Послушай...(вздох) хватит жрать яичницу. Так ЧАВКать.... охота взять за волосы, ударить головой об стол... потом добить еще! Два раза__блять(! Ты не подумай я не злюсь совсем. И не уставший... таблеток не глотал, даже с друзьями повод выпить был - Так отказался я! И в чем проблема?! - вопрошаешь. Твой рот не закрываем... я вижу в нем кусочки пищи, что некогда были яичницей - теперь сплошная каша. Из-за щеки в щеку! Пе!-ре!-те!-кающая! Я НЕ ОРУ!!! САМА ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ!!! ...он со стола хватает нож ...меж рёбер, затем наотмашь бьёт в живот ...за шиворот и душит и мертвая уже под теплым душем... А он на кухне... С ЧАВКом доедает ужин...

Через ладони твои, по линиям алчущим Вынюхивать путь к губам, по белёсому локону. Сок твоих глаз ворожит - изумрудово-яблочным... Я бы испить хотел, ржавеющей глоткою. Через запреты твои, инъекции с ядами Сшибая с дверей замки, лететь алым кортиком Сок твоих глаз ворожит - изумрудово-яблочным... Я бы испить хотел, став его алкоголиком. Через дыханье твоё, запястьями связанным Разбушевавши штиль, да так что бы жар ни стих Сок твоих глаз ворожит - изумрудово-яблочным... Я бы испить хотел, захлебнувшись от жадности.

Мы с тобою быть может Девять ада окружностей вытопчем. Мы могли, как разбить, так и выпить... И не мозгом, а кожей. Чувством собственной нужности выручить. И поставить под выстрел - свой вымпел. На кону все иконы. Это мы с тобой можем предать...но простив. Это жизнь в системе Билл Гейтса... У судьбы холостые патроны. И вот вот я услышу, как в канаве хрустит камыш. Это смерть пришла в красном индейце.

Знаки отличья и любви... Время немое - соли россыпь. Если не гон, то мой гашиш, Способен верой вышибать полтосы! Гестапо жжет! А ты смердишь! И источаешь признак смерти. Многообразен, но уныл Твой мир, что мчится на карете! Стреляет в спину дурачьё! Но правды нет в них, нет и в пулях! И я прикрою бардачок И в зеркало поставлю дулю!!!

На станциях где липкий смех и снег По рельсам тянут тепловозы people. И в тамбурах прокуренный 20 век Стоит и кашлет в форточку от гриппа На Рижской станут запрягать коней И может даже вызовут наряды И революции застанет апогей Тех кто в трусах, на кухне, в байковых халатах... На марафоне каждая судьба Свои патроны бережет для близких И здесь не важно где твоя изба В Москве, в Крыму или на Рижской.

Чье-то эхо в туннелях метро, Разбивают металлом вагоны. В них та самая Мерилин Монро, Мчится мимо по недрам Содома. Этой полночью, в этом кино Ее роль умереть, да и только. И в глазах округляет минор Злой партнер ее по киносъемке. Она курит и ждет, что вот-вот Ярким светом туннель оборвется. И ее окровавленный рот Встретят губы того незнакомца. Чье разбитое эхо в метро, Опадает на рельсы по фразе: “...Я люблю тебя мертвой Монро”. “...Я люблю, когда девушки в джазе”.

Я выбирал Стругацких или Диккенс Кишмиш не надо Надо сникерс Сжимал кровать Во сне ловил полипов 0.5 не надо Надо литр Листал мозги Кипел простолюдином Манер не надо Надо быть им Лицом в грязи Я оплавлял соплями иней Жалеть не надо Дайте кокаина.

Помнишь, на нашем старом и пустом вокзале Ты рассказала мне про зависть. И между пауз мы в базальте, Водили хороводы чувств, да только за нос. Помнишь, те взгляды что перекликались Друг друга жаля, ближе жались. Словно часы, за кассой, стрелкой маялись. То расходясь минутою, то на секунду совпадая.

Большое солнце, люди, мир этот. Спасаться им от ненависти до любви... На небе нет оглохших к милости, Как на Земле, кто ей по горло сыт. Немые вазы мы, с нашими лицами. На ощупь находить в пустом мосты. И не дойдя два шага, вдруг остановиться. Поверив в то, что выбился из сил. Остывшим морем, сердцем, искрами. Воспламенить пытаться каждый лист Календарей, что прожили слепыми жизнями, С поводырем на красных выходных.

Голосует клен у дороги: "Подвезите меня в Амстердам. Я в обмен отдаю свои корни. Если надо, крону отдам!" Заберите кожу и кеды. В этом городе все не к лицу. Даже те, кто был контрагентом, Разменяли надежды, шприцу. В анатомии больше нет места Для каких нибудь важных имен. Переполненным танкером сердце, Ковыряет килем за дно. В мутных лужах, с бензиновой кляксой, Растворяется с неба вода. Это Бог - безутешная плакса, Одинокий, скорбящий монах.

Рыгала тьма, устало всхлипнув У зеркала, раскрывший рты... Ждала судьбы немое вымя. Сосала в мышеловке сыр.

Я ждала тебя верной тигрицей. Я играла с клубком твоей пряжи. Но придет другой и случится, Я ему стану делать массажи. Я ждала тебя верной лисицей. Но меня подвели все инстинкты. Задержался ты за границей. И измене есть место случиться. Я ждала тебя верною сукой, Обходя всех мужчин стороною. Но ведь я не бездушная кукла И во мне пробудились гормоны. Я ждала тебя в нашей постели, Где так страстно любили резвиться. И если б не вечность недели Я б осталась, верной тигрицей.

Отчаянный, беги в картины мира. Те, что рисуют мысли павших. И если ты один в квартире Повесься – удиви папашу!!!

Извините меня я под кайфом Третьи сутки уже и не встать. Не летят ко мне стаи метафор. Не приходит соседская блядь.

Дождь обособил остановки Людской толпы, где скучен логос. Не выходя из рамок скобки Все ждут маршрут 38-го. У всех шарфы из прошлой жизни. Из старой пряжи, тлевшей в осень. И крыши сдвинулись к карнизам. Смотреть, как нас “Ralf Ringer” носит. А тучи видимо надолго, Запутались в дождливой леске. И зацепившись за балконы Они, поймали город в плен свой. Два месяца рыбачат грозы. Простуды запуская. В легких Идет борьба за выдох носом. За вдох, отчаянно глубокий…

Стамеска-утро, точит взгляды, Печально выщербленных улиц. Остановись, сыграть с ней в нарды. И проиграй ветрам. Безумец В ладонях дроготных иллюзий. Без надобным, щемящим снегом Я загоняю себя в лузы. В дома построенных из “Lego”. Стамеска-утро, точит скулы, Без исключений всех прохожих. Где каждый горд, но все ж сутулый, Плетется на работу в робах.

Ритм смерти за часами. На лице орнамент пор. Жизни линии чесались. Взят последний Рубикон. Страх – наследство аномалий. Разбудив тягучесть нот, Убивает не январь, но Тихий медленный фокстрот. Дождь насыплет в одеяло Шепот кислых муравьев. Эхо в парках застоялось. Тают буквы нужных слов. Там немые, между кленов, Не снимая с рук оков, Запускают ветви в лоно Низких смежных облаков.

Великого, оживший памятник Былого, сорвав оковы бронзы, Покинул постамент свой каменный. То был Ильич Владимир или Бродский… По снегу, нарочито грозно, По недрам города он борозды, Оставил от подошв колосса. То был Громыко или Грозный… Усталым взглядом, посещая окна. В глазах случайных, чередой бессонниц Застынут лица, в бликах бронзы. То был Маяк или Высоцкий… Они вставали с мест нагретых. Металлом уходили в север сонный. Оставив образы в багетах. То была память или наша совесть…

Я не верю, что ты так близко. Я индиго, ирис и “Mirinda”. Миражом, в твоих черных линзах, Промелькну ловким хитрым лисом. Я хочу, чтоб ты скинула листья И на утро с чашечкой “Липтон”, Я скажу – просыпайся лисичка. И в ответ буду ждать лишь улыбку.