Его за глаза называли "евреем", Хоть русским по паспорту был он всегда. Усы и бородку ему, если сбреем, Получим славянскую внешность тогда. Он был бережливым, копейка к копейке, И в долг никому не давал никогда. Ходил почему-то всегда в тюбетейке, И четки в руках его были всегда. Однажды случился пожар в его доме, В соседней квартире взорвался баллон. И трое детишек в оконном проеме, Рвал души прохожих не детский их стон. Мелькнула вдруг тень неизвестно откуда, "Еврей" выбил дверь и в квартиру попал. Случилось нежданно-негаданно чудо. Всех вынес, но сам на пороге упал. О нем в суматохе случайно забыли, Когда потушили, он там и лежал. В квартире "еврея" собаки завыли. В руках обгорелые четки держал.

Возле зеркала долго крутилась Дама в возрасте лет сорока. Красота еще где-то ютилась, Но местами висели бока. "Боже мой!"-прошептала "девИца", "Неужели прошли мои дни? От тоски впору мне удавиться, А морщины? Откуда они. Эти складки на шее откуда? И на бедрах висит целлюлит, И морщинится кожа повсюду, Видно, молодость мне не сулит. Зубы белые желтыми стали, Надо срочно поменьше курить. Щеки пухлые были, но впали, Безобразие, что говорить". На себя разозлилася дама, Но беда быть не может виной. "Перестань душу рвать себе,мама"- Появилася дочь за спиной. "Не обманешь природу, мамуля. Все стареют, закон бытия. Ты еще ничего. Не бабуля. Мы еще ого-го. Ты и я".

Жила-была одна собака, Слепой хозяин и она. Так жизнь сложилася, однако, И это не ее вина. Она была его глазами, И за собой его вела. Смотрели люди со слезами, И вслед ей слышалась хвала. Собака, поводок, незрячий, Их во дворе давно уж нет. Недолог все же век собачий, Ослепла на закате лет. Теперь она совсем не видит, Теперь ей некуда бежать. Никто слепую не обидит. И, что, теперь всю жизнь лежать? Но, есть на свете бог собачий, Он сделал все наоборот. Ее ведет мальчишка зрячий. На том же поводке. Вперед.

Кто придумал эти труселя? Кто ответит прямо и открыто? То, что сзади,надвое деля, То, что спереди, едва-едва прикрыто. Помню, раньше были труселя, Нипочем засранцу и засранке. Для комфорта и уюта для, Безопасно, как в железном танке. А теперь порою не понять, То ли голая, или чуть-чуть прикрыта, Хочешь снять, а нечего снимать. Где же суть, собака где зарыта? И, конечно, есть, что показать, Вроде, и в трусах, и все прилично. Как кому. Мне нечего сказать. Раньше срам, ну, а теперь отлично. Пищу я для критики не дам, И вообще, хочу поставить точку. Вспомните, ведь Ева и Адам Прикрывались фиговым листочком.

Я не противник грандиозных монументов, Огромных плит из дорогих камней. И пафосных надгробных комплиментов. Тем, кто воздвиг, наверное, видней. Но, гложет душу смутное сомненье, Нельзя деньгами память измерять. Пусть кто-то не согласен с этим мненьем, Найти трудней любовь, чем потерять. И мне милее скромная могилка, Где чистенько и скромно, для души. Здесь любят честно, искренне и пылко, Слезами и молитвами в тиши. Я не противник грандиозных монументов, Огромных плит из дорогих камней. Здесь снова делят на богатых, средних, бедных. Не может роскошь сделать нас родней.

За что хохлы не любят москалей? За что они их просто ненавидят? Америка с Европой им милей, И, кроме злобы, ничего не видят. Россия им дорогу перешла? Из-за нее все беды и напасти? И ненависть уже в тупик зашла, Запутались, перемешали масти. Всех русских в Украине истребить, Фашисты так евреев истребляли. Унизить, растоптать или прибить, Чтоб сами Украиной управляли. Не понимают, бедные, порой, Что Запада они марионетки. Майдан уже стал "черною дырой", А Украина чем-то вроде клетки.

Родился человек на свет, Все люди в детстве-бузотеры. Он не "актер", покуда, нет. Сценарий пишут режиссеры. Детсад-любительский сюжет, Цинизма нет и даже фальши. Наивность, доброта и свет. Здесь все понятно, едем дальше. Настали школьные года, В театре "Школа" все реально. Не учишь роль-тогда беда, "Отличник"- просто гениально. А после школы-два пути: Театр "ВУЗ" или "армейский", Тебе решать, куда идти, Ты сам себе судья третейский. Два года в Армии служить, Пять лет учиться в институте. Вопрос насущный "быть-не быть", Он актуален, сам по сути. Окончен "ВУЗ"- ты инженер, Уже от армии свободен. "Готов", как юный пионер, Так покажи, на что ты годен. Роль "сына", "мужа" и "отца" Кто-как играет. Лучше, хуже. Бывают роли "подлеца", "Любовника" жены при муже. Короче, роли нарасхват, Ты не урод и не калека. Но, всех трудней дается,брат, Простая роль. Роль "Человека". .

"Кудах-тах-тах!!! С ума все посходили! На яйца небывалый нынче спрос. Уже яиц без счета наплодили, На птицеферме бум и трудовой понос. Несемся мы почти без перекура, Без выходных, и даже по ночам. Не птица-курица, а проклятая дура. Всерьез несемся, не по мелочам. Вкрутую сварят люди те яички, И разукрасят. Чудо хороши. И скажут курицам: "Спасибо наши птички!" И станут биться ими от души. Яйцо, свеча, ну, и кулич пасхальный- Символика и память о Христе. Ведь Пасха - праздник светлый, ритуальный. Мы все чуть-чуть распяты... На кресте.

Говорила мама мне, будто бы вчера: "Смолоду прореха, к старости дыра". Старость на пороге, и понять пора, Раньше была дырочка, а теперь дыра. Не дает бессонница с ночи до утра, Скачет мыслей конница с криками "Ура!". Четко понимаю я, что вся жизнь-игра, А на склоне жизненном- лишь одни ветра. И наступит времечко, скорчусь и замру. С головой безжалостно провалюсь в дыру.

Понял волк, что ему не уйти. Что сегодня играют всерьез. Нет ему за флажками пути, Что натыкали между берез. Грустно он посмотрел на луну, И завыл, будто песню запел. Выстрел. Словно порвали струну. Вздрогнул волк и от боли хрипел. Эхом в небе раздался дуплет, Волчья кровь в снег горячий текла. Волком был, а теперь его нет. И зачем его мать родила? Кто сказал: "У зверей нет души"?. У убийцы ее точно нет. Приговор выносить не спеши, Не то выдадут "волчий" билет.

На Земле было двое людей, Они жили в Эдемском саду. Но еще искуситель был Змей, Он с запретами был не в ладу. Как-то яблоко он им принес, И попробовать дал им на вкус. А потом сам же Богу донес, Он предатель и подлый был трус. Из Эдема Господь их изгнал, И на Землю обоих спустил, Чем закончится все, он не знал, А когда понял все-загрустил. Там один был запретный лишь плод, На Земле развелось их, не счесть. Жрет плоды развращенный народ, Сколько может за жизнь свою съесть. И не может насытится люд, Все им мало, еще подавай. И, ведь странное дело, дают, Успевай только рот открывай. А потом нам с трибуны орут, Надо честно и праведно жить, Не краснея, безжалостно врут, Что хотят лишь народу служить. Служба службой, а денежки врозь, И куда столько денег гребут? И попробуй счета заморозь, Волком воют, белугой ревут. Власть и деньги-два страшных греха, Не по-детскому взрослый каприз. "Низ" не может подняться в "верха", Да и "верх" не опустится "вниз".

Я люблю пошутить на досуге, Анекдот неприличный загнуть. Но дурацкого смеха потуги Не люблю. Это полная муть. Шутки шутками, но,однозначно, Надо знать, с кем шутить, а с кем нет. Намекнул ты кому-то прозрачно, И свободен на несколько лет. В каждой шутке есть что-то такое, Что кого-то обидит всерьез. И не будет кому-то покоя, Дошутился до чьих-то заноз. И при Сталине тоже шутили, Ну,и где шутники те сейчас? Расстреляли, в расход их пустили. Их сгубила всего пара фраз. Но, сейчас в Интернете такое, Называется "Смейся до слез". Шутки льются дурацкой рекою, И по-черному шутят всерьез. Посходили с ума все на свете. Порнография, пошлость и мат. Повторяют их внуки и дети. Жалко, прОпил я свой автомат.

"Ну, насмешил. Конечно, сзади. А у тебя, что, впереди? Я не пойму, какого ради, Спине быть на моей груди?" "У Вас скворечник нараспашку, Как бы скворец не улетел." "Проветрить тоже надо пташку, Без воздуха птенец вспотел". В больнице выдали мне справку, Тест на беременность прошел. Не пил и не курил я травку. С ума я, вроде, не сошел. Сегодня Первое апреля, Все шутки шутят надо мной. Теперь я, никому не веря, Шагаю по стране родной.

Идет и улыбается в коротенькой юбчоночке, Виляя пятой точкой на ходу. Она привлечь пытается, простительно девчоночке, Вниманье на семнадцатом году. Припев: Девочка-кокетка, сладкая конфетка, Невозможно отвести глаза. Сумочка-розетка."Эй, постой-ка, детка", Хочется красавице сказать. Под ней каблук ломается,неровная походочка, Надела первый раз и вышла в свет. Прямей идти пытается,плывет, как в море лодочка, Прищурив левый глаз. И всем привет. Головку чуть откинула, склонив немного в сторону, Весь мир, как будто, хочет покорить. Вчера шестнадцать минуло, теперь уже все поровну, И можно сигарету закурить. Вот перед нею здание под вывеской "Гимназия", В него вошла, как будто в первый раз. Мальчишкам в назидание,стройна до безобразия: "Ну, здравствуй, школа. Мой десятый класс".

Не мог связать он и двух слов без мата, И матерился, как сапожник, иногда. Но, вот, однажды, памятная дата, Решил не материться никогда. Вот что из этого примерно получилось, Представить невозможно, верь, не верь. Он ехал за рулем, и вдруг случилось. Ему безбожно кто-то въехал в дверь. Хотел он выскочить, с ругательством и матом, Но, вспомнил, что не матерится больше он. С улыбкой произнес: "Неправы, вы,ребята". И неожиданно отвесил им поклон. Братва опешила и враз остолбенела, Две тыщи баксов отстегнула впопыхах. Рванула с места ДТП остервенело, Короче, оказались в дураках. И тут беднягу нашего прорвало, Хоть рядом был дежурный постовой. Как будто, у него резьбу сорвало. И мат отборнейший летал над мостовой.

"Вот, еперный театр, опять звонит будильник. А, это значит, надо мне вставать. Кто мне всю ночь долбился на мобильник? Готов я этого звонильщика порвать. Сегодня пятница? А, может быть, суббота? Никак не вспомню, где я был вчера. Пойду с утра, наверно, на работу. Труба зовет, встаю, уже пора. Побриться, что-ли? Или завтра, может? Почистить зубы, поменять носки. Подумаешь с похмелья? Ну, и что же? Сейчас опохмелюсь, и нет тоски. Носок надел, а где второй-не знаю. Наверное, собака унесла. Сейчас завою или же залаю. Не помню дня недели и числа." Вот так, примерно, утро происходит, По крайней мере, может, не у всех. В одном носке кто на работу ходит, Тот юмор ценит и здоровый смех.

"Ну,слава богу, на права я сдАла. Машину мне любовник подарил. Ходить пешком? Да, ну его, устала. Я ездить не умею? Уморил. Подумаешь, премудрая наука. Крути баранку и дави педаль. Куда ж ты едешь, крашеная сука? Тебе посмертно выдадут медаль. Инструктор мой мне говорил:"Подруга! Продай машину, и ходи себе пешком". Когда уже проехала полкруга, Забыла пристегнуться ремешком. Права вручил он мне с восьмого раза, А, расставаясь, кажется всплакнул. И долго будет вспоминать, зараза, Как мне о правилах случайно намекнул. Да, ну их к черту, правила и знаки. Их не запомню все равно вовек. Гаишники смешные, как макаки. На них гляжу я томно, из под век. Ну, все, поехала. Вот тОрмоза педалька, Вот газ.Зачем-то третья педаль?" Кто видит сзади-женская сандалька. Блондинка за рулем. Несется вдаль.

"Господи, снова вставать. Ночь пролетела мгновенно. Может, на все наплевать? Дурку включить откровенно? Ладно, еще полежу. Сладок так сон на рассвете. Прерванный сон догляжу, Что-то о море и лете. Нет, все же надо вставать, Дел недоделанных куча. Некогда мне уставать, Я не стара и могуча. Чашечку кофе сварю, Что там с погодой узнаю. Села, сижу, покурю, Каждый так день начинаю. Мужу рубашку, носки, Детям тетрадки и книжки, Можно свихнуться с тоски, Жира на бедрах излишки. И навести макияж, Губки подкрасить и глазки. Вместо работы б на пляж. Жить без заботы, как в сказке". Может, я краски сгустил? Может, напутал прилично? Может, чего упустил? А в остальном все, наверно, логично.

Рано утром, когда город спит, Я с собакой на улицу вышел. Кто-то возле помойки сопит, И неровно, болезненно дышит. Пригляделся, стоит человек, Посиневший от холода, грязный. Дикий взгляд из опущенных век, Удручающий вид, безобразный. Подошел я к нему и спросил: "Что ты ищешь на мусорной куче?" Бомж напрягся, губу закусил: "Ты крутой? Мы видали и круче". "Я такой же, как ты,"-продолжал, "Все имел, и жену, и квартиру. Одному фраерку задолжал, Он пустил меня, сука, по мИру. Запил с горя, нашлися дружки. И с работы поперли до кучи, Всем "вершки", ну, а мне, "корешки", И сгустилися черные тучи. По наклонной пошел, под откос, ГОда два я бомжую, примерно. Когда мылся, забыл, и зарос. Опустился. Что верно, то верно." Я ему предложил закурить, Закурил, и в помойку уткнулся: "Сам решай, как тебе дальше жить. Не упал ты, всего лишь споткнулся." Мы брезгливо глядим на бомжа, Морщим нос и спешим удалиться. Режет жизнь иногда без ножа. И в канаву недолго свалиться.

В богом забытой деревне три дома, Древние стены, покрытые мхом. Жизнь еще теплится, но, почти кома, Кошка с собакой, да гусь с петухом. Свечка горит на столе еле-еле, Бабка и дед на скамейке сидят. Рядом тайга и зеленые ели, В ночь непроглядную оба глядят. Дед пожевал ртом беззубым краюху, "Ножку" свернул, прикурил не спеша. Бабка вздохнула, прошамкала сухо: "Что-то, старик, разболелась душа. Внук обещал к нам на праздник приехать, Чувствую, вновь не приедет опять. Все замело, не пройти, не проехать. Дочка не пишет, забыл нас и зять. Мы не нужны никому, даже внуку, Старые стали, пора на покой". Дед положил на плечо бабке руку, Нежно погладил старуху рукой. "Детям отдали здоровье и силы, Нечего больше нам, видимо, дать. Лишь об одном я у бога просила, Счастливы были чтоб дочка и зять". Ночь догорала в уральской деревне, Бабка и дед прекратили ворчать. И невдомек было старым и древним. Внук на пороге. Бегите встречать.