодным и немым… В общем, дай мне каплю времени, Эфемерного, как дым.

Говорит собака: «Посидим, друг кошка? Посмотрим на осень в окошко, А хочешь, — поскулим немножко, А, друг кошка?» Не отвечает кошка. Ей нынче так тошно. Еда замерзает в плошке. О, боже кошачий, как же ей тошно! Умолкла собака тоже. Понимает, что другу тошно. Состроила в зеркало рожу. Скушно. Не помогает рожа. Носом она осторожно Трогает друга, Которому тошно. Скульнула. Ей тошно тоже: Все ж друг, а она помочь не может.

Малютка-моллюск, Долог со дна подъем, Но еще дольше спуск. День так тускл, Горизонт так пуст! Малютка-моллюск, я боюсь! Моллюск-малютка, У тебя на спине твой дом — Перламутровая будка. Не торопись, погоди минутку, Послушай мою прибаутку, Моллюск-малютка! «Как на море-окияне Волны плакали-рыдали. Ветры долго их гоняли По дальней дали. Как по морю-окияну Вез корабль небесную манну. Капитан не управился спьяну, Опрокинул корабль, потопил всю манну. Как на окияне-море Дождь выплакивал горькое горе. Пропитал он все море солью, Слез своих болью. Как по окияну-морю Я бреду и с чайками спорю. В этом суетном разговоре Не заметил, как перешел море». Ну что, моллюск-малютка, Как тебе моя прибаутка? Ну, ползи, малютка-моллюск. Смотри: вверх — подъем, Ну а вниз — спуск.

Ракета ракете другой говорит: "На мне сам Гагарин по небу летит! На нем золотые шлем и скафандр, О, Космос, привет! Он везет тебе в дар Все алые звезды с московских высот, Чтоб их, как медали, пришпилить на свод. А ты, друг ракета, во чреве своем Кого в многозвездный везешь водоем?" "Хоть мне пассажирами хвастать не в масть, Я все ж расскажу, кто смог внутрь попасть: Турист Розенберг и турист Розенфельд. Наш Байконур сел на плотную мель. А эти два толстых богатых жида На цифры на наши сказали нам "Да!" И вот я послушно туристов везу С небес ухватить хоть одну, да звезду. И пусть я работой отнюдь не горжусь, Я выгодой славлю родимую Русь!" Тут Главный Диспетчер прервал разговор. Не говорят они больше с тех пор... А ты, мой читатель, что скажешь на это? Какая тебе по душе ракета?

Небеса прегнантны дождями. Гримуары, малефики. Озноб покаянных туч. Крылья — дни мчат за днями. Голые леса штыки. Первый минус колюч. Перебродит к утру плацента, Выкидыш капель — не шутки. Бортмеханик зимы задает чуть мористей курс. Солнце поет с каким-то странным акцентом… Не пойму… Минутку… Ага, просто плач а-ля Рюс… Негоже сливаться с полями. Негоже последний дюйм Менять на пустую палатку. Так говорил Заратустра. Днями Переполнена склянка-июль. Не зашить, не поставить заплатку, Закладку не заложить, Вираж заводной не исполнить, Не подбросить последний дайм… Тем не менее — надо жить, Надо все до копеечки помнить, Надо веткою стать, а еще лучше — корой, Может, центом, хотя бы копейкой, Ледяной металлической змейкой Провисеть над уютной скамейкой У пруда, где густой сени край.

Подключить интернет и накачать порнухи, А когда комп от вирусов сдохнет — другой купить, А прежний обсидят пускай мухи. В общем, жить. Продать одну машину, добавить денег и выгодно купить другую, Чтобы было о чем с друзьями в бане поговорить. Ограбишь ты для этого кого-то или убьешь — абсолютно по хУю. В общем, жить. Жениться на толстой бабе с птичьими мозгами, Чтобы ежевечерне ее оскорблять и бить И чтобы наплодить спиногрызов с оловянными глазами. В общем, жить. Всю жизнь — ебать, копать, коптить, чесаться, лаяться, Купаться, кататься, драться, пить, пить, пить, Снова пить, опять ругаться и драться… В общем, жить!

Когда чайки летят зимовать, в город приходят вороны. Искоса смотрят на нас, кланяются во все стороны. Недвижно стоят на ветру - оперенье как черное знамя - Лишь изредка что-то поют гортанными голосами. Эти гордые птицы имеют особую честь: На белом снегу Чукотки видны они все как есть. Тела их продолговаты, у каждого черен лик. Вороны. На чукотском - "вэлвын" название их.

Вынюхала запах Девочка из тундры И по проводам На пушистых лапах Побежала утром В родной вигвам. Как вы там, где вы там? Чайкой кричала девочка. Милый мой Алькатваам, Как вы там? Мама на фазенде, Тетя Аня с нею, Видимо, пьют. Как на киноленте Перед памятью твоею Люди Алькатваама встают. Как вы там, где вы там? Чайкой кричала девочка. Милый мой Алькатваам, Как вы там?

Планирую фланировать до полудня. Будни. Сухой перестук стальных лошадей. Сентябрь-чародей Забирает в долги хороших людей И не очень. Ночи Стали длинней, В общем Все в порядке, Все взятки гладки, Кому надобно бдеть — Бдят; Кто виновен сидеть — Сидят... Льется наземь Поток солнечной граппы. Щурюсь глазом. Нет в этом мире тебя, Папа.

А я вот такой вот красивый, Как бы бодрый, Как бы живой, Еду в кафе на встречу С как бы друзьями. Посыпал бы дождик противный, Как бы мокрый, Как бы - как над Невой, Я сделаю вид, что в дожде тебя не замечу, Потом же, как бы заметив, улыбку взметну, Как знамя.

Перекресток отчаянья, Круговое движенье беды Проскочу я случайно, Попытавшись запутать следы. В лоб столкнувшись с собою, Может быть, попаду На парковку покоя, Очутившись в своем ряду.