Раннее, ясное майское утро. Солнышко радует, тепло, зелень почти прозрачная. Иду на завод, настроение под стать утру и не только у меня. Слышу – воробей поёт. Нет, не чирикает, а именно – поёт! Пытаюсь разглядеть этого виртуоза из воробьиного племени. Благо, деревья в Петропавловске невысокие, солончаки мешают, скорее кусты, а не деревья. Так что голову высоко задирать не нужно, вот этот куст прямо передо мной. А на веточке – певун. Заметил, что я ищу его взглядом и уже увидела, застеснялся, замолчал. Переступил скромненько с лапки на лапку, стоит, переминается... Мне стыдно стало, что нарушила его уединение, помешала петь радостный гимн утру, солнышку, жизни, наконец. Ведь позади такая суровая, даже жестокая зима, мог бы и не дожить. Отвела взгляд и постаралась тихонько пройти мимо. Только миновала куст, как за мной снова раздалось радостное, звонкое пение. Жестокая зима – это действительно так.

Сколько не пытаюсь, никак не могу вспомнить свои впечатления от прихода в первый класс. Не помню, была ли школа женской или смешанной. Наверно особых, каких то, острых впечатлений, это событие не оставило. Даже не помню свою первую учительницу. Не только имени не помню, не помню, как она выглядела. Была молодой или старой, ничего не помню. Кто учил меня первые четыре года – не помню и чем объяснить такой провал в памяти – не знаю. Ведь обычно первых своих учителей нормальные люди помнят всю жизнь. 1945, первый послевоенный год. Не только сохранившихся школьных зданий, других, хоть мало-мальски пригодных для этой цели, помещений в городе практически не было. Не было портфелей, тетрадок, учебников. Я не помню ни букваря, ни арифметики. Тетрадки мне делали родители, сшивали из листочков белой бумаги и разлиновывали их карандашом. Мне ещё повезло: и мама и папа у меня были служащими и имели возможность делать такие тетради для меня.

РЕАНИМАЦИИ РОДОВОГО ДРЕВА Как то задумалась о том, что являюсь свидетелем событий происходивших сразу в трёх веках – 1ХХ, ХХ и ХХ1. В 1ХХ – косьвенно, а в ХХ и ХХ1 – непосредственно. Ведь все мои бабушки, родные и двоюродные, родились в конце 1ХХ века, были живыми свидетелями всего происходившего и хорошо всё помнили. Они подолгу жили в нашей семье, а я была внимательным и благодарным слушателем, хоть не всегда соглашалась с мнением бабушек – школьное воспитание тоже приносило свои плоды, так что даже иногда вступала в споры. РОД МОЕГО ОТЦА Правильней говорить только о половине рода, а именно о материнской линии, потому что о семье деда, кроме фотографии его матери, даже имени которой я не знаю, ничего не осталось.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД Из Махачкалы мы уехали сразу же, как только услышали, что наши войска освободили Чернигов от фашистов. Приехали на Украину осенью 1944 года. Город был страшно разрушен, ведь он вошёл в десятку самых пострадавших городов Советского Союза. В центре города уцелевших домов не было совсем. Ближе к окраинам кое-где сохранились дома частного сектора, если не случилось прямого попадания бомбы или снаряда, или не сгорели в пожаре. Вот в одном из таких домов мы и поселились. Жил в нём директор предприятия «Заготзерно», главным инженером в которое устроился мой отец. Руководитель уступил ему одну комнату, в которой мы и поселились. Комната была небольшая, метров 14 – 16, а было нас: папа, мама, я, Света, мамин брат, Андрей и бабушка Женя. Семь человек, да иногда отец приводил ночевать одного, а бывало и двух командировочных. Помещались, гостиниц то в городе не было. Люди жили в подвальных помещениях разрушенных домов или в землянках.

ВОСПОМИНАНИЯ ВОЕННОГО ПЕРИОДА Дальнейшие воспоминания, связанные с войной, очень обрывочны и беспорядочны. Эвакуации совсем не помню, знаю только по маминым рассказам, что из Аккермана пароходом плыли в Николаев. Пароход не пассажирский, угольщик. Все на палубе, под открытым небом. Двадцатипятилетняя мама с нами двумя маленькими детьми, сама ещё почти девочка, мне только исполнилось четыре, два года моей сестре и семидесятилетняя бабушка Женя, папина мать. Она всё время дёргает маму: - «Люся, где мой паспорт, дай мой паспорт!» Вроде бы паспортом можно было прикрыться от немецких самолётов. Помню специфический пряный запах моря, он перемешивается с терпким, битумным, запахом, разогретых на солнце, шпал. На воде плавают щепки, обрывки бумаги, всякий мусор. Ехали мы разными вагонами и товарными, и теплушками для перевозки скота, и на открытых платформах. И на всё время пути была у меня своя маленькая ноша и своя обязанность.

Глубокая осень. Обнажается, облетает сад моей жизни. Я брожу по его дорожкам, тропинкам, полянкам и закоулкам, всматриваюсь в открывающиеся дали, собираю пёстрые букеты воспоминаний... Воспоминания… Их зёрнышки рассеяны в бороздках памяти. Вдруг случайное слово, запах, музыка, картинка за окном или на экране телевизора, книга, которую читаешь, включает скрытые механизмы и одно из зёрнышек, или несколько сразу, пробуждаются и начинают прорастать. Сначала это слабые бледные картинки, но если событие, посеявшее зёрнышко, было эмоционально ярким, то воспоминание быстро оживает, наполняется цветом, звуком и запахом, иногда даже вкусовые и тактильные ощущения возрождаются. А ещё эти зёрнышки отличаются по степени давности: одним уже далеко не один десяток лет, другие значительно моложе. Говорят, что американский писатель-фантаст Рей Брэйдбери имел феноменальную память - помнил все, что с ним происходило, с момента рождения.

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ЦАрю небесный, Утешителю, Отче Предвечный! Прошу Тебя - благослови наступающий день, благослови каждое мгновение этого дня. Благослови всё живущее и всех живущих в этом дне, благослови и меня, Господи. Пусть Твоё благословение будет мне щитом от всего тёмного вне меня, пусть оно будет тем волшебным лучом, что высветит и высветлит самые потаённые уголки души моей. Пусть ничто, Тобой не благословлённое, не родится во мне, не облечётся мыслью, не назовётся словом, не перейдёт в действие. Прошу Тебя, Господи об этом, но на всё - святая воля Твоя. Ангеле светлый, Хранителю мой, прошу и тебя: помоги мне так прожить наступающий день, что бы не выйти из под благословения Отца моего Небесного, что бы не нарушить ни одной заповеди Его,не потревожить ран Его, ничем не огорчить и не опечалить Отца-Создателя моего и тебя, мой Светлый Хранитель, будь велик и светел. Аминь.

Сегодня была в магазине. Огромный контейнер, заполненный новогодними подарками. Что душе угодно, в любых наборах и упаковках. Шоколадный набор "Мilkki". Ищу цену, просмотрела все ценники с той стороны, где лежат наборы. Нету. Спрашиваю работнцу магазина, которая на соседнем стелаже раскладывает пакеты с конфетами. Она подходит, ищет, я, теряя терпение, ухожу и в спину слышу:-"Вот он!" Ценник нашёлся с противоположной стороны контейнера. Удивляюсь, что же он там делает, раз товар совсем в другом месте. В ответ слышу возмущённо-визгливое:-"Женщина!" "Ну вот - говорю - совсем как в добрые советские времена, когда потерять работу не боялись, а продавец был всегда прав." И тут до меня доносится:-"Что Вы. Советские времена... Это был короткий сладкий сон!" Тоже работница этого магазина, правда - техническая, проще - уборщица, со шваброй в руках и возрастом постарше.