Я трачу больше, чем мне выдал Бог И не краснею от аплодисментов. Но с каждым годом прирастает долг И дни на счет ложатся, как проценты. Все меньше листьев на ветвях сухих. Глотают пыль фасадные атланты. Подписываю новые стихи, Как векселя с отсрочкою оплаты. Сухая осень, как сухая гроздь И по утрам прихватывает стужа. Но детский смех прольется, словно дождь, И я готов опять бежать по лужам.

Не хвастайся количеством стихов, Стихов у нас не меньше, чем грехов. Но хоть одну строку сумей сложить, Чтобы осталась после смерти жить!

«В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос» А. Блок А над городом кружит Белый голубок. А по городу бежит «Черный воронок ». И внутри его сидят, С адресом врага, Трое черных воронят На один наган. Ветер дует по Москве. Вечер, стужа, лед. Им повсюду красный свет Колею дает. Ночь бессонна, как допрос: -Ну-ка, подходи! Кто там, в венчике из роз На пути стоит?.. Сухо щелкает курок, Плюнул пулей ствол!.. Черный крест из двух дорог. Снег на Рождество. Над домами не кружит Белый голубок, А по улицам летит «Черный воронок ».

Ты заснула. Тусклый свет. Сон туманит взгляд. За спиною лица лет Прошлого стоят. Словно стражи немоты Память стерегут. Но прошла их мимо ты Рыбкой к берегу. И прижилась навсегда, В каждом новом дне, Как на столике вода, Как окно в стене. Рыбаки зажгли костры. Шум реки затих. Бог когда-то в этот мир Выслал нас двоих.

На склоне лет так трепетно и грустно Мы бережем свои былые чувства, Как уголек последний от огня, Им верность одинокую храня. И как бы век не обгрызали будни, Мы знаем, что другой любви не будет И прошлый вальс ее не закружит, Но свята та мелодия, как жизнь Держу ее и в сердце, и в ларце, Где есть письмо с припискою в конце: «Я так люблю, что даже не ревную И сотни раз, как в первый день, целую!» Оно еще хранит рисунок света, Как бабочка засохшая в конверте. За много раз прочтений не измято. Ни адреса. Ни подписи. Ни даты.

Накрыла ее неизвестность, А ветер весенний лукав. Такая ей выпала песня С припевом: «Жена моряка». Не скроешь себя за забором, А дни беспокойны и злы: Мужчина не в доме, а в море, За сто оборотов Земли. Опять после долгой разлуки Семью надо строить с нуля. Причалы, как женские руки, Держащие след корабля.

Уйти в закат, или захлопнуть дверь И в зеркале своем не отразиться. Еще меня опережают лица, Как бабочки, летящие на смерть. Успеть, успеть еще махнуть крылом Кому при встрече, а кому прощаясь, За свет улыбки или чашку чая Расплачиваясь лунным серебром. Я ощущаю боль избитых истин, Библейское значение греха. И жажда жизни наполняет смыслом Пропущенные строчки впопыхах.

«… Позволишь ты себя четвертовать. И хлыст у ног положишь в искупленье.» Фани Риц Все кажется вот-вот, не за горами Нас откровенье новое найдет. Добро и зло – одной монеты грани, Не знаешь, на какую упадет. Нам в этом деле не хватает знаний, А выбор невелик, как не крутись: Отдать себя хлысту на растерзанье Иль самому держать за горло хлыст!

Твоя любовь реальность обретает. Она живет, как жертвенный огонь. Ты зеркало мое, но в зазеркалье, Совсем другая женщина со мной. Она меня издалека согреет, Как выцветшее солнце Сентября. Когда нибудь ты тоже станешь ею - Когда нибудь я полюблю тебя. Не все так гладко, как ложатся строки. Не все зависит от моей руки. И близко те, которые далеки, И дАлеки, которые близкИ.

Прибой из листьев солнечного цвета. Желанье жизнь продлить итогом дня. Осенний дождь. Уходит в память лето. Деревья к дому жмутся, как родня. В цветах подшивки старого журнала На горизонте рощи полоса. А во дворе колодезный журавль Упрямо шею тянет в небеса. Склонились ветлы над водой в поклоне. Гуляет ветер по полям рысцой. Плесни немного осени в ладони И ею освежи свое лицо.

И прежде, чем хлебнуть передовой, Да заслужить над головою знамя, В нас очень долго целился конвой Родными светло-русскими глазами. Взяв "трехлинейку" на троих одну, Мы цепью шли, не прятались за танки, Туда, где танцевала Смерть в дыму И это был проклятый «белый танец» Нас в бой бросала водка или мат И наши кости засевали местность. Свою войну не проиграл штрафбат, А что он выиграл? Мертвым не известно.

Колосок звенит. Надо поле жать. Утром дышится так легко. До сих пор в земле без креста лежат Сто расстрелянных казаков. Захлебнусь во лжи, упаду во ржи, Прорастет в душе трын-трава. В чем опять моя оступилась жизнь На Отечестве, на словах?

Он спал под открытым небом, как под перевернутой лодкой. День проводил в высшем обществе праздных своих картин. Горы вокруг лежали, как гаремные женщины, закрыв лицо облаками. Внизу море считало камни и опять возвращалось обратно, потому что сбивалось со счета. Над кроссвордами улиц размышлял понурый осел… Да мало ли чего интересного можно найти в этом мире помимо людей? Но он запечатлевал их для нас живых и веселых, запивая свой труд вином из нарисованных кувшинов.

Не для нас светят звезды эстрады, Нам милее ночная звезда. И таежные странники-барды Прозябают в больших городах. Постарели для всех наши песни. Заметают дороги снега. Но, как прежде манит неизвестность, Как последняя строчка стиха!

Она не сон и не явь, просто частица природы, Ощущая пульсацию мысли, как прежде крови, У тела грозы принимает тяжелые роды, бьется птицей в окне, жжет бессонницей изголовье. И за руку бродит в толпе, ныряет в переходы, Близким голосом говорит в дальнем углу трамвая. Любовь долго прощается перед тем, как уходит. Заметьте, уходит уходит, а не умирает!

Мокнут вдоль кафе столы и стулья. Гром с откатом бьет по площадям. Карнавал деревьев на ходулях Под стеклянный перезвон дождя. Разгоняя сизый призрак смога, Осени печальной антидот, С легким стуком трогая дорогу, Дождь слепой по городу идет.

Девушка быстрее, чем пальцы на деке, Перебирала ногами мелодию. Легка и бела, словно птица рассвета И на зависть другим молоденькая. Черные волны качались ритмически, В улыбке оскалив белые пасти. Струна лопнула на самом лирическом Выдохе пузатого контрабаса. Маэстро поправил потную лысину, Глотнул аромат духов проходящий. Но девушка продолжала неистовать. В истерике бился над ней барабанщик!

Умрешь - начнешь опять сначала И повторится все, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь. А.А. Блок И в Сенатскую ложу На скамью, у окна Ввел Калигула лошадь, А точнее, коня. Ржал тот громко и смело, Выше гор и лесов, Потому что имел он Больше всех голосов!

Накаркала мне белая ворона Обочину развития страны. Но не престижна пристяжной корона И спроса нет на взгляд со стороны. Наш паровоз летел, быстрее слухов, Сжигая в топке пухлые досье. Во мне, как видно, не хватило духу Рвануть в обгон по встречной полосе Изгои власти, кухонь менестрели, Проклятие напуганной родни… Но кое-что мы все-таки успели, Хоть многое, пожалуй, не смогли!

Изыски языка и свет, и аромат, А между ними мат вне славы и наград. На место ставит он, как вывих костоправ. Но изменяет вкус обилие приправ. И грешный наш язык, который без костей, Рисует этот мир туманно, как пастель. По своему твердят и умный, и дурак: -Я прав лишь потому, что это вижу так!.. Так, может, не язык причина зол, а взгляд, Когда, не видя цель, стреляем наугад? Не целься в облака, а целься под обрез. Что выкрал у небес, к ногам приносит бес. Он просится, как пес, к вам в душу на постой. Но смотрит свысока, хоть и юлит хвостом.