Мне сказали – ты бог. Это верно? Здравствуй, бог! Я не наглый, я честный. Как все кошки: тебе же известно. Знаешь, бог, умирать – это скверно. Бог, скажи, а куда попадают все кошки? Далеко? А там топят камины? А окошки там есть? А перины? Хочешь, бог, помурлычу немножко? Намурлычу хоть целую сказку Про пушистый туман у дороги, Теплый дождь и чужие пороги… Шерсть не тронь, ведь не все любят ласку. Бог, а ты здесь один или с кем – то? Хочешь, стану твоим на немножко? Правда, где ты возьмешь еще кошку? Я не шумный – совсем незаметный. Да, я слышал про то, что их девять. Целых восемь осталось! Как много! Бог, а можно я тут … у порога? Ну, тогда ты дождись. Буду верить.

Здравствуй, Баги. Ты злишься? Родная, не нужно. Признаю, я балбес и дурак, ты довольна? Не верю… Я же снова уйду, по кошачьи, по лисьи – по лужам – Иногда уходить положено дикому зверю. Не ворчи, ты не любишь, я знаю, мои сигареты, А вот мне горький дым согревает хотя бы руки. Ты не спрашивай Баги, не так уж важны ответы. Иногда они, впрочем, служат лекарством от скуки. Видишь звезды, родная? Я к ним прогуляюсь тоже. Холодные звезды блестящей небесной крошкой. Конечно, вернусь. Ты дождешься? Я верю, сможешь. А впрочем, о чем я… я помню, ты тоже кошка. Давай помурчим. Здесь, на пару, на что нам зритель? Вон – луна над забором хмурится недовольно. Да, сегодня, похоже, я победитель. Победителям, Баги, тоже бывает больно.

Дождь о чем-то шумит на улице, Снова лето. Солнце тускло - не светит, хмурится - Песня спета. Звон гитарных струн еле слышится, Рвется в клочья И опять ничерта не пишется - Это точно. Вдохновение бродит кошкою, Не ласкается. Разлетается небо крошкою, Разбивается. Мне б уйти по дороге вдаль, Без вопросов. Только знаешь, мне даже жаль - Слишком поздно.

Сорванным платком - бремя, Поминальный гимн - стоя, Тиканье секунд - время В топоте сапог - строем. Вера и любовь - сказка, Перезвон клинков - ближе. Сталью на лице - маска, Главное пока - выжить. Впрочем, не удастся - и к черту Всё одно на край - ступим. Все гербы давно - стерты. Как губили, так себя - сгубим. Мы не знали своего - бога И молились ледяной - стали, Только памятью призыв - рога. Кем мы были, кем теперь - стали? И улыбка на лице - шрамом, Кровь из раны на груди - льется. Мы не строили себе - храмов. Время глупое в часах - бьется.

Сегодня видел интересную картину: Был жаркий день, в полупустой трамвай Вошла старушка нищенка, согнувши спину. Убогий плащик и потрепанная шаль. Она забилась в самый дальний угол, И, смяв рукой изорванный пакет, К кондуктору, брезгливо сжавшей губы, Тянула горстку стареньких монет. Не знаю, из каких соображений, Кондуктор эти деньги не взяла. Возможно, жалость, может, снисхожденье. Не мне решать подобные дела. Шло время, шла за остановкой остановка. Трамвай наполнился, все заняты места. Накрашенные дамочки в обновках, Подростки, работяги, босота. А в том углу сидела всё старушка, Оглядываясь виновато на людей. В сухой ладони прятала полушку И поправляла плащик поровней. Стыдливо опускали все глаза, Боясь зачем – то встретиться с ней взглядом. Никто не смел ни слова ей сказать, Ни даже просто сесть на кресло рядом. Я вышел из трамвая на дорогу. И зашагал к приземистой церквушке. Могу поклясться, у святых, ей богу, Были глаза той сгорбленной старушки.

Ветер тихо шепнет "пора", В пальцах смятый осенний лист. Я, наверно, плохой артист, Или это плохая игра. Дождь стирает дорожки слез, Заметает кошачий след. Этот мир, ему много лет, Видел много осенних гроз. В лужах небо смеется вновь, Отраженье такая блажь. Есть, должно быть, бессменный страж, Стерегущий границы слов. Я несу свой осенний бред. Меланхолия тоже грусть. Я таким не останусь - пусть. Черный кот улыбнется вслед. Ледяными струнами ложь, Как же сложно поймать суть. Ветер снова зовет в путь, Я с улыбкой шагну в дождь.

Привет, Серебристая Осень. Здравствуй, давно не виделись. Ветер листву уносит, Заметая следы серых лис. Здравствуй, родная, милая. Ты припозднилась, знаешь... Я тебя ждал, любимая. Верил, что ты настанешь. Встречаешь нагая, светлая. Одежды душные сброшены. Уходишь, смеясь, за летом. Я Желаю всего хорошего...

Асфальт расцветает Пятнами Палых листьев Осень явилась – славно. Кошачья? Лисья? Осень метнулась в небо Пестрой птицей Хотелось бы с ней и мне бы Может, приснится?

Ты ведь знаешь, порой бывает, Когда больно до слез до крика, Только маска страшна, безлика - Невозможную боль скрывает. И пусть слезы бывают благом, Я не стану их лить от боли. Мне на ранах хватает соли, Над челом мне хватает флагов. Вот когда отстою под стягом, Отзвоню колокольным звоном, Отзвучу я последним стоном, Вот тогда только в землю лягу. И земля усыпит, приветит, Успокоит и приласкает. Но пока тот огонь пылает, Пусть и греет огонь и светит. Самому мне и песни хватит, Самому мне и слово – бездна, Смерть – прекраснейшая невеста В ослепительно белом платье. Смерть – любимейшая подруга И венком из листов опавших Коронован король уставший Пусть и в том не его заслуга.

Когда - нибудь, когда за окном пойдет ливень, Я научусь играть на гитаре. Просто сяду и вдруг научусь, А ливень будет мне подпевать. Я наивен, наверно, как маленький. Но лучше так, чем быть старым. И петь я буду детские песни Или старинные баллады, Спетые кем – то из менестрелей. И даже не важно, что у меня нет голоса, У ливня ведь тоже нет слуха. И умытые звезды будут слушать мои песни, Расчесывая ветрами сверкающие волосы. Даже если я спою не про них. Конечно, ведь я привык писать глупости. Которые кроме них никто не слушает. И которые я забываю на следующее утро. Потому что следующим вечером у меня будет новая глупость. И новорожденная звездочка снова придет, Чтобы слушать мои стихи. Я состарюсь когда – нибудь. Говорят, детство всегда кончается. И тогда я буду просить свои звезды, Которые, конечно, еще нескоро состарятся, Читать мне мои же глупости, Которые я пел им столько лет назад, Когда вдруг научился играть на гитаре, И ливень будет им подпевать…

Любить и мечтать, Терять и теряться. С улыбкой страдать И сквозь слезы смеяться. Взлетать в высоту И бросаться на скалы. Поверить в мечту. Вместо пышности бала, Нырнуть в глубину, Подчиниться теченью- Разбить зеркала и убить отраженье

Задыхаясь от нежности И теряя сознание, Я не требую верности И не жду покаяния. Чтобы верить в спасение, Лучше быть в невесомости, Чтобы ждать воскресения, Понимая все тонкости Мироздания нашего, Человечества светлого, Божества, с неба павшего И того, что низверг его. Человек или нежить я? Совесть, будто злорадствуя, Схоронит от сближения С грешной Падшего паствою. Мол, молиться бы надобно О Господней бы милости. Только что то все мало нам, Ну а кару мы вынесем. Перетерпим, и вскорости, Только память изгладится, В очеред во греховности С головою ударимся. И опять, лишь заслышится Благовеста священного Перезвон, легче дышится Даже бесу презренному. Пусть не светлою силою Он рожден, только что с того? Бес и Господа милует, Коли тот не бранит его. Я пойму и возрадуюсь, Уповая на малости. Малым счастьем побалуюсь, Принесу в жертву младости Разумение светлое, Осознание мудрое.

Позвольте, нарисую Ваш портрет. Он будет свеж, как вечности аккорд, Он будет мил, в нем заиграет свет. Позволите, милорд? Позвольте, передам в нем снег и сталь, Создам из слов и песен Вам эскорт, Холодный взгляд, надменную печаль. Позволите, милорд? Позвольте, в руки дам хрусталь из слез, Пусть звон создаст Вам звуков хоровод. Прошу, сидите так, не надо поз. Позволите, милорд? Позвольте, посвящу портрету жизнь, В нем сохраню сердец всех тайный код. Мне не нужны ни слуги, ни пажи. Позволите, милорд? Позвольте, нарисую Ваш портрет, Запечатлю людей особый сорт, Запомню шелк одежд и лилий цвет. Позволите, милорд?

Томик Цветаевой и старая тетрадка, Живем как всегда: ни шатко, ни валко, Свет приглушенный, нечеткая тень. Сень отчужденья, невежества сень. Люди спешат, суетятся, хлопочут. Похожи на точки. Как много их - точек. И каждый уверен: он личность! Он сила! Мадонна, ты разве об этом просила? За серым окном серый мир встрепенется, Тончайшая грань, как стекло, разобьется. Останется только мне вместо подарка Цветаевой томик, все та же тетрадка.