Пошли мы с девочками, как-то, в сауну, хорошо так попарились, пивка выпили, чай заварили с мятой. Душевно посидели. Ну и разговоры, конечно, разные. Кто про детей, кто про мужа, кто про свекровь. А одна вообще, совсем дура - про работу! Тогда я не выдержала: «А давайте, девочки, о счастье». Тут такое началось! Все возмущаться, мол, нет его, счастья, сказка это, для маленьких девочек. Ну и взяла я инициативу в свои руки, растолковала им, что к чему. Хотите, и вам расскажу, слушайте: Вот все спрашивают: «Что такое счастье? В чём оно, где его искать?». А мне всё ясно, как белый день. Когда была я маленькая, вырасти мечтала - вот, мол, стану взрослой, самостоятельной, буду делать, что хочу, есть, что хочу, пить, что хочу, ходить, куда хочу, и буду счастлива! И что? Выросла! Счастье-е-е-е-е! А-у-у-у-у-у-у! Ты где? Да вот же оно! Было, да прошло! Всё за тебя решали, есть-пить подавали, одевали, обували, стирали да убирали, и это всё тебе одной.

Часть восемнадцатая. Жизнь продолжается Жизнь в военном городке очень размеренная, я бы даже сказала монотонная. Я не сказала что служба протекала в авиации. В городке всё подчинено полётам. Правда Витя служил не на аэродроме, а в ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть), поэтому на работу и с работы без задержки, к определённому часу. Сложнее тем кто служит на аэродроме, там постоянно полёты, то среди ночи, то рано утром, то вечером, наши оба соседа служили на аэродроме. Но срок службы у них закончился, и они уехали в Москву, разъехались тихо, незаметно, Лена и Таня с детьми и вовсе уехали заранее, Таня была в положении вторым ребёнком. Ребята собрали друзей, сделали «отходную». В каждой квартире громкая связь, каждый вечер в квартирах раздавалось: «Проверка, проверка, проверка», и раз в месяц: «Внимание, учебная тревога, тревога, тревога».

Часть семнадцатая. Военгородок. Вот мы и в Белоруссии. Жизнь шла своим чередом. Познакомились с соседями. Одни, как и мы двухгодичники. Так называют в армии офицеров, призванных после института на срочную службу. Двухгодичникам положена квартира. Положено много чего, да не всегда это исполняется. В Смоленске Витя познакомился с двумя ребятами, они закончили МАИ и их тоже призвали в армию. Вот они вместе и приехали в нашу воинскую часть, вместе жили в общежитии. Один из них - Саша начал хлопотать о квартире, и Витя с ним, если бы не Саша, мы бы, наверное, долго ещё ждали, а он такой пробивной. Все законы знает, аргументировано так разговаривает. Вот нам и им дали в одной коммуналке по комнате. Подселили нас к Лавриненко, сын у них 6 лет, должны были со дня на день отдельную квартиру получить. Она ждала второго ребёнка, по образованию учительница начальных классах. Саша и Лена – москвичи, девочка у них - Юля, на два месяца старше нашей Женечки.

Часть шестнадцатая. Начало семейной жизни. Через неделю мы уезжали. Наташин отец, дядя Коля, который спасал нас с Олей от маньяка, приехал на мотоцикле, загрузил наши вещи в коляску и повёз их на вокзал. Родители проводили нас до электрички, а друзья поехали с нами на вокзал. Вышли на перрон, мальчишки принесли вещи из мотоцикла, сосчитали, оказалось 13 багажных мест. Сашка убежал куда-то, и через 10 минут вернулся с бутылкой шампанского, взял в вагоне гранёные стаканы. Открыл шампанское шумно, оно обрызгало наш вагон, разлил шампанское в стаканы, все смеялись, шутили, что-то советовали, пили и веселились от души. Так весело я распрощалась с беззаботной жизнью, в которой меня все любили безмерно, оберегали и подставляли руки. Тогда я этого не осознавала, шла в новую жизнь без опаски. Наутро мы в Харькове. Вот хорошо знакомая комната в коммунальной квартире, бывшая раньше общежитием. В этой комнате жила мама, бывал папа.

Часть пятнадцатая. Замужество. Зима прошла быстро, учёба шла своим чередом, давалась легко ещё и потому что была знакома со многими преподавателями. По-прежнему бегала в деканат, там помогала Светке, да и общение с Юрием Петровичем и Павлом Алексеевичем было интересным, люди ведь замечательные. Забавными оказались лекции по педагогике. Читал их Панченко Григорий Денисович, очень живой, жизнерадостный человек невысокого роста. На лекциях непрерывно шутил, в аудитории был лёгкий шумок, но обстановка рабочая. Как-то запомнилась одна его шутка: «Девяносто девять прОцентов, всех дОцентов, говорят пОртфель». Подшучивал над парнями, когда те отвлекались на лекциях, и отвечали невпопад на вопросы, девушками, когда они опаздывали на лекции. При этом шутки его были не обидные, все смеялись, а рабочая обстановка от этого не страдала. В ту пору мода на короткие юбки стала проходить.

Часть 14. Институт. С переходом на работу в пединститут всё резко изменилось в моей жизни. Оглядываясь назад я понимаю как мне везло в жизни на хороших людей. Моё рабочее место было в приёмной декана естественно-географического факультета. Здесь же находилась вторая секретарь – Эмма Александровна, и два заместителя декана. Один, доцент кафедры географии – Павел Алексеевич, а второй – Юрий Петрович, доцент кафедры биологии. Эмма Александровна, пожилая женщина, всегда с макияжем и сложной причёской из длинных волос, не очень высокого роста, со слегка располневшей и некогда замечательной фигурой. На первый взгляд казалась слегка глуповатой блондинкой, вечно удивляющейся всему. Всегда по несколько раз переспрашивала как выполнить ту, или иную работу. При более близком знакомстве, она оказалась очень интересным и глубоким человеком. Была она эрудированным и к тому же очень чутким человеком.

Часть 13. Не самая худшая, вопреки номеру. Вот и снова 1 сентября! Повзрослевшие мальчики выросли за лето выше девочек, а мы всё смеялись, что они ростом не вышли, девочки – барышни, каждая постаралась пришить самые красивые воротнички, и отличиться белым передником. Из всего класса кажется одна я пришла в больших белых бантах. После торжественной линейки в классе обнаружили надпись на доске. Что про других было написано я не помню, а про меня: «Пьянова и на выпускной придет в бантиках». Все смеялись, а я ответила: «Ну и что, через год уже не оденешь, можно и на выпускной». Начались школьные будни. Первым делом нас послали в колхоз, собирать сахарную свёклу. Мы две недели ударными темпами трудились, так как за наибольшее количество собранного урожая полагалась поездка в Волгоград на весь класс. Уставали дико, свёкла сидела намертво, мы и ногами по ней стучали, и за высохшую ботву тянули. Все были грязные и весёлые.

Часть 12. К восьмому классу у меня стала налаживаться учёба. Только химия не давалась. Учитель, добродушный, очень толстый человек, звали его Пётр Степанович. К преподаванию относился снисходительно, теорию давал монотонным голосом, класс буквально засыпал на уроке. Веселее было на практических занятиях, Петр Степанович превращался в искромётного балагура. Ходил между рядами в кабинете химии, следил за проведением опытов, шутил, подбадривал. Появились проблемы с историей. Сама история мне очень нравилась, я просто млела от археологии, и даже думала, что это могло бы стать моей профессией. Но запоминать даты мне не удавалось, я вечно путала их. Наверное, просто недоучивала. Ещё хуже дело было с физикой. Наш учитель уволился и нам прислали другого. В класс вошёл человек невысокого роста, в строгом чёрном костюме, в белой рубашке, с галстуком, тщательно причёсанный, худощавый.

Часть 11. Что было дальше? Жизнь текла своим чередом. Перешла в среднюю школу, новые учителя, новые предметы. Учиться стало немного легче, но клеймо лодыря здорово мешало. Бывало, выучишь, так старательно, а больше четвёрки не ставят, а слушаешь ответы других учеников, и думаешь, за что пятёрку поставили? Сейчас понимаю, что возможно я не умела донести свои знания, возможно, была косноязычна, или зажата. А вот классный руководитель - женщина в возрасте, относилась ко всем детям ровно, и кажется, не очень принимала во внимание сказанное Ольгой Макаровной. Вела она у нас математику, сказывалось моё отставание в младших классах, но в целом твёрдая четвёрка была . Утряслись и мои переживания по поводу подруги Наташи, хотя с Тамарой, она, всё же, была дружнее. В классе я не подружилась ни с кем, ну так, чтобы сказать, это моя подруга, отношения были хорошие, больше с двумя девочками, вместе со школы ходили.

Часть 9. Начальная школа. Купили школьную форму, портфель, белый передник, пришили кружевные воротнички. И вот, первое сентября. Завязали два больших белых банта, и, вперёд, к новой жизни. День этот почти не помню, осталось только чувство горести. Нет, меня никто не обидел. Просто моя подруга Наташа оказалась не в одном со мной классе. А я мечтала, что мы с Наташей будем теперь видеться каждый день. Вместе в школу, вместе со школы. Но судьба распорядилась иначе, и я потеряла интерес к школе. Начались школьные будни. Многие дети умели читать, а я сидела и ничего не понимала. Когда немного привыкла, огляделась - поняла что к чему. Не смотря на то, что я отставала от детей в учёбе, видела того, что другим детям было незаметно. Выросла то я во взрослом мире, обращала внимание на всё и рассуждала, как старуха, замечала, как родители других детей приносили учительнице подарки. Как эти дети получали хорошие отметки. Было обидно, противно.

Часть 8. Родители. Папа мой родился в 1926 году, это и его спасал дедушка, когда выменял Георгиевский Крест на мешок зерна. Жили они тогда в Харьковской области, имели крепкое хозяйство. Пришлось отдать в колхоз лошадь. Папин дедушка был высокий, коренастый, очень здоровый человек. Семью кормил со своего сапожного дела. А в те времена сапожник очень уважаемый в селе человек, это не как сейчас, чего-то там приклеил, пришил, а через день отвалилось. Главной работой было изготовление обуви. Во время коллективизации пришлось отдать лошадь в колхоз. Очень скучал по ней, всё думал, что она там голодная, брал дома горбушку хлеба, посыпал солью, шёл в колхозную конюшню, подкармливал свою любимицу. Но так случилось, что лошадь отомстила ему. В один из его приходов ударила его копытом в грудь, после чего он стал чахнуть и вскорости умер. На фронт отца призвали в 1943 году, как только ему исполнилось семнадцать.

Часть седьмая. Домашние каникулы. Если судить по тому, что я уже написала, то дома я не бывала. На самом деле родители меня забирали домой при каждой появившейся возможности. Дом построили, когда мне исполнилось 6 лет. Нам, со старшей сестрой выделили отдельную комнату. Были куплены две замечательные деревянные кровати, с шикарными матрасами. У окна стоял стол на резных ножках, с фанерной столешницей, в углу - та самая этажерка, на ней - книги старшей сестры. Подружек поблизости было мало, через забор – Лариса, которая угощала грушей, она на два года младше, Алла, она жила через забор с задней стороны участка, тоже на 2 года младше. Наташа, сверстница, любимейшая мною подруга, жила на соседней улице, и играли вместе мы очень редко. Вот и вся девичья компания. Зато было изобилие мальчишек.

Часть 6. Бабушка и дедушка. Бабушку и дедушку помню, как говорят «в одной поре». Такое впечатление, что они вне возраста. Одевалась бабушка очень просто, я бы даже сказала, по-деревенски, как одевались в начале двадцатого века. Простая юбка на резинке – «татьяночка», такая же простая блуза, летом ситцевая, зимой фланелевая. Голова всегда повязана платком, иногда назад концами, иногда вперёд. Причёска была самая простая, тонкие седые волосы закалывались сзади в узел. Дедушка тоже не выглядел щёголем, обычный старый костюм, магазинная рубаха, на голове всегда классическая шляпа, летом тонкая соломенная, осенью и весной фетровая, зимой, обычная цигейковая ушанка. Телевизоры были ещё в диковинку, не было его ни на даче, ни у нас дома. В свободное время дедушка читал газету, часто вслух, приговаривая: «Ты только послушай, Уляна, шо творится, ты смотри, ая-яй».

Часть 5. Снова дача. Жилось мне на даче замечательно, не смотря на огромное количество забот. Но другая жизнь мне была не знакома. На выходные, в отпуск, родители забирали меня домой. Но чаще приезжали на выходные в Кончу, так мы называли Кончу Озёрну для краткости. Спать я ложилась по-прежнему со стариками. Родители обязательно меня купали. Мама сушила полотенцами волосы, расчёсывала, а я «работала на публику», попискивала, будто меня больно расчёсывают. Бабушка сразу заступалась: «Та не скубы ты её, Люба, вон маслицем намасты*, сразу гладко пойдёт», мама сердилась, наклонялась к уху и горячо шептала: «Перестань, а то специально буду скубты», и громко возражала бабушке: «Мама, не для того я её купала, чтобы теперь маслом смазывать», бабушка не сдавалась: «а чего, я вон, как вы уехали, намастыла ей кукурузным, или подсолнечным... маслом, заплела, так четыре дня переплетать не надо было».